Цветы и тени (СИ) - Трапная Марта - Страница 22

Я попыталась вспомнить свою жизнь до смерти Эриха. Не саму жизнь, а свои чувства. Чего я хотела? Что мне нравилось? Почему я решила изучать флористику и садоводство? Почему я получила эту должность при дворе принца Эриха? Я не помнила. Совсем. И меня это задело.

Я пыталась вспомнить свои чувства несколько дней. А потом Тодор мне принес страшную новость.

— Леди Ровена, леди Ровена, — вбежал он, запыхавшись, в то утро во двор. — Принц Лусиан…

Я чуть не осела на землю. В первое мгновенье я подумала, с принцем Лусианом что-то случилось. Но вряд ли смерть постороннего человека, пусть даже и правителя, вызвала бы в Тодоре столько эмоций. А он и сгорал от нетерпения мне что-то сказать, и не хотел говорить.

— Ты чего разорался? — Распахнул окно Кейталин. — Не у себя дома! Ровена, ты как-то поговори со своим слугой, что ли…

Но Тодор не обращал на его слова никакого внимания.

— Приказ на управе. Королевский гонец с утра привез. И у примара для вас копии. Принц Лусиан помиловал семью Ванеску, разрешает вернуться из ссылки, пользоваться всеми правами, которые были у фамилии до ссылки.

— Что? — Кейталин чуть не вывалился из окна. — Что ты сказал?

— В управе, — крикнул ему Тодор. — Сходите в управу и все узнаете.

Я понимала, что улыбаюсь и ничего не могу с собой поделать. Значит, можно вернуться в столицу, можно не вспоминать то краткое мгновенье, когда мы виделись с Лусианом, а просто снова увидеть его. Вспомнились вдруг слова Майи — скорее бы все закончилось. Вот и закончилось, Майя, вот все и закончилось. Я прижала ладонь к лицу, мне казалось, я пылаю.

— Тодор, — сказала я, — спасибо тебе большое за хорошие новости.

Тодор сник. Он был и рад за меня, и понимал, что это значит для него. Я смотрела на него. Он едва сдерживал слезы.

Я уеду, а его ждет снова поле, сено, рубка дров. И зимой береза не распустит листья. Мне было жаль его, и я подумала, что обязательно напишу ему подробную инструкцию, как и что делать, чтобы он мог заниматься цветами. Дверь дома хлопнула, выбежал Кейталин, схватил Тодора за плечи и встряхнул.

— Ты своими глазами приказ видел?

Тодор ошалело смотрел на Кейталина, с которым до этого сталкивался, может, раза три, не больше.

— Да.

— Ты читать хоть умеешь?

На лице Тодора проступила обида.

— Конечно!

Кейталин отпустил Тодора и самодовольно улыбнулся.

— Отлично! А в честь чего наш принц Лусиан стал таким добрым, ты не прочитал?

Тодор улыбнулся в ответ.

— Прочитал, конечно. В честь помолвки. А вот имя невесты не запомнил, хотя и прочитал, — тихо добавил он и повернулся ко мне. — Вам нехорошо, леди Ровена? Что с вами?

— Да она просто расстраивается, что принц женится не на ней, все ее труды пропали даром, — хмыкнул Кейталин и ушел в дом.

Я сидела на крыльце, вцепившись в перила.

Тодор склонился надо мной.

— Что он говорит? Какие труды?

Я сделала медленный вдох, а потом такой же медленный выдох, чтобы отступил шум в ушах. Перед глазами все плыло. Я потерла виски.

— Тодор, — сказала я, собравшись с силами, — иди домой, сегодня моя семья все равно не даст нам поработать. Придешь послезавтра, хорошо?

Он растерянно смотрел на меня.

— Леди Ровена, но… зачем теперь все это? Оранжереи, траншеи, колодец…

— Я не уезжаю, — сказала я. — Я остаюсь, Тодор. Мне они все понадобятся — и оранжереи, и теплицы, и колодец.

Тодор смотрел на меня с недоверием.

— Я остаюсь, Тодор, здесь мой дом. А теперь иди домой, пожалуйста, пока тебя не затоптали мои счастливые родственники.

Тодор вприпрыжку помчался к воротам, а у самых ворот обернулся и помахал рукой.

Сердце у меня в груди колотилось, будто хотело вырваться на волю. А чего, собственно, я ждала? Что Лусиан тоже влюблен в меня? Смешные глупые мечты. Он толком меня и не видел, он не знает, что я за человек. Как он мог в меня влюбиться? Мне казалось, что он был рад нашей встрече? Возможно, и рад. Я была тайной, которую он раскрыл. Он узнал, кто я, как меня зовут, формально он даже поблагодарил меня за спасение. И оставил эту историю в прошлом. Значит, и мне надо сделать то же самое. Ты можешь любить его, ты можешь страдать по нему, ты можешь даже плакать от обиды и несправедливости, но больше никогда ты не будешь мечтать о нем, понятно?

Конечно, в тот день я вместе со всей семьей сходила в управу и получила из рук примара приказ о помиловании, подписанный рукой Лусиана.

— Как мы будем жить без ваших цветов, леди Ровена? — спросил примар, отдавая мне плотный лист бумаги.

— А вы не будете жить без моих цветов, — со смехом ответила я. — Это не значит, что вы все умрете. Это значит, что я остаюсь.

Я не знаю, кто удивился больше: примар или Кейталин, и все остальные.

Самое тяжелое в моей жизни — это время, когда надо принимать решения или оценивать обстановку. То есть всегда. Да, у меня есть министры, и канцлер, и советники, и еще очень много разных умных людей, которые разбираются в экономике, политике, торговле лошадьми, правах на наследование в южных королевствах и в любой момент дня и ночи готовы дать мне нужную справку. Но самое главное — брать на себя всю ответственность — приходится делать мне. Что ж, справедливая плата за то, чтобы не думать, что ты будешь есть, достаточно ли теплая у тебя одежда, не пора ли ремонтировать крышу дома и покупать новых лошадей. Придворные берут на себя заботы о моей жизни, чтобы я заботился о стране. Временами мне это нравится, временами нет. Но чаще, конечно, нравится. Это очень удобно — быть принцем.

Правда, с тех пор, как я стал помолвленным принцем, мне иногда бывает немного неловко, когда я встречаю Илину в саду, или когда мы ужинаем вместе. У нас с ней не так много общего, чтобы нам действительно было интересно друг с другом. Она, кажется, вообразила, что должна благодарить меня при каждой встрече, и мне с трудом удалось убедить ее не делать этого.

Разумеется, я умел поддерживать светскую беседу, я мог поинтересоваться ее успехами в учебе — среди множества разных занятий она выбрала для себя искусство пения, что на мой взгляд было самым бесполезным из возможных способов напрасно потратить несколько лет своей жизни. Но я благоразумно держал свое мнение при себе, ведь Илина жила свою жизнь. Просто это значило, что у нас не появилось темы или занятия, которые могли бы объединить нас чуть больше. Да, я спрашивал ее об успехах, и когда мы были наедине, она мне честно говорила, что ее голос не такой сильный как ей хотелось бы, что учителя отмечают приятный тембр, но ей кажется, что они ее хвалят из вежливости или же потому, что она будущая королева. Когда при разговоре присутствовали свидетели, ответы Илины были более манерными. Она говорила, что теперь понимает, какой большой труд стоит за пением, и когда она будет покровительствовать Королевской опере, то будет делать это с большим знанием дела, чем если бы приходилось ориентироваться только на то, нравится ей чей-то голос, или нет. Меня восхищала эта черта Илины — она всех заставила поверить, что планирует стать королевой. Кроме меня.

Впрочем, я не сердился на Илину — ни за неудобства, которые ее присутствие внесло в мою жизнь, ни за ее представления. Она была мила, ненавязчива и тоже не стремилась сближаться со мной. Кажется, она меня немного побаивалась.

А вот на кого я сердился, так это на королеву Керату Белую, гори она в черном огне! Не знаю, где и чему она училась, но умением играть словами и запутывать своего собеседника она овладела в совершенстве.

В одном письме она писала, что ее глубоко волнуют проблема оборотней, и она дни и ночи тратит на то, чтобы найти ей достойное решение, которое не будет жестоким ни к одной стороне. Из этого письма я сделал вывод, что оборотни, видимо, являются гражданами Королевства Ингвении. То есть большую или, по крайней мере, заметную часть жизни проводят в облике людей.