Грех (СИ) - "Jana Konstanta" - Страница 25

Он видит Терезу — ласкает Эмелин… А ведь Эмелин поверила его рукам, расслабилась, открылась, даже не задумываясь, что лаская ее тело, Ренард ласкает совсем другую женщину.

Он помнит все: от первой встречи до последней. Их каждый день, их каждый поцелуй. До боли, до слез пронзает невидимый голосок воспаленное сознание Ренарда, и хочется закричать, остановить бессмысленный поток воспоминаний, но он боится даже глаза открыть и вместо улыбки любимой увидеть чужую, нелюбимую женщину. Он думает о Терезе, а губы впиваются в упругий теплый живот жены. Ее руки уже успели зарыться в его гриве, она даже готова обнять его в ответ, но он ничего не чувствует — он слишком далеко отсюда. Вернуться бы туда, ведь счастье было близко! Ренард скользил по телу жены, ища тепло Терезы, и совсем не замечал, как дыхание законной его женщины сбивается, становится тяжелее, и первый стон срывается с обкусанных нецелованных губ…

Эмелин поверила его рукам, поддалась жадным ласкам, но не поняла столь резкую перемену в муже. Еще вчера он даже разговаривать с ней не хотел, почти ненавидел ее; еще сегодня обжигал холодным взглядом, а всего несколько минут назад был готов уйти, оставив ее наедине со своими страхами и метаниями… Сейчас же, как тихий, молчаливый зверь, он вцепился в нее, скользит неотрывно, лаская губами кожу, и едва ли не рычит, стоит ей в ответ коснуться напряженного, влажного его тела. И он действительно рычит, сопит… Вот только не от наслаждения — а от боли; он приподнимается над ней и прячет лицо в ее пшеничных локонах, пока губы ищут приюта на бледной коже — находят на мочке маленького ушка, заставляя нелюбимую громко выдохнуть и выгнуться, несмотря на тяжесть елозящего по ней мужского горячего тела…

Она ведь верила ему. Ему! Не заслуживающему этой чистой девичьей веры! Будто пытаясь спрятаться от жены, он спустился к ее животу, а руки невзначай коснулись груди, наткнулись ладонями на затвердевшие комочки — совсем как в тот последний их с Терезой счастливый день… И руки сами сжали упругую плоть, губы потянулись к окаменевшим сосочкам, а перед глазами — обнаженное тело не жены, а девчонки, что беззастенчиво елозит у него на коленях, пытаясь отогреть в его объятиях свое вероломно раздетое тельце… И как тогда, до боли в штанах, стало невыносимо больно наяву.

Ему нужна женщина. Сейчас же! Ему нужна та, что заставит забыть и этот звонкий голосок, и образ маленькой паршивки… И Эмелин, будто чувствуя это, подпустила к себе еще ближе, позволила раздвинуть свои еще совсем недавно напряженно сжатые ноги. Она уже узнала, каким муж может быть осторожным, ласковым и нежным, и ей самой уже хочется большего — хочется открыться, отдаться целиком этому хмурцу, и, может быть, переломить сейчас тяжелую его настороженность и неприятие начавшейся семейной жизни. Она знала: сейчас будет больно, но все же подчинилась естественному зову…

Он погрузился в тепло своей жены, а сам чуть не взвыл от осознания, что в руках его сейчас не Тереза. Злость от потерянного счастья накрыла горячей волной, заставляя терзать покорное тело — не сдерживаясь, пока с губ жены не сорвался крик от боли. И он пошел на эту боль — остановился, замер, глуша крик внезапным, извиняющимся поцелуем… Крик жены вдруг слился с кричащим в его голове шепотом Терезы — уже все знающей, проклинающей и его самого, и день их встречи…

— Прости, — выдохнул он возле губ Эмелин и осторожно вытер заблестевшую в лунном свете слезу. — Прости, я не хотел причинять тебе боль.

— Все хорошо, — прошептала она в ответ, обнимая.

Нет, она вовсе не хотела, чтобы он отстранился и ушел. Боль не отступала, Эмелин разрывало от постороннего, непривычного ощущения власти мужского тела над неопытной хрупкой женщиной, но она все еще обнимала его, прижимала к себе, пряча лицо на плече мужа, и даже начала сама неуверенно двигаться ему навстречу, пока тяжелое его тело не задрожало, изливаясь внутри нее стремительным горячим потоком.

Ну вот и все, все кончено. Ренард слез с девушки и откинулся на подушку. «Теперь и она будет меня ненавидеть», — с горькой усмешкой подумал он, боясь даже взглянуть на неподвижно лежащую рядом жену, виня себя в несдержанности и холодности к ни в чем не повинной девчонке. Но Эмелин зашевелилась и вопреки ожиданиям потянулась к распластанному телу, робко устраиваясь на его груди.

— С «боевым крещением», девочка. С началом семейной жизни, — задумчиво проговорил Ренард, а потом тихо добавил: — Как ты?

Она промолчала, не зная, что и ответить. Лишь пожала плечами — сама еще не пришла толком в себя, не поняла собственные ощущения только что родившейся в руках мужа новой женщины.

— Эмелин, я действительно не хотел делать тебе больно. Прости, — он даже приобнял ее, помогая устроиться поудобнее.

— Все хорошо, — улыбнулась Эмелин, осмелела и едва ощутимо коснулась губами разгоряченной кожи мужа. — Не извиняйтесь.

За окном тихо шелестел бродяга-ветер, серебристая луна подглядывала украдкой, а два чужих человека лежали в одной постели, прижимаясь друг к дружке, привыкая друг к другу. Ренард тихонько перебирал мягкие прядки ее волос, а Эмелин затаилась на его груди и слушала размеренное дыхание. Она уже смирилась, что этот человек теперь будет греть ее постель, ей предстоит рожать ему детей и мириться с дурным его настроением. Она даже поймала себя на мысли, что он совсем ей не противен: ей нравится лежать на нем и чувствовать его прикосновения. Он извинился перед ней за доставленную боль, а она уже не прочь претерпеть ее снова, не прочь ощутить прикосновение теплых губ и сильных, крепких рук… Как хорошо, что ночь и темнота вокруг: ему не видно, как краснеет молодая женщина, в деталях вспоминая пережитое, как робкая надежда рождается в ее сердечке — она сумеет покорить своего хмурца, они сумеют стать добрыми друзьями и нежными любовниками… Ведь он сумел быть нежным с ней сегодня! «Вы не отчаивайтесь, куда крестьянке до Вас! Уверен, через неделю Вы растопите его сердце, и он позабудет о ней, иначе быть просто не может», — уверял ее маркиз. «Вы не отчаивайтесь! Будьте с ним поласковее сегодня ночью, и он оттает! Он Вас не обидит!» — уверяла служанка, готовя ее к брачной ночи. Эмелин тихонько улыбалась, вдыхая аромат лаванды и наслаждаясь мужниным теплом.

Ренард долго смотрел в темноту, слушая доверчивое, спокойное дыхание жены. Ему казалось, что она уже заснула, и он осторожно приподнял ее, переложил на подушку, заботливым жестом прикрыл покрывалом и тихо, боясь разбудить, вышел из спальни. У него сегодня тоже началась иная жизнь.

Два месяца спустя.

— Все свободны, а Вы, господин де Лафар, и Вы, господин де Риньес, останьтесь.

Уже давно отгремело беззаботное время — теперь же Ренарду предстояло освоить обратную сторону врученной ему власти. В небольшом кабинете, где обычно проходили самые серьезные заседания, началась суматоха: загремели стулья, люди перешептывались друг с другом, тайком косясь на молодого короля, откланивались и в спешке покидали помещение. Лафар и Риньес пересели поближе в ожидании дальнейших распоряжений. Ренард задумчиво ходил из угла в угол, не обращая ни малейшего внимания ни на сидящих мужчин, ни на спешащих откланяться лордов. Наконец, зал опустел.

— Ну а вы что думаете, господа? — Ренард резко обернулся, устремив взор на оставшихся мужчин.

— А что тут думать, Ваше Величество, — начал де Лафар, главный советник по военным делам, доставшийся Ренарду от отца. Генри всегда очень внимательно прислушивался к советам бывалого седовласого вояки и сыну велел поступать так же. — Война скоро будет, не отвертимся. У западной границы возле Абервика войска стягиваются — я только оттуда, сам видел. Думаю, они специально ждали момента, когда Ваш отец отойдет от дел, и теперь, Ваше Величество, они будут испытывать Вас на прочность. Наши западные территории давно им покоя не дают — земля там больно богатая, но воевать с Генри они побаивались, а Вам теперь придется доказывать свою силу.