Сводные. Игра на желание (СИ) - Аверина Екатерина "Кара" - Страница 21

— Жестокий урок, знаю, — поднимает меня на руки, несет на свою кровать и бережно укладывает на покрывало. Собирает карты, снимает с себя рубашку и ложится рядом. — Зато теперь ты понимаешь, что чувствую я. Но у меня, Лада, эти ощущения еще острее. Ты потом будешь мне благодарна. Уж лучше сейчас в искусственно созданных обстоятельствах узнать, кто все эти годы был рядом с тобой, чем однажды получить неожиданный удар в спину.

— Так было с тобой? — решаюсь поднять взгляд и заглянуть в его глаза.

— Так было со мной, — он переворачивает меня на спину и ложится сверху. Невероятно нежно целует мои соленые губы.

— Не надо, Кит, — впиваюсь ногтями в его плечи.

— Я просто целую тебя, — шепчет он, продолжая покрывать мое лицо поцелуями. — Поспи. Завтра покатаю тебя на байке после тренировки. Сходим куда-нибудь, если захочешь. Не думай об этой стерве, Лада. Она не стоит и ногтя на твоем мизинце.

— Я пойду к себе.

— Ладно, — он неожиданно соглашается. Ловит в моих глаза удивление и улыбается. — Проводить тебя в комнату?

— Нет, — качаю головой. — Мне хочется побыть одной.

Кит скатывается с меня, ложится на спину, подкладывает ладони под голову и смотрит, как я поправляю одежду и ухожу из его спальни полностью опустошенная.

По дороге встречаю маму.

— А я к тебе, — сообщает она. — Ты была у Кирилла в комнате? — киваю. — Что ты там делала? — пожимаю плечами. Я не знаю, что ей сказать. Оправдываться сил нет совершенно. — Нам надо поговорить об этом, Лада. О том, что между вами происходит.

— Потом. Мам, все потом, — обхожу ее, чтобы быстрее подняться к себе и скрыться на время от всего мира.

— Лада, что случилось? — не отстает мама. — Настя убежала от нас в слезах. Вы поссорились?

— Мам, можно меня не трогать?! — разворачиваюсь и, кажется, впервые в жизни повышаю на нее голос. — Просто оставь меня в покое на некоторое время. Я устала и хочу спать.

Пока она не очнулась от потрясения, сбегаю. Запыхавшись, хлопаю дверью своей комнаты, вспоминая, что так и не попросила починить замок. Падаю на кровать, прячась лицом в подушки. Долго лежу в одной позе с закрытыми глазами.

Сажусь, смотрю на наши с Настей фотографии и все еще не верю в том, что она так поступила со мной. У нас всякое было за время дружбы. И я даже могу допустить тот факт, что она повелась на обаятельного Толмачева, не зная о моих чувствах к нему. Но чтобы проиграть меня в карты как вещь. Это не укладывается в голове.

Подруга пишет мне сообщения и отправляет голосовые. Я игнорирую все и безжалостно рву наши фотки, кидая куски счастливых совместных моментов в мусорку.

Не выдержав, все же открываю одно из ее сообщений. Настя плачет. Очень - очень горько плачет и просит прощения. А я не могу. Впервые не готова ее простить.

Я засыпаю на покрывале в ворохе старых, теперь полупустых фотоальбомов. На компьютере остался цифровой вариант. Я запрятала его как можно дальше, запаковав в архив. Сначала хотела удалить, но в последний момент отменила действие.

Меня удивило пробуждение. Сначала едва слышный шорох, за ним поцелуй в щеку. И я по запаху узнала, кто пришел в мою комнату.

— Чай, — Кит ставит чашку на тумбочку у кровати и присаживается рядом со мной.

— Спасибо, — голос после сна и ночных слез совсем охрип.

— Я сам приготовлю нам с тобой завтрак. Твоя мать опять сварила невзрачную овсянку. Жду в столовой.

Поцеловав меня в пересохшие губы, уходит. Нахожу телефон, чтобы посмотреть время. Разрядился. Поднимаюсь, ставлю его на зарядку, разминаюсь, с тоской глянув на коврик для йоги. Не до него мне в последнее время.

Быстро привожу себя в порядок и спускаюсь на первый этаж. В столовой царит очень давящая тишина. Отчим выглядит как буфер между моей мамой и своим сыном. И стол будто разделился на две половины.

У родителей в тарелках и правда овсяная каша. Еще есть бутерброды и кофе. Кит же успел приготовить что-то красивое. Воздушная кремообразная масса, сверху присыпанная порезанными ягодами. И это только для меня. У него в тарелке высокий омлет с зеленью и, кажется, сыром.

— Доброе утро, — машу всем ладошкой.

— Доброе, Лада, — кивает отчим. — Я сегодня впервые увидел своего сына у плиты, — посмеивается он. — Удивительное зрелище.

— Согласна, — улыбаюсь в ответ.

— Творожный ванильный крем с ягодами и минимальным содержанием жира, — поясняет для меня Кит, проигнорировав отца.

— Спасибо, — беру ложку и набираю немного аппетитной красоты. — Ммм… — закрываю глаза. Крем тает во рту, обволакивая рецепторы легким послевкусием ванили и немного поднимает настроение.

— Лада, я сегодня выхожу во вторую смену, — сообщает мне мама. — Вечером будь дома, пожалуйста, нам все же надо поговорить.

— Вечером она не может, — за меня отвечает Кит. — Я возьму ее с собой на трек.

— Тебе не кажется, что девушке в принципе там не место? — строго смотрит на него мама. — Ты еще не отошел от последней аварии. Хочешь угробить и ее?

— Маш, — маму осаживает отчим. — Пусть дети покатаются. Он будет осторожен. Правда ведь, сын?

— Конечно, — скалится в своей привычной ухмылке Кит.

— Мам, мы обязательно поговорим, не переживай, — поддерживаю ее. — Я к тебе на работу могу заскочить после занятий.

Договорившись, расходимся собираться. Из своего скромного по содержанию и совершенно нескромного по стоимости гардероба, я снова отдаю предпочтение джинсам и футболке. Затягиваю шнурки на любимых кедах. Куртку накидываю уже на ходу.

Кит ждет меня в машине. Сажусь, обнимаю рюкзак руками и сразу же отворачиваюсь к окну.

— Все еще злишься? — он заводит свой Ягуар и выезжает за ворота.

— А ты сам как думаешь? — все же поворачиваюсь к нему.

— Это пройдет. Главное, что мне не пришлось догонять тебя на тачке, — смеется сводный. — Неэффективно убегать от хищника в разы мощнее тебя.

— Ты поступил очень жестко. Ты хоть сам это осознаешь?

— Ждешь, что я почувствую себя виноватым? Зря. Я считаю, что прав в этом конкретном случае, а в тебе говорят эмоции.

— Чувство вины вообще тебе не свойственно, — снова отворачиваюсь к окну.

— А вот тут, Лада, ты очень сильно ошибаешься.

Он достает губами сигарету из пачки и больше не говорит со мной до самого университета.

Из машины выхожу первая. Пока Толмачев возится, распихивая по карманам личную мелочь, ухожу вперед и первая оказываюсь у входных дверей.

В холле среди снующих туда-сюда студентов легко нахожу Настю. Она довольно паршиво выглядит сегодня. Почти без косметики, без привычного лоска. Глаза красные, как и у меня. Наревелись обе.

Мое сердце сжимается при виде той, кто столько лет была рядом.

Подняв выше подбородок, прохожу мимо.

— Лада, — зовет Настя. — Лад, давай поговорим. Ну, пожалуйста!

— Брысь, — ее отгоняет догнавший меня Кит. — Я неясно тебе вчера сказал? Не приближайся к ней, — и идет рядом со мной до аудитории.

— Пока, — уворачиваюсь от его поцелуя и забегаю в просторное помещение, гудящее голосами одногруппников. Смотрю на место, вокруг которого уже привычно пусто. Никто не решается нарушить запрет Толмачева и сесть ближе ко мне. Но и я не хочу туда садиться.

Ухожу в самый угол за самую последнюю парту, где и так никто никогда не сидит.

Настя входит через пару минут после меня. Находит меня взглядом, поджимает губы и поняв, что я не хочу сидеть с ней, уходит к остальным ребятам.

Лада

После последней пары вклиниваюсь в общий поток студентов, смешиваюсь с толпой и иду на остановку. Нужный мне троллейбус приходит спустя пять минут. Расплачиваюсь за проезд мелочью и ухожу в самый дальний уголок. Встаю у окна, отвернувшись от всего салона и смотрю на город через пыльное стекло. В животе сосет неприятное чувство, и я очень хочу побыстрее доехать до мамы. Давно у меня не было такой острой потребности в ней, как сейчас. Мой мир стал шатким и нестабильным. Толмачев внес в него свои коррективы и расшатал фундамент. Я теперь не понимаю, куда нужно сделать тот единственный правильный шаг, чтобы все не рухнуло окончательно. Стою в середине и боюсь пошевелиться.