Трубадура (СИ) - Волкова Дарья - Страница 32

- Это факт, который невозможно изменить. Ты – моя мать. Ладно, я пойду, мам. Самолет скоро.

На прощание он позволил себя обнять.

*

Первые три дня в Ейске он ел, спал и слушал музыку, которую ему накачал в телефон Лелик. Огромные наушники брата прочно приросли к голове, отключая Степана от всего внешнего. И домашние услышали его просьбу. Ничего не спрашивали, ни о чем не просили. Дом словно замер. Даже Василиса первые три дня молчала, что для нее было сродни подвигу. А на четвертый  не выдержала.

- Ты вот одно мне скажи, Степан, - Василиса Карповна перехватила старшего внука на выходе из туалета.  – Звать-то ее как?

- Никак.

- Ишь, какие имена нынче девкам дают заковыристые. Никак. Ну ничего, Нинкой буду звать.

- Ба…

- Скалкой в лоб хочешь?

- Не то, чтобы очень.

- Пошли, поможешь мне рыбу чистить.

Степа вздохнул, но повиновался. Собственный обет молчания и его, наконец, утомил.

- А масти она какой – белявая аль чернявая?

- Лысая, - буркнул Степка, ловко орудуя ножом.

- Ото допросишься ты у меня! – пригрозила Василиса, но от рыбы не оторвалась.  – Не хочешь говорить, стало быть?

- Не о чем.

 - Вот что ж вы у меня на баб такие малохольные, а? Что ты, что Аркашка. Найдут себе сначала черте что, а потом страдают, страдают…

- Василиса Карповна, а вы не запамятовали, что это «черте что» – ваша дочь?

- Нет у меня дочери, - привычно огрызнулась Василиса.

- А я, между прочим, и не страдаю,  - подал голос от двери неслышно вошедший на кухню Аркадий. – Пирог будет или жареха?

- Пирог. А ты что же, простил Ларку, что ль?

Интересно, как часто они говорят об этом? Судя по лицам отца и бабки – в первый раз. Чудеса.

- А чего мне ей прощать? Кто в итоге с добром остался?  - Аркадий легко оседлал стул и, протянув руку и ухватив чайник, отпил прямо из носика. – Парни оба со мной. И внуки все мои будут. Будут же внуки, а, Степка? - толкнул сына в плечо плечом. - Парочку пацанов мне для секции.

- Хоть целую команду волейбольную. К Левке только обращайтесь.

Аркадий Ефимович хотел что-то сказать, но переглянулся с тещей – и передумал.

Пирог с тюлькой вышел вкусный. И с него начался для Степана медленный, но все-таки подъем. Навалялся в яме, хватит. Теперь надо восстанавливать то, что сломал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍*

Она не увидела, наступила. И только потом опустила взгляд, чтобы посмотреть, что так больно впилось в подошву.

Оказалось, ключи.  Комплект Клары Корнеевны. И несколько купюр рядом. Тура бросила сумку на постель и пошла. А потом побежала. Проверять.

Комната хранит следы поспешных сборов, но ничего не оставлено. Ничего, что бы напоминало о том, что жил тут человек по имени Степан Кузьменко. А теперь – нет. Лишь за этажеркой, спустя пять минут, обнаружилась ярко-салатовая коробка. И пара кроссовок такого же цвета. Размер  - сорок пятый.

Коробку Тура вернула на ее место – на кровать. Закрыла шкаф, поправила кресло. Все сейчас так, как было до.

*

- Что, бросил тебя любовничек?

Тура медленно обернулась от плиты, где тушились тефтели. Елена, прислонившаяся к дверному косяку, выглядела невероятно довольной жизнью. Вся сияла улыбкой, перламутром помады и люрексом кофточки.

- Ты не хочешь внести свою долю в квартплату?  - Тура кивнула на соседний стол. – Квитанцию принесли для оплаты.

- За меня папа платит, - отрезала Елена. Прошла в кухню и отщипнула листик со стоявшей на подоконнике в банке с водой петрушки. -  Мы с ним договаривались.

О чем Елена с дедом договаривалась, Тура не знала. И спрашивать об этом не было никакой возможности. За квартиру платила она одна. Пока у них жил Степан, нести это бремя было гораздо проще. Да, лучше о деньгах. О чем угодно.

- Я не удивлена, собственно, - довольство Елены наполняло кухню – чем-то удушливым. Как ее духи. – Эффект новизны прошел, мальчик поумнел. В тебе же нет ничего, что в состоянии удержать мужчину.

Разговора не избежать.

- Откуда ты знаешь?

- Встретила его сегодня, когда он покидал наш тихий уголок, - рассмеялась Елена. А потом непоследовательно нахмурилась. – Нахамил мне. Неотесанный тип, хорошо, что съехал. Кто же тебя теперь трахать будет, девочка моя?

Осознанно или нет, но Елена била сегодня прицельно. Или это Тура сегодня совсем не держит удар?

- Сдам комнату пятнадцати таджикам, будет из кого выбирать.

 На это Елена не нашла, что ответить, и торжественно выплыла с кухни, оставив после себя удушливый аромат тяжелых духов.

 *

- Дед, я хочу с тобой поговорить.

- Слушаю тебя, Турочка, - Павел Корнеевич снял очки и сложил их на столе так, чтобы дужки смыкались. Тура какое-то время смотрела на этот треугольник. Нельзя откладывать больше. Надо сказать и про то, что Степан съехал, и про госпитализацию напомнить. С чего начать? Наверное, лучше с госпитализации – так логичнее. Но Тура решила начать с самого для себя трудного.

- Я про Степана Аркадьевича хотела сказать…

- Все знаю, детка! – дед порывисто схватил ее за руку, сжал. Пожатие у него до сих пор сильное. – Очень рад, очень!

- Рад… чему?

- А ты еще не говорила со Степой?

Степа… Не Степан Аркадьевич. Так, что это значит? Тура медленно покачала головой. А дед так же медленно встал, поправил галстук, застегнул пуговицы на пиджаке. И с невероятной торжественностью произнес:

- Вчера Степан Аркадьевич просил у меня твой руки.

Она сначала не поверила. Я тебе просила об этом, ты отказал. Ты сказал – «нет». А потом Тура посмотрела в сияющие неприкрытой радостью глаза деда – и поверила. И вспомнила утро. Разговор. Раскрытая салатовая коробка.

Комната стала медленно вращаться вокруг девушки. И она медленно опустилась на стул.

- Тура, детка, что случилось? – профессор Дуров принялся бестолково хлопотать вокруг внучки. – Разволновалась? Понимаю, это такое событие важное для девушки! Сейчас, я тебе водички принесу.

- Дед, сядь, прошу,  - едва смогла выговорить она. Комната по-прежнему вращалась. Даже две комнаты. Вокруг нее, накладываясь одна на другую, смешиваясь и просвечивая, кружились две комнаты – кабинет деда и комната Степана. И поверх всего летела зеленая коробка. Размер сорок пятый.

- Тура… - Павел Корнеевич сел напротив. И теперь смотрел встревожено. – Давай все-таки водички принесу. Может чайник поставить? Или давай вот что! Мне Степа на Новый год коньяк подарил. Давай-ка выпьем по пятьдесят грамм,  девочка моя. Есть же что отметить! Степа на тренировке, наверное, еще?

Она начала раскачиваться взад-вперед. Вращение вокруг никак не прекращалась. Есть что отметить, да.

Поминки.

Из глубин памяти стало подниматься что-то совсем холодное и страшное. Пьяные окрики отца и молчаливые тетки, холод, казенные улыбки людей в приюте в Вадсё. Тура замотала головой, но оно все прибывало, как вода на полную луну. Травля в школе  - пинки сзади, обидные прозвища, спрятанные вещи. Звяк-звяк,  сахарница на самом краю стола. И стол за пять тысяч евро, боль в стянутых руках, сухость от кляпа и вязкая густая паника. А потом пришел он и спас. А она что? А она вон что…

Захотелось завыть – не закричать, именно завыть – страшно, громко, на пределе голосовых связок. И только совершенно ошалевшие глаза деда напротив остановили. Как-то остановили.

- Извини, дед, не сегодня,  – сказал чей-то чужой голос ее ртом. - Кажется, я подцепила вирус в поездке. Заболеваю.

- Конечно-конечно! – облегченно выдохнул Павел Корнеевич. Тура как-то отстраненно заметила, что дед тоже бледный. Так, ей надо его беречь. Ей надо с ним про госпитализацию поговорить.

Нет, не сегодня.

- Ты в кровать ложись, а я тебе чаю с вареньем сделаю, - предложил Дуров.

Как в детстве. Совсем как в детстве. Только сейчас все не так. Чай он ей сделает, ага. С его-то тремором.