Трубадура (СИ) - Волкова Дарья - Страница 31

- Да. Нового опыта приобрела, - она поставила сумка на стул и открыла дверь в его комнату. Если Степана и удивило такое развитие событий, то виду не подал – прошел за ней.

- И в какой же сфере опыт? - на самом деле, детали ему были не слишком интересны. Хотелось поцеловать, но в свете того, как они поговорили перед ее отъездом – наверное, не стоит. А вот рассказать о разговоре с Павлом Корнеевичем – стоит. Но надо как-то выйти на эту… тему.

- Помнишь, Елена про попперсы рассказывала? – Тура прошла к окну и оттуда резко обернулась.

- Про… что? – Степан нахмурился. Покосился на кровать, там лежали купленные накануне кроссовки, еще даже не вынутые из ярко-салатовой коробки. Надо убрать их и, наверное, предложить сесть. – Смутно что-то такое припоминаю. Это вроде БАД или нет? Помню, Павел Корнеевич по их поводу ругался. А, кстати, Тура, о твоем деде…

- Нет, это не БАД, - у нее и голос резкий. Бритвенный какой-то. - Это такое химическое соединение. Лекарство. А еще его используют для иных целей.

- Для каких? – смысл диалога от Степана ускользал. Им сейчас что – больше нечего обсуждать? Кроме каких-то химических соединений? Или – если это лекарство – оно как-то связано с Павлом Корнеевичем и его здоровьем? – Для чего оно, Тура?

- Для чего? – медленно повторила она. – Афродозиак это.

- Афро… что?

- Трахаться под него круто.

Эти четыре слова Степан осмысливал долго. Плохо иметь голову-мяч. Мысли с нее соскальзывают. Он перевел взгляд на салатовую коробку – словно это яркий маркер мог что-нибудь прояснить. Потом снова посмотрел на Ту. Она ответила ему прямым взглядом. Но Степе показалось, что она его не видит. И вдруг стало страшно задавать следующий вопрос. Но он его задал.

- И… какое это отношение имеет к тебе?

Она выдохнула. Вдох делать не стала.

- Опробовала. Круто. Рекомендую.

Это не может быть то, что он подумал. Не может быть.

Не.

Может.

Быть.

Нет, у него не голова-мяч. Это ему сейчас подали навылет. И мяч летит на его половину, и шансов принять нет. Или есть?

- Ты… что? Ты там, в Москве… Ты там… была… с кем-то? У тебя… был секс там… с кем-то?

- Угу, - буднично и безразлично. – Говорю же – круто. Ощущения – чума. Надо будет и нам попробовать.

Мяч приземляется в пределах площадки. Совсем близко к задней линии. Цифры на табло взрываются. Мелкое крошево стекла больно впиваются всюду. Но больнее всего – в сердце.

Ярко-салатовая коробка летит в стену.

- ДУРА! Что ты натворила?! Зачем?! Господи, какая ты дура!

- Точно, - кивает она. – Меня так все в школе и называли. Тура-дура-трубадура.

Входная дверь грохнула гораздо громче, чем коробка об стену. Кстати, кроссовки внутри нее тоже оказались ярко-салатовые.

*

- Это точно он? – тренер национальной сборной поскреб свои знаменитые на весь мир короткие седые усы. – Не вижу, ради чего мы пришли.

Артур сцепил зубы и промолчал. Тут объяснять что-то бессмысленно. Всё на площадке и как на ладони. Даже просить подождать, пообещать, что Степан сейчас покажет свою лучшую игру – не имеет смысла. Потому что на поле сейчас не Кузьменко, а кто-то другой. Его Кароль не знал. Но испытывал острое желание придушить.

*

- Кос, а ну стой!

Степан остановился и обернулся.

- Я же тебя предупреждал… - Артур подходил и говорил медленно. – Я же тебе говорил. Что придут смотреть. Что ты должен показать свою лучшую игру. Говорил?

Кузьменко безучастно кивнул.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Тогда один вопрос. Что!? Ты?! Творил?!

Ответ – равнодушие пожатие плечами. Терпением врач клуба не отличался, и сейчас он просто впечатал либеро в стену. Невзирая на то, что и ниже, и легче. Но не так уж и намного. Зато эмоциями все перекрывается.

- Какого черта, Степа?!

Все так же равнодушно и даже отрешенно Степан принялся методично отцеплять от себя руки доктора.

- Не пошла игра сегодня.

Это было так вразрез со всем, что Артур знал о Кузьменко, что врач отступил. И позволил Степану сделать несколько шагов, мучительно пытаясь отыскать хоть одну причину.

- Степ… - вопрос прилетел либеро в спину. – Что-то случилось? У тебя что… - Артур рискнул предположить самое страшное. – У тебя…  кто-то умер?

Кос замер. А потом обернулся. Это равнодушное лицо не могло принадлежать сердцу их команды.

- Точно. Умер… у меня… кто-то.

На следующий день тренер молча подписал либеро недельный отпуск. Степан собрался домой. Но по дороге решил сделать одну остановку.

*

Ощущение холода внутри, которое сопровождало ее всю жизнь, сейчас оказалось благом. Заморозило все в лед. Криоанастезия. Холодно, зато ничего не чувствуешь. Ни боли, ни стыда, ни отчаяния.

Заглянула к деду  - выглядит на диво довольным жизнью, блеск в глазах и улыбка. Может быть, это знак того, что вечером можно еще раз поговорить с ним по поводу госпитализации – раз он в таком благодушном настроении.

Затем – инспекция холодильника, прикинуть, что приготовить на ужин. Потом сходить в душ, высушить волосы и одеться в чистое. К двум она обещала приехать на работу. Хотя  слабо представляла, как теперь общаться с хозяйкой. После такой… во всех отношениях удивительной совместной поездки.

Откровения начались еще в поезде. Под стук колес Тура с все возрастающим изумлением слушала историю жизни свой работодательницы. Начиная со школьных лет и родителей, потом про бывшего мужа, его деньги и скверный характер, про развод и любовников. Про многое, в общем. Спустя какое-то время Тура перестала удивляться и лишь кивала, когда требовалось. И молча слушала.

А дальше – больше. Успели зарегистрироваться на выставке, а после – приглашение на ужин в ресторан, две бутылки вина, новый поток откровений. А потом приглашение в номер продолжить вечер. Корректно сформулировать отказ Тура не смогла. И говоря откровенно, на нее накатила какая-то апатия, которая несла ее по волне событий. Пока еще просто удивительных. А потом они стали и вовсе… бурными.

К их компании присоединились двое мужчин. И еще вино. И не только вино. Когда на столе появились яркие бутылочки, сам собой вспомнился тот разговор. Обеденный стол, сердитый дед, насмешливая Елена и… он.

Еще сегодня она говорила: «Ненавижу». Еще утром она хотела, чтобы он исчез. Вот он, шанс. Сейчас, безоговорочно. Я для тебя никто. Ты для меня никто.

Счет на табло обнулился.

Тура взяла в руки ярко-зеленую бутылочку.

*

- Ты приехал ко мне… - красивая женщина с длинными прямыми каштановыми волосами едва сдерживала слезы. – Сынок, ты приехал ко мне. Соскучился, родной? Я тоже, очень.

- А я  - нет.

Женщина растерянно моргнула. И смахнула выступившую все же слезу.

- А… зачем тогда, Степа?

- Спросить хотел, - он смотрел на нее с высоты своего роста. Какая же она хрупкая и маленькая по сравнению с ним. Хрупкие маленькие женщины. Которые могут взять – и вспороть тебе сердце. – Скажи мне, что чувствует женщина, когда предает своего мужчину. Когда отрекается от того, кого любит?

Лариса отшатнулась. Будто сын отвесил ей пощечину. Но плакать вдруг передумала. Судорожно полезла в сумочку за пачкой, достала, прикурила. И только после половины сигареты ответила – так же отстраненно, как спрашивал он.

- Сначала ты не понимаешь, что сделал. Тебе кажется, что все правильно. Осознание приходит потом, позже. Когда уже ничего не исправить. Можно, конечно, все объяснить молодостью, неопытностью. Только… не получается.

- Жалеешь? – тихо.

- Много раз.

- Ты счастлива?

Она пожала плечами и выбросила окурок в урну.  И посмотрела на него. Высокий, красивый. И очень несчастный  мальчик. Ее сын. Она утратила это право, но все равно так его называет.

- Хорошо, - он передернул плечами, почти повторив ее жест. – Я понял. Спасибо, мама.

- Ты все-таки считаешь меня матерью? – голос ее подвел.