Проект «Око» - Якубович Александр - Страница 27

— Я это понимаю, но…

— Что «но», Майк? Ты давно видел молодежь, тех, кому около двадцати? Я понимаю, что каждое поколение называет следующее потерянным, но все намного печальнее. Они уже батраки, Майк. Большинство не умеет читать и толком считать. Образование нынче — прерогатива отпрысков элиты: высокопоставленных военных, инженеров, врачей, части клерков. И самое печальное заключается в том, что доступ к знаниям ограничивается искусственно. Вместо повсеместного образования запускаются дополнительные телешоу, развлекающие толпу, открываются новые бордели и казино. И все это делается с молчаливого одобрения и при поддержке двух паразитов: армии и Совета. Да, я понимаю, что Америка не смогла заменить тебе родину, но раз уж ты не смог уберечь свою, то помоги хотя бы мне уберечь мою.

Ивор поднял бровь:

— Мы же вроде не на собрании Совета, чтобы ты так распинался. Родина… Помоги уберечь… Джеймс, это точно ты? — засмеялся он.

— Нет, я — еще одна говорящая голова из числа участников Совета, — оскалился в ответ Харрис. — Ты сам все прекрасно видишь, Майк.

— Да, вижу. При нынешнем положении дел у населения этой части суши нет будущего.

— Именно. И мы оба знаем, кто в этом виноват.

— Слишком громкое заявление, Джейми. Я предпочитаю думать об этом как об адаптации существующего режима.

— То есть для выживания режиму надо травить и превращать в идиотов собственное население?

— Идиотами проще управлять.

— Некоторым пока хватает ума выражать недовольство. Храни их Господь, Майк, ведь потенциальной угрозы в лице сопротивления было бы недостаточно для столь мощного финансирования проекта «Око». Меня бы разорвали на части, узнай Совет, куда ушло столько сил и денег.

Ивор взял еще одну карамельку и с наслаждением отправил в рот.

— Боже, как мне не хватает сладостей временами. Кстати, о сопротивлении. Есть вести от «Тройки»? Насколько я помню, пока мы с ними не договоримся, начинать зачистку смысла не имеет.

— Зачистка? — Харрис рассмеялся. — Мы тут собираемся новую гражданскую войну развязать, а не уборкой заняться.

— На мой взгляд, избавление от паразитов — скорее уборка, чем война, — ответил Ивор. — Так что с «Тройкой»?

— Пока тихо, от Мелиссы нет вестей, но я уверен, что она справится. Мэтью всегда отличался здравомыслием в отличие от наших генералов. Пока нам нужно сосредоточиться на Деймосе и сестрах. Мы потеряли большинство операторов после их распределения среди армейских подразделений, а вернуть их в наши ряды смогут только эти трое. Или уничтожить, если возникнет необходимость.

От этих слов Харриса Ивор вздрогнул. Столько часов работы, столько часов оперировать, чтобы потом уничтожить созданных им бойцов. Но никто не обещал, что будет легко.

— Кстати, ты в курсе, что я считаюсь самой мерзкой личностью среди членов Совета? — улыбнулся Харрис.

— Серьезно? Ты?

— Ага.

— Это как это так у тебя получается? — Ивор был заинтригован.

— Все очень просто, друг мой, — было видно, что Харрис доволен собой. — Мерзкая улыбка, нарушение личного пространства и всегда смотреть в глаза. Это очень нервирует людей, даже самых толстокожих со временем пронимает.

— Ты чудовище, — засмеялся хирург. — Серьезно? Ходишь и всех сверлишь взглядом?

— Ну да.

— И благодаря этому ты стал считаться самым неприятным человеком в Совете?

— Именно. А за одно и самым рьяным борцом за сохранение нынешнего порядка вещей.

— Как иронично, — Ивор был поражен.

— Да. Учитывая, что я, наверное, последний член Совета, кому армия не запустила руку в задницу. Некоторым руку она, кстати, запустила настолько глубоко, что может даже губами шевелить в любой удобный момент времени.

Мелодия вновь сменилась.

— Бетховен.

— Он самый, — подтвердил Харрис.

— Мы же видимся в последний раз?

— Скорее всего, Майк.

— Ты не веришь в успех?

— Я реалист, но попытаться стоит.

— Так или иначе, прольется много крови, Джеймс.

— Я знаю.

Ивор встал со своего места.

— Пойдешь уже? — спросил Харрис.

— Да, у меня еще есть дела в городе, точнее, хочу перевести дух. Думаю, эту неделю Анна справится и без меня.

— Хорошо. Знаешь, — Харрис встал со своего места и помог Ивору надеть пальто, — я сейчас распоряжусь, чтобы подогнали машину, ты неважно выглядишь.

— А как же конспирация?

— Когда меня спросят, кто приезжал, я скажу, что ты мой личный проктолог, а у меня разыгрался геморрой. Нет, не то. Лучше пусть будут проблемы с хождением по нужде.

— Ты сейчас серьезно? — от удивления у Ивора поднялись брови. — Личный проктолог?

— Ну, ходит же про меня слава, что я предпочитаю мальчиков девочкам, так почему бы и не личный проктолог? — Харрис заговорщицки подмигнул.

— Фе, мерзость.

— Ты крайне неполиткорректен, Майк, — шутливо упрекнул его Харрис.

— Политкорректность осталась в другом мире и умерла во время этнических чисток перед засухой.

— Да, согласен. Ладно, давай прощаться, собственно, ради этого ты и приезжал.

Ивор согласно кивнул. Они пожали друг другу руки и обнялись.

— Береги себя, Джеймс.

— Ты тоже береги себя, Михаил.

— Ладно, увидимся.

— Да.

Оба знали, что шансов на новую встречу у них мало.

— Ой, спасибо вам, доктор Ивор! — Харрис выключил музыку, а вместе с ней и глушилку прослушивающих жучков в его кабинете и уже открывал дверь. — Надеюсь, мне станет намного лучше!

— Доброго вам дня, советник Харрис, доброго дня, — подыграл ему Ивор.

— Машина будет ждать вас у парадного входа, доктор Ивор! И еще раз спасибо вам!

«Перегибаешь», — подумал Ивор, но вслух ответил следующее:

— Огромное спасибо, советник, всего доброго!

— До свидания, — попрощался Харрис.

Ивор попросил отвезти его на окраину Столицы, в его старую квартиру. Старый хирург принял решение провести пару дней на поверхности, может, даже удастся поймать один из последних солнечных деньков. Долгие месяцы, проведенные под землей, угнетали. Ивору катастрофически не хватало солнечного света, он чувствовал это. «Ладно. Пару дней, а потом обратно, в центр, за работу, — подумал он. — Скоро. Скоро, Майк, начнется мясорубка, в которой ты вряд ли выживешь. Ну и пусть, я свое уже прожил. Правда, выдержит ли Джеймс бремя власти, если у нас все получится?»

«…Жизнь — это благо, твердят люди вокруг. Жизнь — наивысшая ценность. Наивысшей ценностью называют бесконечную борьбу за существование, первобытную, бессмысленную борьбу. Если рассматривать каждого отдельно взятого индивидуума, отбросив моральные устои, ценности, опыт предыдущих поколений, рьяно навязываемый нам, то поймешь, что так же, как и любая собака, ты просто борешься за жизнь. Да, правила этой борьбы, в чем есть суть самой жизни, изменились. Вот только финал всегда один. Какой? Смерть, мой друг. Единственный приз, уготованный всем нам, — смерть.

Кто­то говорит, что человек продолжает жить в своих делах и потомках, но это не так. Дела — лишь сиюминутная смена расстановки фигур на шахматной доске жизни. Кто­то теряет все свои фигуры в самом начале, кто­то выводит пешку в ферзи. Но суть от этого не меняется: как бы хорошо ты не играл, сколько бы новых игроков ты не наплодил, конец один — смерть. Ты можешь оградить себя девятью ферзями, возвести вокруг себя километровые стены, но конец неизбежен. Твой оппонент своим скрюченным ногтем подсаживает край доски и резким взмахом руки отправляет ее к твоей голове. Фигуры взмывают в своем первом и последнем полете, король, олицетворяющий игрока, больно бьет по лбу. И ты умираешь, так или иначе.

Но я не считаю смерть чем­то плохим. Смерть — своего рода избавление, искупление всех тех ошибок, которые допустил человек, двигая фигурки своей судьбы по шахматной доске жизни. Искупление всего того, что он натворил, оттягивая неминуемый мат или полет доски себе в лицо. Что бы ни сделал человек, высшую цену, которую он может заплатить, это прекратить играть со смертью и принять свою судьбу — умереть.