Затмевая могущественных - Ралдугин Владимир - Страница 15

Я сумел одеться без посторонней помощи. Взял только с собой предложенное Володей пальто. На улице было, конечно, не холодно. Однако небо было затянуто тучами и то и дело сыпало противной мелкой взвесью. Это даже дождем было назвать нельзя. Однако сырость проникала сквозь одежду и рана на плече начинала тупо ныть. Не болеть, а просто напоминать о себе неприятным тянущим и ноющим ощущением.

Кстати, благодаря микстуре доктора Левана я вспоминал о ране, только когда Володя меня перевязку. Затягивалась она поразительно быстро.

Володино пальто оказалось мне несколько тесновато в плечах. Но выбора все равно не было. Мое было залито кровью слишком сильно. Чистить его никто не стал. На голову я водрузил хомбург. От настоящего дождя он, конечно, не спасет. Но от того недоразумения, что лилось с неба сегодня, и шляпы вполне достаточно.

– Вы выглядите как заправский обыватель Тифлиса, – заметил, увидев меня, Буревестник, – Этому всех жандармов учат?

– Этому учатся уже в деле, – парировал я. – Так что мы в этом мы не слишком отличаемся.

– А мне с вами можно? – неожиданно попросил Володя. – Страсть как надоело сидеть тут в четырех стенах. Да еще и одному. Совсем меня скука съест.

– Раньше надо было говорить, – пожал плечами Буревестник. – Я же не ломового извозчика взял. В его коляске место только на двух человек рассчитано. Я к тебе Краба пришлю. Его тут тоже хандра от бездействия взяла в последнее время. Со мной просился, как и ты.

Володя тяжко вздохнул. Видимо, общество однорукого Краба было не самой радужной перспективой.

Граф Сегеди был стар. Он уже шагнул за тот порог, когда вежливое «не молод» воспринимается как оскорбление. Однако, несмотря на возраст, жандармское управление всего Кавказа граф держал железной: рукой.

Внешность граф имел вполне подходящую к возрасту и совершенно не сочетающуюся с устрашающей должностью. Он походил на шекспировского кормя Лира и характер по первому впечатлению имел вроде как мягкий. Впечатление это создавалось из-за старческого с легким дребезжанием голоса и крайне вежливой манеры общения. Даже тех, кого допрашивал, граф называл исключительно на вы.

Вот только все подчиненные знали, что под этой маской скрывается воистину стальной характер. Во время разносов, которые граф устраивал своим подчиненным, дребезжание из его голоса куда-то девалось. А вежливость становилась настолько ледяной, что казалось, могла заморозить все живое вокруг него.

И жестокий граф Сегед и тоже отнюдь не чужд. Отлично понимал, где именно ему доводится изводить крамолу. На Кавказе уважали только тех, кого боялись. А это означает кровь. Часто – много крови. Иногда – очень много.

Но сегодня, кажется, удастся обойтись кровью малой. Если, конечно, сведения, полученные тифлисским полицмейстером, верны.

– А откуда они у вас, милейший Петр Карстеновнч, все же эти сведения? – поинтересовался граф у полицмейстера.

Петр Карстенович фон Дифенбах – вот уже пятый год служил полицмейстером в Тифлисе. Он быстро вник в местные особенности – и понял их. Хотя душа не до конца обрусевшего немца никак не могла принять подобное. Источники информации барон фон Дифенбах выдавал неохотно. Особенно жандармам. Ведь те никогда с этими самыми особенностями и тонкостями работы на Кавказе особенно не считались. Частенько рубили с плеча. А это не нравилось Петру Карстеновичу еще больше. Очень уж не любил он, когда ломают всю его работу.

– Из весьма надежных источников, – решил отделаться казенной фразой полицмейстер.

– Значит, от уголовного элемента, – сделал вполне логичный вывод граф Сегеди, – который вы не хотите мне называть. А вы не считаете, что это может быть банальное сведение счетов? Нашими руками.

– Никак нет, – покачал головой барон фон Дифенбах. – Раз заговорили о политических, то понимали – дойдет до меня и до вас, граф. А с нами таких шуток не шутят. Давно отучили.

– Да, тут вы правы, барон. Шутить с собой мы никому не позволяем. Я выделю вам своих людей. Вы еще и казаков возьмите... Хотя тут уж не мне вас учить, Петр Карстенович.

– Кто будет возглавлять ваших людей?

– Князь Амилахвари, – сказал граф Сегеди. – Этот молодой человек стремится искупить вину за побег Никиты Евсеичева. Так это будет для него хорошим шансом.

Петр Карстенович вышел из кабинета начальника Тифлисского жандармского управления. А уже через четверть часа на его месте стоял навытяжку молодой князь Амилахвари.

Вы, милейший Малхаз Гурамович, допустили серьезный промах с этим столичным выскочкой, – говорил ему граф, шагая по кабинету перед столом. – Я ведь предупреждал вас относительно него. Он весьма – чрезвычайно – опасен. Он выученик вашего дяди – покойного Аркадия Гивича. А да будет вам известно, милейший Малхаз Гурамович, что именно я рекомендовал его в Питер – в Третье отделение. Я отлично знаю, на что был способен ваш дядя – царствие ему небесное, И если этот Никита Евсеичев воспринял хотя бы десятую часть его науки, то вы не должны были отнестись к нему столь легкомысленно. Взять всего лишь один возок. Без конвоя. И это у нас – в Тифлисе!

Граф всплеснул руками, изображая крайнюю степень раздражения. Однако все знали, что если Сегеди называет кого «милейший» и по имени-отчеству – это еще не слишком страшно. А вот когда переходил на обращение по званию и добавлял словечко «драгоценный» или, хуже того, «драгоценный мой» – тогда дела действительно плохи. Граф в ярости. Ледяной. Той самой, что замораживает людей не хуже взгляда Медузы Горгоны.

Однако и при таких разносах, вроде нынешнего, всегда надо стоически терпеть, не произнося ни единого слова. Что молодой князь Амилахвари и делал.

– Вы слышали, верно, поручик, – внезапно сменил тему граф, – про нападение на казначейскую карету? Конечно, вы не можете об этом не знать. Так вот, оказалось, что господа революционеры привлекли слишком много опасного внимания нашего уважаемого полицмейстера. А потому воровские старшины Тифлиса выдали ему через его же информантов местонахождение резиденции этих самых революционеров. Или, по крайней мере, одной из их групп. Я приказываю вам. поручик, взять взвод жандармов и присоединиться к полицейским и казакам, которые будут штурмовать эту самую резиденцию. Постарайтесь достать для нас одного-двух революционеров живыми. Однако не стоит в этом слишком усердствовать. Главное сейчас их уничтожение. Публичный суд сыграет им только на руку

Граф смерил молодого князя своим фирменным испытующим взглядом. Тот выдержал его, хотя ему очень хотелось отвести глаза.

– Надеюсь, вы не подведете меня в этот раз, поручик. Свободны.

Князь Амилахвари поспешил покинуть кабинет графа.

Кружили мы по городу не особенно долго. Буревестник заранее выяснил у спасенного мною от городового мальчишки, на каком именно рынке было дело. И нам осталось только прокатиться по ближайшим к нему гостиницам. В одной из них я и опознал ту, где останавливался. Как мне показалось, целую вечность назад. А ведь прошло времени всего ничего. Даже оплаченная неделя еще не истекла.

Забрав ключи, я поднялся в свой номер. Буревестник следовал за мной тенью. И надо сказать, пару раз это оказалось вовсе не лишним. Наверное, я все-таки переоценил свои силы. Пока поднимался по небольшой лестнице, меня пару раз начинало вести в сторону. В первый я вовремя оперся на стену. Во второй же Буревестнику пришлось меня буквально ловить.

В номере я опустился на кровать, тяжело дыша.

– Никита, Никита, – покачал головой Буревестник, – зачем же вы так с собой? В гроб же сами себя загоните.

– Не думал, что подняться по этой чертовой лестнице окажется так тяжело.

– И много у вас вещей, Никита? – поинтересовался Буревестник, оглядывая номер,

– Саквояж я так и не успел распаковать. И пальто еще в шкафу висит. Только оно для Питера предназначено. Тут в нем слишком жарко,

– От Питера мы и правда далековато, – кивнул Буревестник, садясь на стул.

Я же решил, что мне достанет сил вытащить из-под кровати саквояж. Оказалось, что на это меня вполне хватает. Я раскрыл его и вынул маузер в кобуре. И это было крайне необдуманным поступком. Потому что я сразу же услышал скрежет взводимого револьверного курка.