Грех. Расплата (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 27

Она и взвизгнуть не успела, а он уже раздвинул ее ноги и навис над ней, невзирая на ее сопротивление и попытки оттолкнуть. Он не церемонился с ней больше. К чему теперь все эти игры? Она его узнала, она знает теперь о планах Филиппа. Он попытался завладеть ею — грубо, больно толкнулся, но Кристина что есть силы сжалась, напряглась…

— Впусти меня, — прошипел недомуженек. — Все равно ж будет по-моему.

— Не будет, — царапалась Кристина, изо всех сил закрываясь от пьяной горячей туши.

— Порву же тебя, дура.

— Давай! — с вызовом крикнула ему в лицо девушка и затряслась в истерике. — Давай! Порадуй своего короля, сломай его игрушку!

— Хоть слово ему скажешь — убью, Кристина.

И судя по тому, как в яростном безумии неудовлетворенного желания и злости сверкнули сейчас его глаза, он не шутил. Еще настойчивей толкнулся, заставляя закричать от боли.

— Впусти, — прорычал он, и только страх перед Филиппом мешал ему осуществить свою угрозу и толкнуться еще сильнее, чтоб завладеть, наконец, вожделенным телом.

А сил не остается, он будто дикий зверь — проворный, сильный, идет до конца, добивая жертву. И Кристина знает: она сдастся, позволит опять растоптать себя первому пожелавшему. Она сдастся, потому что она в разы слабее этой пьяной настойчивой туши. Потому что она всего лишь женщина, и в этом новом мире, построенном Филиппом, она никто — всего лишь игрушка для забав любого, кто сильнее. Она сдастся, потому что ее некому защитить, и даже ее ошибка — ее согласие на этот проклятый брак — всего лишь иллюзия: это не она дала согласие — это ей позволили почувствовать себя согласной. Откажись она от свадьбы, ее бы не оставили в покое; ей просто дали пойти самой, а не связанной, перекинутой через чье-то плечо, насилу уведенной из дома. Кристина плакала и билась до последнего, но силы слишком неравны, и вот уже оскал победный сияет над ее лицом, обдавая перегаром; липкое, вспотевшее тело вжимается в нее и…

Из-за собственного крика ей не слышен хрип ее мучителя, под пеленой слез она не видит, как исказилось его лицо, и тяжесть, что вжимает несчастное ее тело в атласное покрывало, не от его победы, а от его бессилия — ему не до нее; непонятно откуда взявшаяся веревка на шее мешает вдохнуть, и он в отчаянии цепляется за нее, пытаясь ослабить смертельную хватку, а она все тянет и тянет его от трясущейся в истерике девчонки, и пока он полностью не сползает с нее, удавка не ослабевает. Лишь только когда девушка оказывается на свободе, веревка исчезает, и чья-то рука перехватывает насильника за волосы и тащит с кровати, подальше от перепуганной, ничего не понимающей Кристины.

Почувствовав свободу, Кристина подскочила и вжалась в изголовье кровати. Она не понимает, что происходит, ей кажется, что она сошла с ума, но возня возле кровати реальна, и, утирая слезы, она вглядывается в полумрак, и едва не вскрикивает, когда различает знакомый профиль темноволосого мужчины. Короткий облегченный выдох сменяется очередным приступом истерики — не верится, что здесь, сейчас ее нашли, и, кажется, спасение близко. Она без труда вспоминает имя своего спасения, но произнести его не может, лишь давится слезами. И стыд перед мужчиной спешит накрыть ее — ему опять приходится ее спасать, на сей раз вытаскивая из чужой постели.

— Кристина, уходи, — не глядя на нее, бросил Этьен, прижимая Ланса к полу, не давая тому и слова сказать, не то что позвать на помощь стражу.

И она готова бежать куда угодно, лишь бы подальше отсюда, но вспышкой в голове проносится образ сестренки — они за ней придут, и, спасая себя, она обрекает ее. Кристина замотала головой и отчаянные слезы с новой силой побежали по щекам — даже сейчас, когда спасенье близко, на самом деле спасенья нет.

— Кристина! — прикрикнул Этьен, на сей раз обернувшись на девушку.

— Я не могу… Нельзя… Эмма…

— Она в безопасности. Кристина, уходи через балкон. Живо!

Его выкрик подействовал — она ему верит. Верит, что спасет ее, верит, что спасет и Эмму, и отца… Не понимает, как он оказался здесь, но верит — теперь все позади. Кристина спрыгнула с кровати, позабыв о маленьком деликатном обстоятельстве, и только его взгляд, чуть потемневший, скользнув по обнаженной ее коже, заставляет вспыхнуть от стыда — она раздета, прикрыться ей нечем. По ее взгляду он понимает, что одежды здесь нет, и где ее взять, она не знает.

— Простыня, — не без усилий заставив себя отвернуться, произнес Этьен. — Кристина, живее.

Наспех перевязавшись шелковой простыней, девушка бросилась на балкон. Она ждала, что он выйдет следом, но он не выходил. Кристина обернулась — сквозь стекло она увидела, как мужчина приподнял голову Ланса, зажимая тому рот, и что-то яростно не то выспрашивал, не то выговаривал ему над ухом.

Кристина подошла к ограждению, вглядываясь в ночную темень — второй этаж, невысоко. Конец толстой веревки накрепко привязан к кованой решетке — должно быть, он по ней поднялся, сообразив, что дом может охраняться. Задрав простыню, она все же решилась и перелезла через ограждение — злить своего спасителя она не хотела, а, найдя ее здесь, он наверняка бы разозлился, устав гнать ее из этого змеиного логова.

Она схватилась за веревку и зажмурилась, мгновенно соскользнув вниз. Вот только ожидала она оказаться на земле, а оказалась в чьих-то крепких ручищах, поймавших ее, и, едва, она открыла рот, чтоб закричать, прижавших ее крепко-крепко к пропахшей дорожной пылью груди.

— Тихо-тихо, вот только не надо кричать, — послышался над ухом негромкий приятный голос, а спустя мгновенье, убедившись, что она не закричит, ее приподняли и обхватили за бедра, позволяя чуть отстраниться и рассмотреть того, кого ее руки сейчас невольно обнимают за крепкую шею.

— Кто Вы? — Кристина испуганно вглядывалась в незнакомое улыбающееся лицо напротив.

— Друг, — просто ответил он, и она почувствовала, как мужчина пожал плечами — мол, что тут непонятного, не враг же!

— Друг?

— Ну конечно, друг! — заверил Морис, разглядывая заплаканное личико угодившей в его объятия девушки.

— Тогда поставьте меня на землю, господин друг.

— Босую?! — приподняв бровь, удивился мужчина. — Ну уж нет! Простите, барышня, но Вы сегодня явно одеты не по погоде! А наш доблестный граф, боюсь, мне голову открутит, если я позволю Вам простудиться! Видели, какой он злой сегодня?

— Морис, хватит болтать, — в ту же минуту с грацией ночной кошки Этьен спрыгнул с балкона и в мгновенье ока оказался рядом. — Уходим.

Она и пискнуть не успела, как ее выхватили из чужих объятий и прижали к себе.

Мужчины двигались молча, быстро, слаженно, словно по четко разработанной схеме, иногда оглядываясь друг на друга и общаясь одними лишь взглядами. Кристина не без удовольствия обнимала за шею своего спасителя, уткнувшись носом в его рубашку, а он свою ношу будто и не замечал — словно хищник крался в тени деревьев, унося законную добычу. Куда? Да какая разница? В его руках спокойно и тепло, и ложное чувство непоколебимости этой минуты окутывает эйфорией. Могла ли она мечтать, что в эту недобрую ночь случится чудо, и человек, однажды ее спасший, появится опять? Могла ли она мечтать, что он хотя бы вспомнит о ней, уехав? Этого человека из ниоткуда, о котором ей известно только имя, она не забывала ни на минуту, хоть и запрещала себе даже думать о нем, не то, что мечтать — такие, как граф, не для нее. И все же помнила она и тихий его голос, и руки, которых почему-то совсем не боялась, и добрый взгляд, твердящий: «Все будет хорошо…» Легкий, едва уловимый запах лаванды от мужчины показался родным и теплым. И она уже хотела вдохнуть его поглубже, как вдруг ее бесцеремонно оторвали от спасительного тепла и усадили на коня. Впрочем, через пару мгновений Этьен запрыгнул следом и вновь крепко-накрепко прижал девушку к себе.

Спала столица сладким сном, и только всадники, пришпорив скакунов, нарушали ее покой, спеша как можно скорее ее покинуть. Этьен молчал. За все время не удостоил Кристину ни словом, ни даже беглым взглядом, и только Морис молча улыбался, замечая, как отчаянно крепко держит наследник девчонку, несмотря на всю ту злость, что бурлит сейчас в сердце. Да, он злился. Злился, хоть и понимал, почему она решилась на столь отчаянный шаг. Злился, хоть и понимал, что выбора у нее не было, и не будь этой свадьбы, случилось бы нечто другое, возможно, куда более неприятное для Кристины. Злился, потому что мог не успеть, и она, его личная маленькая Риантия, оказалась бы опять растоптана Филиппом. Злился, потому что бессилен, и только случайно брошенная Морисом фраза в Абервике спасла девчонку от недоброй участи. Злился на нее, злился на себя, и даже на Мориса, посмевшего держать ее в своих объятиях и что-то там шутить…