Грех (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 40

— Эмелин, ребенку в таком нежном возрасте нужны любовь и внимание. Забота матери, а не служанки. Герда прекрасно справляется с ним, но ему нужны Вы, а не только гувернантка.

Эмелин стояла, прислонившись к колонне, и не верила, что слышит это наяву. Он? С ней? Заговорил о Филиппе? Она молчала, ждала подвоха и не понимала столь доброго настроя после долгого отчуждения.

Так и не дождавшись от нее ни слова, Ренард обернулся и посмотрел на супругу. Еще два месяца назад она дрожала при нем, готовая расплакаться, сейчас же — смотрела равнодушно прямо ему в глаза. Абсолютно спокойная. Убитая его холодом. Да, лучшего палача, чем собственная совесть, похоже, не отыскать.

— Вы хоть помните, что Филиппу год скоро? — Ренард не выдержал ее затравленного, безжизненного взгляда и отвернулся. — Нужно устроить праздник в городе — люди ждут этого дня не меньше, чем нас в день венчания.

И ведь действительно, первого дня рождения маленького принца ждало все Королевство! Люди готовились к празднику и даже представить не могли, сколько тоски этот день навевает на их короля и бедную королеву. Но они ждали, и Ренард не мог им отказать — проблемы венценосного семейства не должны выходить за стены Дворца. В конце концов, он же не отказался от бледнолицего ребенка и признал его своим — теперь он просто не может игнорировать подобные события.

Он говорил с ней так спокойно, так просто, что Эмелин невольно расслабилась, а хрупкая, неубиваемая надежда опять тихонечко поскребла лапкой по измученному сердечку. А может, все еще наладится? Он ведь не выгнал ее, и Филиппа перед всеми признал своим сыном. Но он всячески избегает любой близости: и физической, и душевной; он не лезет в душу к ней, но и в свою — не пускает. Ребенка игнорирует, и, тем не менее, при всех называет своим сыном. Эмелин не знала, что ей думать. А сегодня он и вовсе так неожиданно стал добр к ней…

— Эмелин, ну что Вы так смотрите на меня? — сжалился Ренард и подарил жене теплый, ободряющий взгляд. — Предлагайте, что делать будем?

— Я не знаю, Ренард, — безразлично пожала плечами Эмелин. — Мне все равно.

— Мне не нравится Ваш ответ. Неужели наш сын не заслуживает того, чтобы в честь него люди повеселились?

Он пересилил себя и назвал ребенка «нашим сыном». Впервые не при чужих — при ней, предавшей его женщиной. Пересилил ради нее, чтобы хоть немножко расшевелить, подбодрить загнавшую саму себя в угол женщину. Он увидел, как вздрогнула она от неожиданности, но взгляда не отвела — молча смотрела на него и, кажется, все еще ждала подвоха.

— Надо устроить что-нибудь для всех, — продолжил, как ни в чем не бывало, Ренард, — независимо от статуса и достатка. Может, устроить во Дворце бал? И сделать для всех вход свободным? Как думаете, Эмелин?

— Думаю, что бедный постесняется и не осмелится принять Ваше приглашение, — ответила она, ободрившись ласковым взглядом.

— И то верно. Но что тогда?

— Можно устроить маскарад, — пожала Эмелин худым плечиком. — Маски скроют лица, и бедняк сможет не смущаться своей бедности — он придет на праздник и не будет чувствовать себя хуже богатых и важных. Можно бедным раздать отрезы на платья и костюмы; не думаю, что казна сильно опустеет — зато люди пошьют себе наряды и придут во Дворец. На один день все станут равны — и для богача, и для бедняка откроются одни и те же двери. Им будет что вспомнить в старости и рассказать внукам. Наверно, это принесет им радость.

По правде говоря, в отличие от жены, маскарады и подобные развлечения Ренард не приветствовал, и идея эта не казалось совсем уж замечательной. Но отказывать Эмелин он не хотел. В конце концов, кто не совершает ошибок? Эмелин оступилась, но стоит ли лишать ее маленькой радости, маленького праздника, когда и сам он далеко не свят, и немалая доля вины в случившемся лежит на нем самом?

— Хорошо, — немного подумав, согласился Ренард. — Только одно условие, Эмелин.

— Какое?

— Вы не станете надевать маску. В целях Вашей же безопасности. Я не хочу, чтобы Вас с кем-нибудь спутали и позволили себе лишнего. Договорились?

— Хорошо, — пожала плечами она.

— Ну вот и славно, — улыбнулся Ренард. — В таком случае займитесь организацией праздника.

Сегодня во Дворце веселье! Сегодня пляски до упаду! Смех, шум, торжественная музыка и звон бокалов за здоровье маленького принца — Филиппу сегодня год.

Целый месяц Эмелин, не покладая рук, готовила праздник, на котором никто бы не чувствовал себя лишним. И в бедные дома до самых окраин отправились гонцы, чтобы пригласить каждого и заверить, что именно он — самый желанный гость. Как и было задумано, для всех нуждающихся нашелся кусок атласной ткани и кубок вина, изысканные блюда и праздничное настроение, — сегодня никто не должен печалиться. Эмелин с головой ушла в поручение мужа, спасаясь от пустоты и ноющей вины, и вот сегодня труды принесли свои плоды: гудит Дворец, будто улей, пестрят яркие маски и праздничные наряды. Не отличить, кто беден, кто богат, — сегодня все равны. Недовольные аристократы совсем недолго морщились в углах, обсуждая столь смелое решение — не прошло и получаса, как общий задор, воцарившийся в стенах огромного зала, заставил даже самых ворчливых снобов пуститься в пляс, сливаясь с пестрым людом.

Эмелин словно ожила за этот месяц. Ободренная вернувшейся теплотой мужа, она заново училась улыбаться, смотреть гордо, прямо. Ренард не жалел о своем решении — даже радовался, глядя на нее. Вот только подойти к Филиппу заставить себя никак не смог, да и Эмелин все так же держал на расстоянии, ограничиваясь одобрительным ласковым взглядом. В конце концов, их брак не предназначен для какой-либо привязанности и романтической ерунды, а превращать совместную жизнь в ненависть — просто глупо.

Ренард стоял возле колонны и лениво оглядывал ликующих гостей, уже не обращавших никакого внимания на своего короля. Впрочем, это и к лучшему. Излишнее внимание утомляло молодого мужчину, жаждущего только одного: чтобы весь этот цирк поскорее закончился, и он смог снова раствориться в бесчисленных заботах о нуждах Риантии. Чтобы не нужно было больше натянуто улыбаться и делать вид, что все прекрасно в венценосном семействе. Чтобы не нужно было изображать счастливого отца и заботливого мужа.

Эмелин подлетела к нему неожиданно, чуть придерживая юбки пышного платья; взгляд северянки недоверчиво скользнул по хмурому лицу, пытаясь угадать, все так же добр ли муж к ней, не готовит ли прилюдную месть неверной женщине. Но стоило ему взглянуть на нее, как у нее внутри все сжалось — он опять чужой, опять колючий под маской воспитанной доброжелательности… Сердечко молодой женщины заныло от боли — а ведь сегодня могло быть все иначе… И Ренард наверняка бы радовался первому празднику своего сына, и наверняка, она сама могла бы быть куда счастливей, без опаски идя в объятия, по которым так скучает.

— Ваше Величество, — робко попросила Эмелин, — не могли бы Вы хотя бы сегодня не быть таким угрюмым?

— Не обращайте внимания, Эмелин, — через секунду хмурость отступила, а вежливая улыбка вновь коснулась губ Ренарда. — Вы же знаете мое отношение к этому цирку.

— Это не цирк, а маскарад.

— Невелика разница. Развлекайтесь, дорогая. Я хочу, чтобы сегодня на Вашем лице не было следов вселенской скорби. А на своего нудного супруга не обращайте внимания — я с детства не люблю праздники.

— Почему?

— Не знаю, — пожал плечами Ренард. — Не люблю и все. Я устаю от них. Но пусть Вас это не тревожит — веселитесь, Эмелин, я хочу, чтобы Вы улыбались.

Она невольно улыбнулась, успокоенная тихим, добрым его голосом. До отчаяния захотела прижаться к нему, а может, и вовсе сбежать отсюда вместе с ним, оставив шумные радости другим. Почему-то ей казалось, что сегодня это возможно.

— Ренард…

Неожиданно для себя самой Эмелин подалась вперед, почти вплотную к Ренарду, и уже готова была прильнуть к нему, когда он резким движением вдруг остановил ее. Вот теперь-то истинные его эмоции так отчетливо проступили на лице: колючий взгляд, нахмуренные брови, а от былой улыбки не осталось и следа.