Красный вервольф (СИ) - Фишер Саша - Страница 30

Достаточно. Я услышал все, что хотел! Я спустил в унитазе воды, вышел из кабинки, смущенно поддергивая штаны, и просочился мимо двух эсэсовцев, чей разговор я только что слушал. Они проводили меня равнодушными взглядами и переключились на обсуждение новенькой шлюшки в местном бордельхаузе.

— Грек-пиндос — соленый нос, — вполголоса сказал я, поставив ногу на ящик для чистки обуви перед своим старым знакомым. — Приехал в Афины продавать маслины.

— Это что еще за… — Рубин резко выпрямился, глаза его возмущенно сверкнули. — А, это ты, дядь Саш! Уф… Экие у тебя сапожищи новехонькие.

— Вот и делай вид, что их чистишь, — сказал я, придав лицу спесивое выражение. Насмотрелся уже на представителей местной «русской администрации». Они все тут ходили с такими рожами, значит и мне надо, чтобы не выделяться. И продолжил тихонько, не глядя на парня, который принялся с энтузиазмом размахивать сапожными щетками. — Значит так, сейчас я пойду через площадь, потолкусь у прилавков, куплю какой-нибудь мелочевки. А ты собирай свои манатки и дуй за мной. Встретимся… У того тупичка рядом с деревом.

— Дело есть?

— Военный совет будем устраивать, — хмыкнул я. — И кое с кем тебя познакомлю.

— А ведь я тебя помню, — задумчиво проговорила Злата, разглядывая Рубина. — Три года назад, на празднике в парке. Номер с цыганским танцем, там еще девушка была с бубном. И очень красивый парень с гитарой. Все мои ученицы в него тогда влюбились…

— Это Мануш… — Рубин вздохнул. — Был.

Цыган резко отвернул лицо и шмыгнул носом.

— У тебя были ученицы? — быстро спросил я, чтобы замять трагичную тему.

— Я же хореограф, — улыбка Златы получилась тусклой. Тень улыбки, скорее. — Работала в доме культуры, девчонок учила балету. А моя подруга играла в театре. Ой, мы же с ней встречались недавно. Их из труппы только десять человек осталось, кто-то успел эвакуироваться, кто-то погиб. И неделю назад к ним явился этот… Ну, знаете, Черепенькин, учитель-выскочка. Его фрицы в отдел пропаганды взяли, он возомнил себя режиссером и пьесу принес. Будем, мол, ставить. Чтобы русским показать, что с немцами сотрудничать полезно. Говорят, скоро театр снова откроют.

— Это который Черепенькин? — встрепенулся Рубин. — На жабу похож? Вся морда в бородавках и рот кривой?

— Да-да, — Злата покивала. И принялась торопливо рассказывать историю про свою подругу, которой в новой пьесе досталась роль умницы-студентки, которая доказывает своим дремучим родителям, что немцы хорошие, а коммунисты плохие.

Рубин заметно оживился, у них со Златой нашлось масса общих знакомых, которых они азартно обсуждали. Смеялись. Я в разговор не вмешивался. Пусть они будут на одной волне, работать вместе будет легче.

Да и план мы уже обсудили, зачем по сто раз одно и то же перетирать?

Что Марфа или еще кто из соседей услышит, я не волновался. В дом Рубин пробрался через окно, никто его не видел. А то, что в комнате Златы происходит, было слышно только на моем чердаке.

— Евдоксий… — почти пропела Злата и засмеялась. — Что за имя такое? Никогда не слышала, чтобы кого-то звали Евдоксий. Ты где его взял вообще?

— Да ты что?! — возмутился Рубин. — Это же знаменитый греческий мореплаватель!

— Ой, не могу! — прыснула Злата. — Никогда о нем не слышала! И чем же он прославился?

— Однажды он нашел обломок корабля с головой коня, — важно заявил Рубин.

— Ах, коня! — фыркнула Злата. — Это, конечно же, великое открытие!

— Не смейся! — надулся Рубин. — Это батюшка рассказывал в воскресной школе. Я туда тайком убегал, чтобы родные не знали. А когда пришел в табор… Ну… Тогда… — глаза его снова подернулись слезами. — Там было серо от фрицев. Меня тоже схватили, но я закричал, что я грек. И что меня зовут Евдоксий. Потому что только это имя и вспомнил.

Я вполуха слушал их разговоры и крутил в голове наш план. Эх, не хватает нам для расклада еще одного человека. И я даже знаю, какого, только вот как с ним связаться? Я здесь, а он там, в лесу. Причем как раз рядом с Заовражино, где коллекцию и собираются передать…

— Рубин! — воскликнул я и внимательно посмотрел на цыганенка. — Ну, то есть Евдоксий. Надо привыкать так тебя называть, а то из фрицев еще услышит кто…

Злата и Рубин замолчали и уставились на меня.

— Ты же можешь незаметно выбраться из города? — спросил я. Сам-то я мог, конечно, но я же теперь на службе, если возьмусь у графа отпрашиваться к родственникам в Заовражино сгонять, на меня странно посмотрят.

— Обижаешь, дядя Саша! — гордо выпрямился Рубин. — Конечно, могу! Их лопоухие постовые нипочем меня не заметят!

— Тогда есть одно дельце, — я подался вперед. — Злата, водится у тебя в комнате карандаш и бумага?

— Да, Фима любит рисовать, — Злата встала, выдвинула ящик из комода, достала альбом для рисования и стакан с множеством огрызков цветных карандашей. Пролистала страницы, нашла чистую, аккуратно вырвала. Хм, а рисунки у ее Фимы какие-то совсем даже не детские, насколько я успел заметить. Глянул на мальчишку. Тот сидел, спрятавшись за креслом. Раскачивался и беззвучно шевелил губами. Будто пел песенку или считалочку повторял. В нашу сторону он не смотрел.

— Вот, держи, — Злата протянула мне бумагу и карандаши. — Или нужно несколько листов?

— Давай второй, — кивнул я. — Записку еще напишу.

Я быстрыми штрихами набросал план окрестностей Заовражино, обозначил место, где стояла избушка Кузьмы. Отметил еще пару приметных мест. Глянул на Рубина. Тот морщил лоб, соображая, где это.

— А, я понял! — просиял он. — В Заовражино еще вокзал такой с башенкой. А эта дорога заброшенная. И еще там развалины охотничьего домика барского какого-то недалеко, так?

— Точно, — кивнул я. — Сможешь туда метнуться по-быстрому и одному хорошему дядьке про наши дела рассказать?

Когда я явился на работу, Марта уже сидела за своим столом и деловито стучала на печатной машинке. Я устроился за своим рабочим местом, разложил бумаги, заправил ручку чернилами, даже умудрился не обляпаться в этот раз. Бл*ха, а я прямо чувствую, как вживаюсь в роль конторского служащего! Очечки на носу, стол весь бумагами завален, на службу к девяти, как штык. Даже задумался, а не обзавестись ли нарукавниками, которые бюрократы прошлого носили. А то с непривычки уже обзавелся на новенькой гимнастерке несколькими выразительными чернильными пятнами…

Обе двери в кабинет графа были закрыты — и от нас, и из коридора. Значит кого-то он там принимает с утра пораньше. Ну и ладно, значит возьмусь пока очередной каталог на немецкий переводить. Работой он меня завалил с запасом.

Только я нацелился кончиком пера на чистый лист, на столе Марты звякнул телефон.

— Герр граф просит тебя зайти, — сказала она и положила трубку.

Рядом с роскошным графским столом терлись два фрица. Серая форма, погоны с зеленым кантом, у каждого на рукаве — черный ромб с буквами SD.

— Вы же понимаете, обершарфюрер, что у моего переводчика и так много работы? — с едва заметным, но нескрываемым превосходством проговорил граф.

— Герр граф, но ведь мы уже договорились, — тот, кто говорил, был невысокого ростика, слегка полноват в талии, и слишком сильно затянутый ремень делал его похожим на колбасу.

— Надеюсь, это не займет много времени, — сухо проговорил граф. — Герр Алекс, вы пойдете с ними. Слухи о вашем таланте переводчика уже заполонили всю комендатуру. Герр обершарфюрер, вы обещали, что к полудню вернете его на рабочее место!

— Непременно, герр граф! — «колбаса» обрадованно расцвел. — Мы можем идти?

— Ступайте уже! — раздраженно бросил граф и уткнулся носом в книгу. Ту самую, что я вчера случайно снял с его полки. «Вервольф» Германа Ленса.

СД-шники рванули к двери с явным облегчением на лицах. Да уж, граф все-таки тот еще фрукт. Даже безопасники ходят перед ним на цыпочках. Вроде у него имелось какое-то воинское звание, но я ни разу не видел его в мундире. Только гражданских костюмах. Исключительно изысканных и наверняка устрашающе дорогих. Сегодня, например, он был одет в светло серый с жемчужным отливом. И на запонках кроваво поблескивали рубины.