Подпольная империя (СИ) - Ромов Дмитрий - Страница 17

— По рукам, — задумчиво отвечаю я.

Платоныч немного рассеянно кивает.

— Ну что же, — одаривает нас Самойлов лучезарной улыбкой. — Желаю вам успехов в труде и счастья в личной жизни. Если до завтра передумаете, вам крышка. Моментально, бесповоротно и неотвратимо. Ясно?

Мы двигаемся к двери. Она большая, двустворчатая, требующая небольшого ремонта. Одна её створка наглухо заклинена, так что открыть не представляется возможным. Поэтому проходить можно только по одному.

Подполковник Самойлов идёт первым. За ним следует молчаливый спутник, пробуждающийся к жизни и начинающий выдавать связные слова лишь при упоминании денежных средств. Следом двигаю я, и замыкает шествие Платоныч.

Мы покидаем производственное помещение. В том, что здесь ещё ничего не готово и ведутся работы есть, кстати, большой плюс — тут находится довольно много посторонних предметов. Например, лопата-подборка.

Её-то я и подхватываю, проходя мимо. И теперь, когда один из так называемых ментов уже прошёл в дверь, а в торой поднимает ногу, чтобы перешагнуть порог, лопата получает возможность сыграть заметную роль во всей этой драматичной и, вместе с тем, немного комичной истории.

Я резко её поднимаю и с неожиданно громким звоном опускаю на шляпу спутника Самойлова. Он бедный даже ойкнуть не успевает. Молча и совершенно безропотно и даже покладисто он начинает валиться на бетонный пол. Всё-таки способность держать язык за зубами определённо можно назвать добродетелью.

Привлечённый странными звуками, Самойлов оборачивается. На лице его отображается явное недоумение и даже беззащитность. Кажется, он совершенно не ожидает удара в спину. Впрочем, получает он его и не в спину вовсе. Он получает удар лопатой по голове. Бам!

Веселей, ребята, выпало нам строить путь железный, а короче — БАМ.

В данном конкретном случае «БАМ» означает звук от удара.

Мы с Платонычем стоим над поверженными врагами и смотрим друг на друга. Неординарная ситуация, чего уж…

— А вдруг всё-таки менты? — спрашивает он.

— Да не похоже, дядя Юра. Какие-то неаутентичные они. Ненастоящие то бишь. К тому же не возразили, когда я Трегубова генералом назвал. А он ведь полковник.

— А по-моему, генерал, — многозначительно поднимает брови Большак.

— Да?

— Ладно, тащи верёвку. Вон моток, видишь?

Вижу. Мы связываем своих шантажистов толстой верёвкой, примотав спинами к опорной колонне. Вовремя, между прочим, потому что они весьма быстро приходят в себя. Сначала один, а потом и другой.

— Э! Вы чего творите, олухи! — громыхает Самойлов, пытаясь выглядеть грозным. — Мы при исполнении!

— Ты откуда про спирт узнал, упырь? — спрашиваю я, внимательно изучая его служебное удостоверение.

Но он в ответ только матерится.

— Ну что, дядя Юра, их повезём в контору или кагэбэшников сюда вызовем?

— А как везти-то?

— Ну, одного в багажник засунем, того, что поменьше, а второго бросим на сиденье и ветошью закидаем. Надо позвонить. Тут телефон есть?

— У сторожа. Он, кстати, видел их.

— А у него когда смена заканчивается?

— Не знаю. Ладно. Иди позвони… Пойдём вместе. Я его отвлеку, а ты позвонишь. Никуда они не уползут у нас?

— Если только вместе со столбом.

Мы выходим. Платоныч разговаривает со сторожем, а я звоню Куренкову и обрисовываю ситуацию. Удостоверение, кстати, похоже на настоящее, но выдано УВД Улан-Удэ. Явно не наш резидент. Залётный.

Большак отправляет сторожа в магазин, а сам садится за руль «Лады» и загоняет её в ангар. Ну, хотя бы так. Мы дожидаемся сторожа и возвращаемся в цех.

— Безопасность никудышная, — ворчу я. — Что это за сторож такой, что любого встречного-поперечного впускает на территорию?

Тут крыть нечем, факт налицо, так что Платоныч молчит. Нужно будет всё это брать под контроль, чтобы сменить благодушную сельскую пастораль на настороженную и боеготовую бдительность.

Примерно через час приезжает Куренков с заплечных дел мастером, тем самым, что пытал меня в застенках конторы.

Не могу сказать, что рад его видеть, но, по крайней мере, у нас появляется шанс узнать некоторые подробности миссии этих как бы стражей законности. И мы узнаём. Не сразу, конечно. Для начала палачу приходится открыть свой чемоданчик со зловещего вида инструментами и продемонстрировать их участникам опроса. Эффект получается весьма сильным.

Выясняется, что эти ненатурально выглядящие ребята действительно не имеют никакого отношения к ОБХСС. Да и вообще к органам. Зато они имеют прямое отношение к Парашютисту. Что-то он в последнее время становится популярным. Сначала Фриц к нему в объятья попал, теперь вот мусора-разбойники от него же.

Своего босса горе-полковники сдают сразу, а вот откуда взялась информация по спирту, не говорят. Вроде как не знают. Заканчивается всё тем, что мы грузим их в машину к Куренкову и он увозит их в свои казематы, а мы с Платонычем возвращаемся домой.

— Где-то у нас очень серьёзная протечка, — говорю я. — Как какой-то Парашютист может знать о содержимом бочек у нас на складе? А Казанцева не может лить инфу?

— Вряд ли, — задумчиво говорит Большак. Она совсем не заинтересована в этом. Тут у неё такой фронт работ. Перспектива.

— Надо постепенно ЛВЗ захватывать, — вслух размышляю я. — Здесь мы можем только мелочёвкой заниматься, а горизонты на самом деле куда более широкие…

Платоныч подвозит меня к дому, и у подъезда я встречаю Рыбкина. Он сидит на лавке и о чём-то размышляет.

— Здорово, дядя Гена, — приветствую его я и останавливаюсь напротив.

— Привет, — кивает он. — Садись.

Я присаживаюсь.

— Чего скажешь, что нового? Как самочувствие после вчерашнего?

— Про вчерашнее я ничего не помню, — отвечает он. — Так что если ты пытаешься таким вот образом как-то намекнуть, на то что вчера произошло, то сначала должен будешь рассказать подробности.

— Нет уж, это пусть тебе дочь рассказывает.

— Да, — машет он рукой. — Мне и без этих воспоминаний нормально.

— Как расследование? Знаешь, что Фриц теперь вроде с Парашютистом связался.

— Ну, и дурак, — пожимает плечами Гена. — Хотя, какая разница, ему всё равно скоро на нары придётся собираться. Я ведь тут сложа руки не сижу, работаю потихонечку. У меня уже четверо потерпевших имеется. Ну, то есть девки все. Приходили в ДК на танцы и получали весь набор удовольствий. Заявления не писали, не желая огласки. Да и эти уроды запугивали. Есть одно групповое и три обычных. А у тебя какие новости? Что там по бате его? Нашли факты хищений?

— Не знаю ещё, — качаю я головой. — Сейчас позвоню и разузнаю. Ты посиди пока, я к автомату сбегаю.

Я поднимаюсь с лавки, но прежде чем уходить, решаю задать вопрос.

— Слушай, дядя Гена, тебе печень свою не жало? Ты же каждый день бухаешь. А тебе ещё дочь поднимать, на ноги ставить. Хоть перед ней бы держался, не рассупонивался.

— Знаешь что, Егорий, — говорит он, расстёгивая пуговицу на вороте рубашки. — отвали, понял? Нашёлся здесь учитель. Профессор кислых щей…

Я отваливаю. Подхожу к телефону-автомату, засовываю в монетоприёмник двушку и, услышав длинный гудок, набираю номер майора Баранова.

— Здорово, Вилен Терентьевич, — приветствую я его. — Это Егор Брагин.

— О, приехал? — уточняет он.

— Приехал, да. Как ты тут без меня справлялся?

— Справлялся, — отвечает он. — По ДК нарыл кое-чего. При встрече расскажу. Есть, есть за что за жопы их подёргать.

— Молодец, — одобряю я. — Давай, как-нибудь пресечёмся в ближайшее время. Обсудим успехи и перспективы. Но сейчас я по другому вопросу. Хочу поинтересоваться, нет ли у тебя в памяти человека по имени Самойлов? Предположительно это твой коллега. Подполковник Самойлов.

— Хм, — отвечает Баранов. — Как нету, есть конечно.

У меня челюсть отвисает… Ну, и челюсть-челюстью, а на сердце делается неспокойно. Одно дело урку лопатой по голове двинуть, а другое — подполковника ОБХСС.