Сын Петра. Том 1. Бесенок (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 22

— О! Сынок! — воскликнул как-то Петр, увидев сына на приеме, на которые частично тот являлся с мамой или тетей, но держался особняком. — Я вот только рассказывал английскому посланнику о твоем изобретении. О полевой печи для шатров.

— Это очень лестно пап, — обозначив чопорный поклон ответил сын. — Только я не изобретал ее. Я руководил учителями, с которыми мы все вместе продумывали. Я больше задавал правильные вопросы и уточнял неясные вещи. А потом организовывал опыты. Эта печь не только лишь моя заслуга.

— Ого! — удивился царь и демонстративно пощупал сыну голову. — Жара нет. Смотр! Учись! — показывая пальцем на Алексея обратился Петр к Меншикову. — А? Какая скромность!

Алексей демонстративно потупился, вроде как в стеснении.

Меншиков также демонстративно смутился.

Скосились друг на друга.

И поняв, что оба кривляются, не выдержав улыбнулись уголком губ.

Петр же, еще немного похваставшись сыном, утратил к нему интерес, вернувшись к беседе с английским посланником.

— Отец, я хотел с тобой о печке той как раз поговорить.

— А? О чем? А… И что? — несколько сконфуженно произнес царь, которого с мысли сбили.

— Я слышал ты отдал ее выделку в Тулу.

— Да, так и есть.

— Позволь мне самому мастерскую поставить для их изготовления.

— ЧЕГО? — удивленно переспросил Петр. — Да ты же мал еще!

— Я ведь смог как-то управиться с учителями, когда ее выдумывали. Да и сделали ее в моей мастерской для опытов. Я уже знаю, как и что там делать надобно. И организация выделки таких печей стало бы частью моего обучения.

— Ну… — как-то растерялся Петр. — Ты же ничего не смыслишь в таких делах.

— Печи, как мне сказали, нужны не к спеху. Поэтому, если ты позволишь, я могу погулять по Москве и поглядеть как знающий люд дела делает. Поучиться. По мастерским всяким погулять.

— Так ты царский сын, а не заводчика какого. Зачем тебе по мастерским ходить? — спросил Меншиков.

— Отец мой ведь в Туле не просто так вникал в работу мастеровых. и в походе к Азову командовал лично галерой. Тоже ведь учился и разбирался что к чему. Вот и я мыслю — попробовать так. Подражая доброму примеру отца моего.

— Да ну… мал ты еще. — как-то неуверенно произнес царь, которому польстила такая оценка.

— Позволь ему, — встряла Наталья. — Я присмотрю, чтобы чего не вышло.

— А тебе то это к чему?

— Любопытно что из этого выйдет.

В общем — уговорили.

А вместе с тем и вопрос с учителями порешали. О подготовке Петра к Великому посольству знали все. Вот Алексей и убедил отца среди прочего попробовать подобрать ему лучших преподавателей по полезным предметам. Заодно и ученый люд в Москву подтащить, да преподавать в Славяно-греко-латинскую академию пристроить ежели получится.

Такие славные обстоятельства случались редко.

Петр выпивал частенько, уважая эту форму увеселения. Но далеко не всегда от алкоголя приходил в благодушие. Чаще его охватывало буйное веселье, которое не располагало к решению вопросов. А бывало, что и мрачное состояние духа.

Его ближайшее окружение старалось тоже пользоваться этим обстоятельством. Так что Алексей сумел подойти к отцу только с третьей попытке. До и после его оттеняли, занимая чем-то. Например, беседой. А там было как? На полчаса прозевал — и поздно. Царь либо увлекся слишком и уже буйно-веселый, либо спать уходил, либо еще что.

Царевич, впрочем, не дергался и не переживал.

Ключевые для себя вопросы он сумел порешать. А на большее в текущей обстановке особо и не рассчитывал.

Попытки же подойти к отцу на трезвую натыкались на чрезмерную осторожность, подозрительность и холодность. Петр Алексеевич пока не доверял своему сыну. И над этим требовалось поработать. Грустно конечно, все-таки родной сын. Но ничего не попишешь. Алексей сам бы был крайне напряжен в той, старой жизни, увидев в ребенке такие изменения…

* * *

Пока царевич стоял на крыльце и думал, вдыхая свежий морозный воздух, царь обсуждал с Ромодановским в очередной раз вопрос по Великому посольству. И приготовлениям к нему, включая дела домашние, столичные. Коснулись и сына…

— Удалось выяснить кто эти слухи про него распускал?

— Пока нет. Ловки больно.

— Кого подозреваешь?

— Милославских. Да и Леша сам про них говорил.

— И он? Опять он. Мне иногда кажется, что он ныне в Москве уже повсюду.

— Так и есть. Леша крайне любознателен.

— Любознателен? Вот так? До политических интриг? В шесть лет?

— Неисповедимы пути Господа нашего, — пожав плечами ответил Федор Юрьевич и перекрестился.

— И что, у него есть какие-то доказательства?

— Нет. Он меня как-то спросил — а кому эти слухи распускать выгодно? И по здравому рассуждению никому кроме Милославских оно и не нужно.

— Так-то да. Разумно. — покивал Петр. — Только подобные измышления мы им в вину поставить не можем.

— Потому и сказываю, что доказательств нет. За каждым их шагом стараюсь следить. Но осторожны. Как дикий зверь осторожны. Словно нутром мое внимание чуют.

Петр помолчал.

— Может с собой возьмешь? — с надеждой спросил Ромодановский. — Сына то.

— Мал еще.

— Мыслит то он вполне взросло.

— Боюсь тяготы путешествия не перенесет.

— Да ты что? Он уже о-го-го! Ты не смотри на рост. Смотри как тянет.

— Федор Юрьевич ты в себе?

— Не очень.

— Почему? Что случилось?

— Боюсь я с ним наедине оставаться… в одном городе. Раньше я думал, что это я все про всех знаю. А теперь понимаю, что и про меня все знают. Притом, что Преображенский приказ у меня в руках. А что у Леши? Я до конца не понимаю.

— Ты в себе? — нахмурившись спросил царь.

— На почитай, — выложил Ромодановский на стол листки.

— Что сие?

— После того, как Евдокия с Анной встретилась супруга твоя заперлась дома и носа оттуда не показывала. Сидела там обиженная. Так сынок отправился туда. Ну я и решил — узнать, о чем разговор пойдет. Получилось не важно. Только с Петром Аварамовичем Большим все складно сошлось. Удалось слово в слово подслушать. А вечером Леша прислал вот это. Тезисы, заранее заготовленные и продуманные им с преподавателем риторики, которые он использовал на той встрече. С пояснениями. Чтобы я не мучился с подслушиванием.

— Что? — захлопал глазами царь.

— Он знает каждый мой шаг. И позволяет иногда вот такие шутки.

Царь взял листки и почитал их.

Почерк был Алексея. Крупный, лаконичный, разборчивый, лишенный всяких рюшек и украшательств.

— Кто за ним стоит?

— Я не знаю. Сколько не искал — ничего не находил. Словно бы это он сам. Вот и подумай. Тебя сколько не будет? Года два? Может три. А мне с ним что делать? Страшно мне. Никогда ничего не боялся, а тут…

— Хватит меня разыгрывать. Страшно ему… эко выдумал.

— Это он Евдокии то укорот дал да к делу пристроил. Он. Я это не сразу понял. Но вот тут, в писанине этой ответ. Его рук дело.

— И что — хорошо укоротил?

— А бес его знает? Он умеет на уши присесть. Веришь? Нет? Я уже сам задумывался об обряде экзорцизма. И каждый раз останавливался лишь тем, что смотрел на принятие Алексеем причастия в церкви. Ну не может нечистая сила так жить. Однако и понять его не могу. Словно не ребенок, а взрослый он теперь. Да, жизни не знает, нашей жизни… Я не понимаю его и мне страшно. А тебя он слушается. Подражает. В пример ставит. Так что, если возьмешь с собой — всем спокойнее будет.

— Ты не дури. Федор Юрьевич, неужто с ребенком справиться не сможешь?

— С ребенком? Да. А с бесенком не знаю. Ты не хмурься. Его ныне так прозывают за глаза. И не спроста.

— А что Адриан?

— Он сказывает, что преображение сына твоего произошло в церкви, оттого и не стоит искать злого умысла в том. И надобно принимать как божью благодать.

— Вот он — глас разума. — произнес Петр и похлопал Ромодановского по плечу. — Ты просто не выспался. Оттого и хвори всякие в голову лезут. Дурные. Ну какой он бесенок? Я с ним пообщался и Франц, и прочие. Ничего дурного в том нет. Хотя не по годам умен. Этим и смущает.