Дикарь (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 43

Он продолжает тарабанить. А я отхожу от двери. Чувства внутри кипят, как бурная горная речка, раскидывая по бокам белую пену и брызги. Пусть хоть лоб себе расшибёт, я ему не открою. Продолжаю возиться с пирогом. Смотрю телевизор. У меня тут уже депутаты голосовать начали, а я даже не знаю, что за вопрос на повестке дня.

Глава 45

Глава 45

Ушёл. Сдался. Ну ничего удивительного. Я опять его не послушалась, и он взбесился. Васька недовольно ворочается на стуле, утыкаясь мордой в лапы. Ещё немного подождав, я снижаю громкость телевизора. В дверь больше никто не стучит.

— Ну а что ты хотел, Василий? Люди не меняются. Дикарь — он и есть дикарь.

Ещё раз мяукнув, Василий отворачивается. Обиделся.

— Что значит, ты хочешь обратно в деревню? Какие такие родные и душевные места? У нас здесь тоже красиво, Василий, даже не начинай!

Кот мяучит активнее. Игнорирую. Ну вот что за мужики пошли, неспособные на подвиг ради женщины? Даже такой милипиздрический, как сказать, в чём причина развода с бывшей женой.

Всю ночь я плачу. Потому что жалею, что не открыла. Переживаю, что упустила свой шанс на женское счастье. Он же мне понравился своей грубостью, брутальностью, жестокостью, мачизмом, в конце концов! Какая разница, что он молчит? Зато как хорош во всём остальном.

От этой мысли низ живота просто сводит. А ещё он меня спас триста шестьдесят пять раз подряд.

Но с другой стороны, важно разговаривать друг с другом. Только тогда можно быть счастливой. Ну вот как его понять? Про свои рабочие ужасы он мне сообщил, флешку доверил, а про то, что влюбился, признаться не может. Хотя с чего я взяла, что у него есть чувства? У него же вообще ничего не понять. Так и хожу по кругу. Верчусь в постели, мучаю Ваську, то прижимая к себе, то отпуская. Собственные чувства грызут изнутри.

Полностью разбитая и не выспавшаяся, я являюсь на работу, прихватив с собой горелый пирог.

— Я такое не ем, — кривит физиономию Алка. — От этого попа растет.

— А я люблю покушать, — подмигивает мне Света, берёт кусочек и тут же засовывает в рот, жуёт. — У тебя сегодня только одна бабушка, Забава, та, что любит молоко в плёночных пакетах.

— Они все любят молоко в таких пакетах, — надменно косится в нашу сторону Алка, — наверное, нравится, когда по всему холодильнику всё это течет и капает, а потом через время воняет.

— Они в банки переливают и оттуда пьют. Ты чего такая вредная? — смеясь, интересуюсь у Алки.

— Босс её бросил, — шепчет одними губами Светка.

— Он меня не бросил, — огрызается, — мы решили расстаться! Это было обоюдное решение, — истерично вскрикивает Алка и бьёт ладонью по столу.

Светка откидывается на стуле и улыбается:

— Он взял молоденькую секретаршу с крепкой попкой и тут же влюбился. И Алку попросил не мешать их счастью.

— Ты заткнешься или нет?

— Как ты с начальством разговариваешь? Вот возьму и лишу тебя квартальной премии, будешь знать!

Вздохнув, расстраиваюсь ещё больше. Девочки продолжают гавкаться. А я не могу избавиться от камня на сердце и тугого узла в животе. Вроде всё то же самое, всё как было и ничего не изменилось, а на душе неспокойно.

— Пойду молоко искать и потом сразу к своей подопечной, вернусь ближе к обеду.

Светка машет мне рукой. Алка смотрит волком, как будто я та самая секретарша. Ухожу из кабинета. Лучше заняться делом.

Бабулька много болтает. Даже немного отвлекает меня, пока я протираю пыль и пылесошу её большой ковер в центре зала. Она рассказывает о молодости, о том, как познакомилась с мужем, как любила его всю жизнь, несмотря на несоосный характер. И сейчас, после его смерти, очень скучает. Я снова расстраиваюсь, потому что история о сложном характере другого мужчины напоминает о дикаре. Хотя, чего саму себя обманывать, сейчас всё вокруг наталкивает на мысли о нём. По дороге на работу накатывает новая волна уныния. Вот вроде понятно, что у меня куча проблем и думать надо совсем не о дикаре, но я не могу отпустить ситуацию.

И тут, совершенно неожиданно, на крыльце социальной службы меня ждёт сюрприз. Сердце обрывается раньше, чем я понимаю, что это он ждёт меня.

— Держи, — суёт мне букет красных роз Михайлов.

Причём именно суёт. Не дарит или преподносит, а пихает, как будто для него это огромная проблема. И сам процесс вызывает жуткую сложность. А я скучала, я думаю о нём постоянно, и вроде надо радоваться. Но он опять за своё.

— Кто-то умер? — приподнимаю правую бровь, похоже, не только у него несносный характер. — Памятная дата? К памятнику надо отнести, или что?

Чувства бурлят яростно клокочущим потоком. Он смотрит на меня своими чернющими глазами. Такой мощный, красивый, без шапки, в расстёгнутой дубленке, как будто ему вообще не холодно. Даже нос не покраснел. И ждёт, что я с ума сойду от радости. Мы молча сверлим друг друга глазами и не знаем, что делать дальше. Оба тяжело дышим. Мне нужны слова и признания, а ему — быстренько решить вопрос. Без лишней возни. И никто не хочет уступать.

— Значит, ты не будешь брать цветы?

— О, так это мне? А что за повод?

На его лице ходят желваки. Челюсть сжимается.

— Ну не хочешь — как хочешь, — Берёт мой букет и безжалостно пихает в урну.

Затем удаляется. Решительно садится в машину и уезжает.

Цветы жалко. Сердце разрывается, но язык не поворачивается его остановить. Вижу, как шикарные розы выглядывают из урны, и аж сердце кровью обливается.

Надо было забрать их себе. Ну он тоже хорош! Почему нельзя было нормально подойти, сказать: «Забавушка, я без тебя жить не могу, скучаю. Давай я буду милым парнем и расскажу тебе всё, что ты захочешь, и заживём мы душа в душу, и заведём второго Василия»?

Ну нет же. Сунул: «Держи!» Сердце рвётся на части, горячие чувства пульсируют в нём и бьют как молот, не принося облегчения.

— Это Данила приезжал? — Неожиданно выбегает в распахнутой куртке на крыльцо Алка. — Что ж ты меня не позвала поздороваться? Мы же хорошие приятели.

Вот только её не хватало, меня это прям бесит, аж кровь в венах закипает. Я мало того, что сама не знаю, как с ним справиться, так ещё эта лезет. «Приятели» они. Только пусть сунется к нему. Глаза выцарапаю!

— У него сифилис! — торжественно объявляю.

— Да ну?!

— Да, вначале сифилис был только у меня, потом мы активно кувыркались без защиты, и вот теперь у него тоже сифилис!

— И не стыдно тебе в таком признаваться? — психует. — Теперь ведь весь коллектив будет в курсе!

— А чё мне стесняться? Это ж по любви. Лечиться только дорого, а так нам с Данилой в диспансере на двоих скидка.

— А цветы почему выкинула?

— А я розы не люблю, — смотрю нервной Алке глаза в глаза, её маленькие, густо накрашенные аж мечутся по моему лицу, — особенно не выношу красные розы, они меня вгоняют в уныние!

Произношу это и огибаю её, захожу в здание социальной службы, оставляя растерянную Алку одну.

Глава 46

Глава 46

Расстроенная и глубоко несчастная бреду с работы домой. Ну я и дура. Это же надо додуматься: позволить мужику выкинуть букет роз в урну! Что со мной в самом деле не так? То никакого мужика не было, то двухметровым разбрасываюсь направо и налево. А что, если сейчас, назло мне, Михайлов пойдёт в нашу контору и соблазнит Алку прямо на рабочем столе? И что я буду делать? Можно, конечно, отрегулировать ей длину волос кухонными ножницами для разделки курицы, а ему дать коленом в пах. Но разве это избавит меня от страданий? Я же с ума сойду от ревности. Закрываю глаза и вижу Алку с дикарем у алтаря, причём он в своей дублёнке на голое тело, а у неё изо рта течёт слюна от предвкушения.

Страдаю. Грудь аж саднит от боли. Ничего не хочу. И домой не желаю, и на работу тошно, и в магазин мне уже не надо. Буду умирать с голоду. Это хотя бы избавит меня от боли в сердце. И лишних килограммов.