Всё ещё человек (СИ) - Хохлов Владислав - Страница 26

Через несколько остановок и много новых часов продолжительного похода, пара наконец-то достигла цивилизации. Они подошли к небольшому рабочему посёлку, который раньше мог специализироваться на скотоводстве. Огромные пастбища вокруг населённого пункта не имели в себе природных углублений, кустов или ручьев, где можно было спрятаться, из-за чего весь этот путь Майкл ощущал так, словно ступает по минному полю. Настигший его в лесу крик никак не давал покоя; он ожидал увидеть огромное и опасное чудище, которое сразу же начнёт охоту на путешественников. Эти мысли не волновали Марию, не заставляли её панически оглядываться и продумывать каждый следующий шаг. Она даже забыла о каком-то странном звуке, который услышала где-то в лесной глуши.

Посёлок, в котором эти двое стали единственными жильцами и гостями, издалека выглядел как обычный зелёный холм. За пару лет природного буйства и беспрерывных сражений с каменными хижинами, тонкий слой плюща оцепил стены и крыши зданий. Если бы вблизи не прослеживались двери и окна, если бы отсутствовал резкий подъём и контур окружающих зданий, то можно было действительно принять посёлок за редкое чудо природы.

Майклу понравилось это место. Оно было идеально спрятано от любопытных глаз со всех направлений. Сорняк ещё не полностью захватил все постройки, из-за чего можно было укрыться внутри зданий. Самая удобная хижина была почти самой отвратительной: внутри было сыро, темно, местами копошились черви и личинки жуков, вместо обоев стены покрывали корни растений и крепкие лианы, а деревянный пол иногда проваливался под ногами. Одним словом, дом был при смерти. Каждый новый день для него мог оказаться последним. Потолок провалился бы под весом балок и черепицы, дальше погрёб бы все уцелевшие помещения и пол, тогда вместо здания появится осторожный, небольшой, ничем не примечательный холм. Здания в последующие дни превратятся в курганы, которые будет хранить в себе только мебель и напоминание о старых жильцах. Майкл же оценил состояние дома как стабильное, по его предположению, всё могло разрушиться не меньше, чем через пару месяцев. Несколько дней внутри такого места были самыми оптимальными, чтобы совершить небольшой привал и никогда больше сюда не возвращаться.

Мария же видела во всем посёлке какой-то свой скрытый смысл. Она пробежалась несколько раз вокруг домов и собрала дивный букет диких цветов. С Майклом она заняла холодную ванную, где почти не было растений и жуков. Девушка быстро исправила эту ситуацию, притащив туда ещё несколько охапок растительности, которые разложила в роли ковра.

Основная подготовка к ночлегу закончилась только глубокой ночью, в тот час Майкл уже отдыхал, а Мария несколько часов раскладывала постилку. Кромешную тьму рассеял светильник Майкла, и пара наконец-то смогла усесться, где им было удобно. В их новом убежище было спокойно и светло: приятно пах новый ковёр, уют аккуратных стен успокаивал, где-то за пределами комнаты едва различимо звучали беспокойные копошения членистоногих. Мария без сил уснула сразу же, как только легла на выбранное ею место. В скором времени, также поступил и Майкл.

Новый день они встретили в полном одиночестве: Мария после пробуждения пошла гулять; Майкл, заметив отсутствие девушки, перепугался не на шутку. Но в то утро, это был единственный момент, когда что-то было неспокойно. Мария наслаждалась окружающим её видом, грелась под солнцем, читала книгу, заглядывала в дома, пыталась залезть на крыши и крутые склоны. Если ограничиться её времяпрепровождением в нескольких словах, то, она отдыхала и получала удовольствие. Майкл даже на новом месте остановки не прекращал борьбу с самим собой: он всё ещё обдумывал свой план, конфликтуя с чёткой инструкцией выживания и слепой покорностью к происходящему вокруг. С одной стороны, у него были обязанности и позыв к выживанию и стремлению восстановить старый и знакомый мир. Только всё это воспитание меркло перед тем, что Майкл мог остаться одним из немногих выживших на всей планете. Не наблюдая уже долго время любых поселений или следов оставшихся людей, он остановился на идеи того, что человечество всё же неспособно на восстановление. Страх гибели своего вида сильно сталкивалось с принятием чётких фактов о неминуемом поражении. Майкл не отдыхал, он всё думал и думал.

Поляна вокруг рабочего посёлка выглядела сильно заросшей. Это были луга, о которых забыла даже сама природа. Если кто-то и занимался «сокращением популяции» растений, то это были насекомые, коих было недостаточно для такого огромного труда. Зелёные стебли и лепестки тянулись из-за солнца ввысь, но высыхая падали обратно. Вместо них появлялись всё новые и новые родичи, которые постоянно повторяли одну и ту же судьбу. Это была бессмысленная картина, до которой никому не было дела.

Расположившись на крыше одного из заросших зданий, открывался вид на многие километры вдаль. Это был гигантский и ровный ковёр травы; ни одного выступа, ни одного холма или углубления. Где-то в зарослях иногда слышались птицы, и никого другого. Лесные звери по неизвестной причине не покидали свои берлоги и не уходили на более приятные пастбища. Зайцы, олени и прочие травоядные предпочитали питаться той травой, что всё время борется за жизнь с другими под тенью деревьев. Если же травоядные не предпочитают сочные и свежие травы на лугах, то и хищникам там нет никакого смысла находится. Так, некогда заселённые овцами, коровами, конями и козами пастбища оказались в итоге никому не нужными. Что же стало с домашним скотом, тоже было загадкой. Человеческая территория осталась неприкосновенной даже тогда, когда за ней нет никакого надзора. Все животные будто ожидали скорого возвращения людей обратно на свои места, или прибывали в шоке от того, что столь могучий вид так быстро вымер. Территория человека, стала территорией проклятой, пропитавшейся насквозь страхом и смертью. Можно было только гадать о том, что действительно происходило на уме у всех остальных зверей. Они всегда ощущали то, что человеку, из-за его давно утраченной связи с природой, было не дано понять.

Куда бы не смотрел Майкл, каждый раз он не прекращал думать о настоящем, и о будущем. Ему были неясны причины столь резких и загадочных изменений, и его мучало отсутствие ответа на столь важный вопрос. Только небольшая книжка с анекдотами продолжала успокаивать его. Она раскрашивала мрачные мысли нелепостью и комичностью, из-за чего вся история с монстрами казалась менее страшной. Каждый раз при прочтении того или иного рассказа, ему представлялось, как будто кто-то рядом смеётся из жалости к писателю.

Поздним вечером водитель фуры сбил оленя.

Скотину оттащили за ноги на обочину.

Олень подал на дальнобойщика в суд за домогательство.

За то он и был оленем.

В голове Майкла прозвучал чей-то смех, голосящий над нелепостью самой истории. Это был стыд, от которого слезились глаза и кололо в животе.

На закате Майкл загнал Марию внутрь дома. Девушка выглядела более радостной — она наконец-то получила возможность отдохнуть, и не теряла ни минуты зря. Она успела похорошеть: получила лёгкий загар, глаза её стали словно сиять, а волосы казались огненными языками при свете светильника, а скулы уже не выпирали. Майкл же наоборот тух.

— Помнишь, как я получил рану? — спросил он, продемонстрировав перевязанную руку.

Девушка безмолвно кивнула.

— Посмотри.

Майкл начал снимать слои бинтов, чтобы продемонстрировать девушке знакомую картину. Он ожидал увидеть примеченный им шрам, что был у него ещё пару ночей назад. Мария смогла бы объяснить то, из-за чего рана так быстро зажила. Но его планы резко изменились, так как вместо знакомой картины он обнажил что-то совершенно другое.

Наподобие чешуек у ящериц, на тыльной стороне кисти, часть кожи была прикрыта странными наростами. Они были чёрно-багровыми, из-за чего в начале могли показаться какой-то частью раны или злокачественной опухоли. Но кожа под повязкой никак не могла взаимодействовать с внешним миром, тем самым, не было возможности получить опасное заражение. Наростов было несколько, и, они напоминали острия ножей, которые были покрыты засохшей кровью и копотью. Сама же ладонь начала чернеть; кожа загрубела, ногти также почернели и стали толще. Это больше походило на острый камень, нежели на человеческую ладонь.