Вся мощь Моонзунда (СИ) - Ангелов Августин - Страница 27

Мать ученого Елизавета Камилловна была наполовину шведкой, а наполовину — итальянкой с девичьей фамилией Бертольди. Она работала учительницей в женской гимназии. После смерти отца они переехали в Выборг к родной тетке Берга, но прожили там недолго, перебравшись вскоре в Санкт-Петербург. А через некоторое время мама получила должность в Царском Селе. После смерти отца, жилось их семье не очень легко, потому что у Акселя имелись еще и брат с сестрой.

Сам же Аксель Иванович, оказывается, всегда считал себя не шведом, а русским. И потому он попросил, чтобы в паспорте его записали Ивановичем вместо Иоганновича. Отца своего он помнил плохо. Он умер, когда сыну едва исполнилось шесть лет. Мама его воспитывала одна, привив сыну увлечения музыкой, рисованием и чтением. Берг ценил честность и справедливость, в нем рано развились аналитические способности и тяга к полезному труду. В отличие от многих других детей, он не был ленив, получил хорошее образование и освоил несколько иностранных языков еще до того, как поступил учиться на моряка в Морской корпус. А еще он никогда не имел склонности к пьянству, был целеустремленным человеком, всегда старался выполнить задачи, поставленные самому себе. Слушая его рассказы о детстве, Александр все больше проникался уважением к контр-адмиралу.

Когда Макс Бауэр приказал немедленно уходить, Отто, Вальтер и Ульрих перебежали друг за другом по каменистому распадку, а потом вышли к руслу ручья и пошли по воде. Они шли долго, несколько часов подряд без отдыха. Все знали, что необходимо оторваться от погони. Выстрелы, которые звучали в то время, как они уходили, выполняя приказ, говорили им о том, что преследователи настроены очень серьезно. И оставшиеся прикрывать их отход Макс и Олаф могли уже погибнуть. По воде неглубокого ручейка удалось пройти почти до самого островного берега, где ручей изливался узкой полоской сквозь песок пляжа прямо в море. Но, на песок ступать было нежелательно по причине хорошо заметных на нем следов. А еще вдоль пляжа, когда совсем стемнело, время от времени заскользил луч прожектора, бьющий пучком холодного света с ближайшего мыса.

Группа продолжала путь по лесу вдоль побережья, но до точки эвакуации им еще оставался неблизкий путь. Под дождем все трое вымокли, ветер с моря продувал насквозь, но лето не позволяло им по-настоящему сильно замерзнуть. Время у них все еще имелось в запасе. И штабсбоцман Вальтер, как старший по званию, взял командование на себя, приказав сделать привал и подкрепиться уже надоевшим сухим пайком, которого, впрочем, в их рюкзаках оставалось совсем немного. Во время привала говорить не хотелось. Настроение в группе царило мрачное. Они уже потеряли товарищей, и всем троим было очевидно, что их рано или поздно найдут красноармейцы или русские пограничники. А на то, что они сумеют отбиться, надежды почти не имелось. И это был бы полный тупик, если бы они не вышли в темноте к рыбацкой деревеньке.

Заметив впереди при отсвете прожекторного луча деревенские строения, они пробирались осторожно, держа наготове свои пистолеты с глушителями. Они боялись, что собаки поднимут шум. Но, никаких собак, похоже, в деревне не было. А если и имелись собаки у деревенских жителей, то, наверное, старые и сонные, которые крепко спали под шум ночного дождя. И это обстоятельство немного обнадеживало. Немцы рискнули приблизиться к ближайшему длинному сараю, стоящему на краю деревни, близко от крайних деревьев прибрежного леса, откуда группа только что вышла, и совсем недалеко от моря. На деревянных воротах висел навесной замок, но его удалось сбить двумя выстрелами из пистолета с глушителем. Плеск волн, шум дождя и завывания ветра заглушили негромкие хлопки не слишком совершенного устройства для бесшумной стрельбы.

Внутри строения в свете электрического фонарика перед ними предстала старая рыбацкая лодка, установленная на самодельном стапеле из скрещенных досок, больше напоминающем самые обыкновенные козлы. Похоже, что хозяева затащили эту лодку в свой сарай-эллинг ради ремонта. Ближе к носу в районе днища имелась свежая деревянная заплатка, что говорило, скорее всего, о том, что суденышко пострадало, ударившись о камни. Впрочем, тщательный осмотр показал: починку лодки хозяева закончили, пробоину заделали. Вот только покрасить не успели.

На стенах сарая висели сети, а рядом с лодкой нашлись и весла. И тут у штабсбоцмана возникла мысль использовать эту неожиданную находку по прямому назначению. В конце концов, они же все моряки! Оба боцманмата Отто и Ульрих немедленно поддержали предложение Вальтера. Пользуясь тем, что их в ночи пока никто в деревне не заметил, они решили выкрасть суденышко. Побросав свои рюкзаки и автоматы внутрь, они попробовали вынести на руках четырехметровую лодку из эллинга. Это оказалось совсем непросто. Отто взялся за правый борт, Ульрих — за левый, а Вальтер толкал сзади. Но тяжелое дерево, из которого была сделана лодка, плохо поддавалось их усилиям. А когда налегли со всей силой, ветхие дощатые козлы сложились, и суденышко с грохотом упало, едва не придавив немецких моряков. Но, хуже всего было то, что от этого громкого звука в деревне проснулись собаки, сразу залаяв.

Этот участок берега острова Эзель еще не был ни заминирован, ни огорожен колючей проволокой. Здесь проводилось лишь регулярное патрулирование, да ночью берег освещался прожектором. Оборудовать все побережье противодесантными укреплениями, как полагается, советские инженерные войска просто не успели. К тому же, местные рыбаки, прожившие всю свою жизнь на этом берегу, не хотели никуда из этого места переселяться. Они писали жалобы, и потому этот вопрос решался слишком медленно. Даже во время войны принудительное выселение эстонцев из рыбацких хуторов не применялось. Если они не высказывали антисоветских взглядов и соблюдали особый режим приграничных территорий, то и формального повода для выселения власти не имели.

Лай собак привлек внимание хозяев, и рыбаки проснулись. Вскоре какой-то дед с двумя взрослыми сыновьями прибежали к сараю. Все держали в руках топоры, подозревая, что в сарай наведались воры. Но, увидев немцев с оружием, эстонцы сразу свои топоры побросали и подняли руки кверху. Рыбаки не собирались погибать от огня диверсантов. И потому на приказ немцев помочь спустить лодку на воду, эстонцы сразу ответили согласием. Вальтер держал эстонцев на мушке, а Отто и Ульрих помогали тянуть суденышко к воде.

Вскоре лодка благополучно закачалась на небольших волнах. Вот только луч прожектора с мыса вернулся обратно и больше не уходил. Лодку заметили, хотя вряд ли видели четко на том пределе, где луч уже сильно рассеивался, смешиваясь с ночной темнотой. А ночью рыбаки, разумеется, не имели права выходить в море. Служба наблюдения подняла тревогу. Дали команду по радио. И ближайший пограничный катер «Морской охотник», патрулировавший акваторию в этом месте, поспешно приближался к нарушителям режима. Но, обратного пути у немцев уже не было.

Эстонцы плохо понимали по-немецки, зато Вальтер, у которого бабка была эстонкой, неплохо знал их язык. Владел он и русским. И это знание языков пригодилось, оказалось еще одним весомым фактором, который помог ему попасть в эту элитную разведывательно-диверсионную группу кригсмарине. Вальтер приказал рыбакам залезть в лодку и грести. Замысел казался ему самому слишком авантюрным, но иного плана не имелось. Под угрозой оружия эстонцы налегали на весла. И лодка под мелким дождем уходила все дальше от берега в ту тень, куда не доставал луч прожектора с мыса. Вот только на одних веслах, разумеется, от пограничного катера им не оторваться. Диверсантам оставалось лишь действовать дерзко, чтобы попытаться выжить.

Выделив кригсмарине ресурсы для подготовки к высадке десанта на Моонзунде, но не предоставив авиацию, фюрер в очередной раз играл на усиление конфликта между Редером и Герингом. Это противостояние двух военачальников имело собственную долгую историю. И перепалка за использование ресурсов каждый раз вспыхивала вновь, как только немецкий военно-морской флот запрашивал авиационную поддержку. Чтобы исключить зависимость от воли главнокомандующего люфтваффе, Редер давно уже пытался создать собственную морскую авиацию. Вот только Геринг всячески противился этому, пытаясь удерживать все воздушные силы Германии в своем подчинении, а Гитлер в этот конфликт демонстративно не вмешивался.