Красные ворота - Кондратьев Вячеслав Леонидович - Страница 31

~~~

— Слушай, черт бы вас подрал! Что произошло? — с досадой спросил Виктор по телефону, позвонив Володьке поздно вечером. — Я только ввалился, и вот номер.

— Тоня, значит, вернулась?

— Давно. Но почему-то не звонила тебе? Ты что-нибудь оторвал?

— Ничего я не «оторвал»… Ей кто-то позвонил, ну и я…

— Психанул? — перебил Виктор.

— Да нет… Просто… знаешь… Тоня, наверно, поняла, почему я ушел.

— Ты очень ясно выражаешься, — насмешливо заметил Виктор, а потом скомандовал: — Придешь завтра. И не вздумай брыкаться.

— А Тоня?

— Что Тоня? Я тебя зову. Жду, — он повесил трубку.

…На другой день Володька отправился на Пироговку со смутным, неясным чувством напрасности этой встречи и с боязнью, что Тоня опять заведет речь про Юльку.

Тоня встретила его очень сосредоточенная и какая-то напряженная. Ну, подумал Володька, разговор предстоит, видать, серьезный. Она молча провела в комнату, где витал сладковатый дымок американских сигарет, усадила на диван, сама села на стул против него.

— Приготовься к большому разговору, Володька, — начала она.

— Чую… — пожал он плечами.

— Нам нужно во всем разобраться.

— Наверно, — подтвердил он.

— Ответь мне, только правду… Когда на фронте ты садился писать мне письмо, тебе сразу вспоминалась Юля? Да?

— Как ты угадала?

— А о Юле вспоминать было тяжело, поэтому и писал редко? — продолжала она.

— Здорово ты во всем разобралась… Наверно, было действительно так, — согласился Володька, грустно усмехнувшись.

— Скажу больше, Володька. Не только письма, но и мысли обо мне сразу связывались с Юлей?

— И это правда, — он опустил голову. — Гибель Юльки — мое первое настоящее горе… И вина, — добавил он.

Тоня достала сигареты, протянула ему. Они закурили.

— Помнишь, в сорок втором я говорила тебе, что ни перед кем не чувствую себя виноватой, даже перед Юлей?

— Помню…

— А когда она погибла, почувствовала. И у меня, Володька, часто перед глазами встает холмик рыжей земли, о котором ты писал… — она задумалась, потом вскинула голову, у нее вырвалось: — Что же нам делать?

— Не знаю, — опять пожал плечами.

Володька более или менее понимал Тоню. Ей нужно было найти какую-то значительную причину того, что случилось. Почему ушло все куда-то? Почему встретились почти чужими? И она нашла — Юлька! Но, наверно, все было гораздо проще и обыкновеннее — время. Те долгих три года, которые прожили они совершенно по-разному, совсем в других измерениях. У Тони была одна жизнь, у него другая. Если бы удалось им встретиться хоть один раз за эти годы, может, все было бы иначе?

Послышался скрип открываемой двери, и в комнату ворвался Виктор. Бросился к Володьке, стиснул его руку, хлопнул по спине.

— Бегал на Усачевский! Ждем тебя, а в доме пусто. Но и на рынке ничего такого не оказалось. Ну, как вы здесь, ребятки? Договорились?

— Договорились…

— Что таким загробным голосом, Тоня? Погодите, я сейчас вами займусь! А пока, сестренка, поставь-ка чайку.

Тоня вышла на кухню.

— Ну что? — наскоком спросил Виктор.

— Ничего…

— Как это ничего?!

— Вот так, Виктор.

— Ладно, все будет в порядке, — бодро улыбнулся он.

Тоня вернулась, но не села, а стала прохаживаться по комнате.

— Еще в сорок втором, — остановилась она напротив Володьки, — я предчувствовала, что Юля рано или поздно встанет между нами… И вот…

— Опять начала! — воскликнул Виктор. — Вчера весь вечер об этом долбила, — повернулся он к Володьке. — Тоже мне эти дамские тонкости.

— Да нет, Виктор, наверно, действительно так, — решил тот поддержать Тоню, хотя все яснее понимал, что дело в другом.

— Вы что, братцы, всерьез? — возмутился Виктор, переводя взгляд с Володьки на Тоню. — Ну, ладно, Тонька — девчонка, но ты-то солдат! Юли нет, и ее не воскресишь. И какие вы себе вины выдумали? Какого черта…

— Перестань! — остановила его Тоня. — Перестань.

— Не перестану! — ударил он кулаком по столу.

— Прекрати! Или я попрошу тебя убраться из комнаты, — вдруг сорвалась она, и ее резкость, даже грубоватость неприятно поразили Володьку.

Виктор замолк, надулся, и Володька увидел, что, несмотря на свою шумливость и голосистость, находится он под каблучком у своей сестры. Что командует в доме она. Виктор суетливо зашарил по карманам, вытащил папиросы и так же суетливо закурил. Тоня вышла на кухню.

— Все и проще и сложнее, Витя, — сказал Володька.

— Выдумываете вы сложности, — проворчал он. — Ну вас к черту! — Он уселся, положив ногу на ногу, показывая, что умывает руки. — Разбирайтесь сами.

Тоня принесла чайник и стала накрывать на стол. За чаем шел вялый разговор ни о чем. Виктор выпил чашку и поднялся, объяснил, что нужно к кому-то зайти. После его ухода Володька сказал:

— Как ты все разложила по полочкам…

Тоня вскинула на него глаза и быстро проговорила:

— Я очень долго думала. И вот…

— Это и видно… — протянул он и встал из-за стола. — Ну, ладно…

— Ты уходишь? — в ее глазах что-то мелькнуло, то ли испуг, то ли боль, но удерживать его не стала, только сжала губы и немного побледнела.

Володька посмотрел на нее и двинулся к выходу. Она пошла за ним. В коридоре они остановились.

— Но разве не так? Разве я не права? — как-то торопливо спросила она.

— Все, наверно, так, Тоня… Ну, пока…

— Пока… — прошептала она.

Выйдя, он поглядел на Тонин дом, на Пироговку и мысленно попрощался и с этим серым домом, и с этой улицей. Боли не было. Было лишь очень и очень грустно. Ушел в прошлое небольшой, но очень яркий кусочек его жизни. И будет ли еще такое, неизвестно. Наверно, нет…

~~~

На Колхозной Володька увидел Деева и его даму. Они, по-видимому, прощались. Володька хотел пройти мимо, но Деев заметил его, окликнул.

— Володичка, миленький, не могу сегодня к тебе. Ты отдай деньги, я же платила, а у нас «гамбургский счет», как договорились, и я пойду, — услышал Володька, подойдя к ним.

— Да отдам завтра. Знаешь же, нарочно с собой не беру.

— Ну хорошо, Володичка, я побежала. Не забудь, завтра.

— Ладно, — махнул рукой Деев и повернулся к Володьке. — Новость знаешь?

— Какую?

— Тальянцева вроде из армии поперли… Второй день в баре сидит и ни слова ни с кем. Меня словно не видит. Теперь покрутится…

— Ты словно злорадствуешь? — оборвал Володька.

— Да нет, что ты. Вообще-то, знаешь, хорошие люди так быстро в начальники не выбиваются. Кстати, о Левке мне один лейтенант-сапер в госпитале рассказывал, в училище с ним был. Левку отделенным назначили, так знаешь, ребята ему темную устроили после окончания. Значит, хорош был отделенный! А потом, помнишь, как нос перед нами задирал — мелочь вы, дескать, дальше лейтенантов не пошли.

— Во всех ты, Вовка, недостатки ищешь… Со школы причем у тебя это, — сухо сказал Володька.

— А я неудачник, Володька. С рылом мне не повезло, сами Кобылой прозвали, с отцом тоже, в войну не везло. Пустяковое ранение вот чем обернулось.

— С институтом зато повезло.

— Нет уж, дудки! Тут не везение было, а упорство. Ты перед экзаменами девками занят был, с Сергеем ночами ходил, философствовал, а я вкалывал.

— Какими девками? — удивился Володька.

— Если я чего добьюсь, то тоже работой ломовой… Начну заниматься, Томку эту побоку. Сейчас за войну догуливаю. Да и не было у меня женщин, она первая. Дорвался, так сказать.

— Ладно. Зайду я, пожалуй, к Тальянцеву, — сказал Володька.

— Соболезнование выразить? Пошлет он тебя! Ему теперь без адъютантов да ординарцев несладко.

— Все равно надо зайти.

— Валяй, — и Деев заковылял в сторону своего дома.

Дойдя до переулка, где жил Тальянцев, Володька заколебался: может, действительно не стоит, может, и верно, пошлет его Левка? Но, возможно, и другое — нужна ему сейчас какая-то поддержка. И он завернул в переулок.

Открыла незнакомая женщина с растерянным, помятым лицом.