Час Быка - Ефремов Иван Антонович - Страница 90
- Предыдущая
- 90/114
- Следующая
– Трудно сказать лучше! – воскликнул скульптор.
– Но ведь есть люди, просто любящие искусство и помогающие ему. Те, которым известно, что и одна роза украшает весь сад.
– Нас любят только нищие, а «змееносцы» невежественны и относятся ко всему слишком утилитарно. Они содержат лишь прислужников от искусства, восхваляющих их. Настоящее искусство – долгий труд. Много ли сумеешь создать, если всю жизнь занят украшением дворцов и садов скульптурной дешевкой! А произведения настоящего искусства, литературы, архитектуры! Для человека это – щит, защита мечтой, не сбывающейся в природном течении жизни.
– Мы называем искусство не щитом, а вехами борьбы с инферно, – сказала Родис.
– Как ни называть, важно, чтобы искусство несло утешение, а не развлечение, увлекало на подвиг, а не давало снотворное, не занималось исканием дешевого рая, не превращалось в наркотик, – сказал Ритин.
– Я помню, как нашу Чеди поразило почти полное отсутствие скульптур в городе, парках и на площадях. Их считают ненужными?
– Не только. Если скульптура стоит без охраны или не защищена железной решеткой, ее немедленно изуродуют, испачкают надписями, а то и вовсе разобьют!
– У кого поднимется рука на красоту? Разве люди могут обидеть дитя, растоптать цветок, оскорбить женщину?
– И дитя, и цветок, и женщину! – хором ответили все трое тормансиан.
Родис только руками развела.
– Появление подобных людей в обществе вашего типа, видимо, неизбежно. Но известно ли вам процентное соотношение их с нормальными людьми? Возрастает ли их количество или уменьшается? Вот кардинальный вопрос.
Тормансиане безмолвно переглянулись.
– Знаю, знаю: статистика под запретом. И все же вам надо самим собирать сведения, сопоставлять, избавляться от общественной слепоты… – Фай Родис замолчала и вдруг засмеялась: – Я уподобляюсь олигархам и начинаю давать не советы, а как это?..
– Указания, – расплылся в широкой и доброй улыбке архитектор.
– Ну что ж, начинайте, Ритин! Мне встать, сесть или ходить?
Скульптор замялся, завздыхал, не решаясь сказать. Родис догадалась, но не спешила прийти к нему на помощь, глядя на него искоса и выжидательно. Ритин с трудом выговорил:
– Видите ли, земные люди – другие не только лицом, осанкой, но и телом… Оно у вас особенное. Ни в коем случае не легкое, но и не кажется тяжелым. При крепости и массивности тело ваше очень гибко и подвижно.
– Так вы хотите, чтоб я позировала без одежды?
– Если возможно! Только тогда я создам полный портрет женщины Земли!
Тормансиане не успели опомниться, как Родис оказалась еще более далекой и недоступной в гордой своей наготе.
Архитектор, молитвенно сложив руки, смотрел на нее. Он тут же вспомнил фигуры героев, которые были скрыты масками подземелья. В обычном наряде они показались бы грубоватыми. С Родис получилось наоборот: одетая, она казалась меньше и тоньше, а линии ее тела были гораздо резче, контрастнее, чем у скульптур предков в галерее.
Таэль замер, уставившись в пол, и даже прикрыл глаза ладонью. Внезапно он повернулся и скрылся во тьме галереи.
– Несчастный, он любит вас! – отрывисто, почти грубо бросил скульптор, не сводя глаз с Родис.
– Счастливый! – возразил Гахден.
– Берегись! И ты погибнешь! Но молчи! – властно сказал Ритин. – Вы умеете танцевать? – обратился он к Родис.
– Как любая женщина Земли.
– Тогда танцуйте что-нибудь такое, чтоб все тело включилось в танец, каждый мускул.
Скульптор принялся в бешеном темпе набрасывать эскизы на листах серой бумаги. Несколько минут прошли в молчании. Потом Ритин бессильно опустил руки.
– Нельзя! Слишком быстро! Вы двигаетесь так же стремительно, как и думаете. Делайте только концовки, я буду давать знак, и вы «застывайте»!
Так дело пошло лучше.
По окончании сеанса скульптор стал увязывать объемистую пачку набросков.
– Продолжим завтра!.. Впрочем, разрешите мне посидеть, подождать. Вы будете беседовать с «Ангелами», а я еще порисую вас сидящую. Никогда не думал, что люди высшей цивилизации будут такими крепкими!
– Так ошибались не только вы. Многие наши предки думали, что человек будущего станет тонким, хрупким и нежным. Прозрачным цветком на гибком стебельке.
– Вот-вот, вы угадали, даже говорите теми же словами! – вскричал скульптор.
– А чем жить, преодолевая, борясь с жизнью и одновременно радуясь ей? За счет машины? Какая же это жизнь? Чтоб стать матерью, я должна по сложению быть амфорой мыслящей жизни, иначе я искалечу ребенка. Чтобы вынести нагрузку трудных дел, ибо только в них живешь полно, мы должны быть сильными, особенно наши мужчины. Чтобы воспринимать мир во всей его красочности и глубине, надо обладать острыми чувствами. На столе у председателя Совета Четырех я видела символическую скульптуру. Три обезьяны: одна заткнула уши, другая закрыла лапами глаза, третья прикрыла рот. Так, в противоположность этому символу тайны и покорного поведения, человек обязан слышать все, видеть все и говорить обо всем.
– Когда вы объясняете, все становится на место, – сказал скульптор, – но мне от этого не легче с вашей многосторонней особой. Лепные наброски сделаю, когда войду в образ. Странный, небывало прекрасный образ, но не чужой – и от этого еще труднее. Поймите меня, такое нельзя сделать сразу!
– Не убеждайте, я все понимаю. И посижу с вами еще, после того как все уйдут. Но прежде чем явятся «Серые Ангелы», мне надо знать о святилище Трех Шагов. Вы что-нибудь выяснили, Гахден?
– Святилище создано во времена основания храма, когда религиозный культ Времени был в расцвете. Сюда получали доступ только те, кто прошел три ступени испытания, или три шага посвящения.
– Так я не ошиблась – эта вера принесена к вам с Земли! Вера в то, что достичь заслуг можно раз и навсегда, без длительного служения и без борьбы. И вот здесь за два тысячелетия они не смогли добиться даже равновесия сил горя и радости!
– О каких испытаниях вы говорите? – заинтересовался скульптор.
– В любой религии есть испытания перед посвящением в высшее, тайное знание. Их три, три шага к индивидуальному величию и мощи. Как будто может существовать некая особая сила безотносительно к остальному окружающему миру.
Первое испытание, так называемое «испытание огнем», – это приобретение выдержки, высшего мужества, достоинства, доверия к себе, как бы процесс сгорания всего плохого в душе. После испытания «огнем» еще можно вернуться назад, стать обычным человеком. После двух следующих – пути назад отрезаны: сделавший их уже не сможет жить повседневной жизнью.
– И все это оказалось суевериями? – спросил, слегка запинаясь, Таэль, появившийся из галереи.
– Далеко не все. Многое мы взяли для психологической тренировки. Но вера в верховное существо, следящее за лучшими судьбами, была наивным пережитком пещерного представления о мире. Даже хуже – пережитком религиозного изуверства Темных Веков, бытовавшим параллельно с убеждением, что человек во всех превратностях и катастрофах планеты должен быть спасен, потому что он – человек. Божье создание. Верящие в Бога забывали, что, даже будь Бог на самом деле, он не стал бы поощрять отсутствие высоких духовных качеств, стремлений и достоинства в своем творении – единственном наделенном разумом самопознания. Сумма преступлений человека, брошенная на весы природы, вполне обеспечивала смертный приговор этому неудачному и надменному созданию.
А с другой стороны, диалектика мира такова, что только человек обладает правом судить природу за слишком большой объем страдания на пути к совершенствованию. Огромной длительности процесс эволюции пока не смог ни избавить мир от страдания, ни нащупать верную дорогу к счастью. Если этого не сделает мыслящее существо, то океан страдания будет плескаться на планете до полной гибели всего живого от космических причин – потухания светила, вспышки сверхновой, – то есть еще миллиарды лет.
В подземелье, оглядываясь, вошли восемь человек с суровыми даже для неулыбчивых тормансиан лицами, в темно-синих плащах, свободно накинутых на плечи.
- Предыдущая
- 90/114
- Следующая
