Последний бастион – 2. Бремя белых (СИ) - Афанасьев (Маркьянов) Александр "Werewolf" - Страница 28

Запал гранаты горит четыре секунды, после того, как ты опустил рычаг и раздался щелчок запала — у тебя четыре секунды, чтобы бросить. Если бросишь сразу — она упадет на землю и взорвется. Скорее всего даже не сразу, а через две, может даже три секунды. За это время опытный противник успеет залечь, а сам взрыв лежащей на земле гранаты может никому не причинить вреда.

Можно отсчитать пару секунд и бросить — профессионалы вырабатывают свое собственное внутреннее чутье времени для этого. Тогда граната взорвется сразу, как упадет на землю. Но и это ненамного более эффективно. Гораздо эффективнее — но и опаснее, когда ты считаешь до трех секунд и сильно бросаешь — тогда граната взрывается в воздухе, словно выпрыгивающая осколочная мина. В этом случае, эффективность и надежность поражения противника повышается в несколько раз. В морской пехоте я знал парня, раньше игравшего подающим в бейсбольной команде Высшей лиги, у которого было потрясающее чутье гранаты, словно баллистический вычислитель в голове. На операцию он брал с собой по двадцать — тридцать гранат и мог бросить три гранаты — одной рукой, одну за другой! — так, что все три разрывались в воздухе одна за другой и накрывали противника подобно очереди из автоматического гранатомета Mark 19. Он мог бросить гранату так, чтобы она разорвалась точно над вражеским окопом или укрытием. Короче — уникум. Многие учились у него, доходили до определенного уровня — но превзойти учителя так никто и не мог…

Сегодня у меня задача была проще — бросить две гранаты двумя руками с трехсекундной задержкой. И все.

Зажав в обеих руках по гранате — уже без чеки — сосредоточился, мысленно прокручивая в голове траекторию полета смертоносных шариков из взрывчатки, заключенной в рубчатую стальную оболочку. Раз за разом — вот граната отрывается от руки, вот летит по параболе, вот начинает снижаться, вот догорает замедлитель, вот на месте гранаты появляется яркий комок плазмы, вот он растет с каждой миллисекундой, вот летят осколки, подгоняемые чудовищным давлением ударной волны. Открыл глаза, начал отсчет, примеряясь к ритму — "раз-два-три", "раз-два-три", "раз-два-три" — замахнулся обеими руками не переставая считать, не думая ни о чем кроме раз и навсегда засевшего в голове ритма. "Раз-два-три", "раз-два-три"…

На счет "раз" я слегка отпустил ладони, буквально кожей ощутил щелчок запалов, на счет "два" начал замахиваться. "Три" — обе руки мощно идут вперед, отправляя притаившуюся смерть в недолгий полет. Четыре — я падаю плашмя на землю, ловя руками автомат…

Громыхнуло — сдвоенный взрыв вдребезги разнес бархатное спокойствие ночи, визг осколков — и жуткий, выворачивающий душу рев…

Как только громыхнуло — эффект неожиданности надо использовать на все сто — я вскочил на ноги и нажал на спуск автомата, поливая огнем то место, где на ночь залегли моджахеды. Тридцать пуль одной очередью, наугад, в расчете на то, что шквалом огня зацеплю хоть кого-нибудь. А нет — ну и черт с ним…

Когда громыхнуло — сдвоенным раскатом — аль-Мумит, еще не открыл глаза, а уже стал действовать…

Ложась, он всегда запоминал ближайшие укрытия — и сейчас, даже не открывая глаз, трижды перекатился и завалился в небольшую, но длинную промоину, видимо вымытую катившимся с гор водным потоком во время сезона дождей. Только после этого он открыл глаза, пытаясь определить возможную опасность…

Но опасности не было. Были только истошные крики и шквальный огонь трассерами во все стороны — тем, кому удалось выжить…

— Так все-таки — почему бы вам не приобрести здесь дом и не приезжать сюда хотя бы на лето? Я даже вам подарю дом, только чтобы чаще видеть Эда…

— Ну, что вы, мистер Дейв… Мы и так здесь почти нелегально. Джон каждый раз, когда узнает, что я еду в вам, такое устраивает… Он категорически против…

— Ну, он пускай против, это наши с ним дела. Но ты же понимаешь, дочка — гораздо лучше растить сына на природе, на натуральных продуктах, там, где пахнет не бензином, а навозом. Скажи, ведь Эдриану нравится здесь…

— Ну…

— Нравится, нравится… И тебе нравится — хоть ты и родилась далеко отсюда… Эта страна, дочка… — старик задумался, подыскивая правильные слова — это страна гордых и свободных людей. Мы живем здесь так, как жили наши предки, полагаясь только на себя и ни на кого другого. Так что подумай — мое предложение остается в силе, даже если сейчас ты не можешь сказать "да".

— Хорошо, мистер Дейв… — покладисто кивнула Марина

— Ну, а теперь расскажи мне о Джоне. Он ведь мне и письма не напишет… Все еще в морской пехоте?

— Уже сержант. Его в какую-то специальную экспедиционную группу взяли, он почти дома из-за этого не бывает. Постоянно в командировках на военных базах, Япония, Гавайи, Ближний Восток. Я его и не вижу почти…

— Экий молодец… — старый Дейв де Вет поджал губы, оценивая своего блудного сына — вырастил героя на свою голову. Да и на твою тоже. Мужчина должен быть вместе с семьей, защищать ее — и свою родную землю тоже. А он — за чужую геройствует…

Марина Фраскетти внимательно посмотрела на изборожденное морщинами, загорелое лицо своего свекра — и вдруг отчетливо поняла, что за старческим брюзжанием и ворчанием Дейв де Вет скрывает то, что гордится своим сыном. Гордится — где бы тот ни служил…

— Каждый выбирает свою судьбу…

— И за нее отвечает… — пробормотал Дейв де Вет — он, кстати, не знает, что с Эдрианом тут приключилось?

Марина закатила глаза

— Если бы знал — у нас во дворе уже разворачивалась бы десантно-штурмовая операция…

— Вот как? Ну, у нас десантники тоже — грех жаловаться. Ладно. Поедешь проведать — возьми гостинцев на кухне.

— Врачи не разрешат. После аппендицита то.

— Много эти врачи понимают. Я вот последний раз у врача семь лет назад был — деньги на ветер выкинул… — пробурчал Дейв де Вет, чтобы хоть что-то сказать…

Это был последний год. Тогда мы приехали с мамой в Родезию на новый год и задержались погостить — все равно отец должен был вернуться из очередной командировки не раньше апреля. Последний год жизни моей мамы. Последний год жизни страны под названием Родезия. Последний год моего детства. Последний год счастья…

Прошлый раз она опоздала и теперь, наученная горьким опытом, приехала заранее, едва ли не за полчаса до момента отправления охраняемой колонны. Оставалось время еще поболтать, узнать последние местные новости — ни один итальянец не упустит возможности поболтать. А про итальянок и говорить не стоит…

Ситуация в стране становилась все хуже и хуже. Если даже в семьдесят пятом году можно было ездить по дорогам в одиночку — только взяв с собой свой автомат — то сейчас повстанцы начали применять новую тактику. Проигрывая в открытых схватках с родезийскими десантниками и стрелками, теряя людей, террористы начали закладывать мины на дороге. Это тебе не встречный бой с десантом — просто ночью вышел на дорогу, поработал лопатой, установил мину, замаскировал — и все. Кто попадет на эту мину — военный транспорт или гражданский, неважно. Особенной популярностью пользовались советские мины типа ТМ-62, весом по десять килограммов каждая. Они предназначались для танков и наезд на них обычного Лендровера означала гибель всех, кто находился в машине. Советский союз поставлял эти мины террористам в избытке — благо у мин был срок хранения и те мины, у которых он истекал не уничтожали, а просто бесплатно дарили "братским народам Африки, борющимся против угнетения и апартеида". То, что в Родезии апартеида не было, а черных в армии служило не меньше чем белых, террористов и их марксистских идеологов ничуть не смущало — угнетенные негры и все тут!