Дикарь (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 33

Возмутительно! Пятая точка горит! От злости аж трясёт.

— Ты что творишь?! Совсем офигел?! Я тебе не какая-то там!

— А что такого я творю? — подмигивает.

И, пока я рычу, отбиваясь, он хватает меня за руки и жмёт к своему голому туловищу. Лапает и поглаживает то место, которое ударил.

— Из дома не выпущу — и не рассчитывай.

Наши тела соприкасаются. Начинается потасовка. Я стараюсь выкрутиться и одеться, он смеётся. Сжав, периодически целует. То в шею, то в губы, то в щёки, то в плечи, оставляет засосы и укусы.

— Я к тебе в рабыни не записывалась! — Бью кулачками в грудь.

Толкаю.

— Хватит брыкаться, Забава! Так только хуже. Ну вот, ты меня опять возбудила! Сама виновата, я планировал дать тебе отдых, — смеётся.

Поглаживания становятся более горячими и чувственными.

— Скажи, что произошло между тобой и Елизаветой. Иначе я не дамся! Больше ни разу! Запиши себе на лбу!

— Ха-ха-ха. Бизнесвумен ты моя доморощенная. Не надо мне давать, Забава, я сам возьму.

И, выкрутив руки, толкает на кровать, грудью на матрас, так что мой зад оказывается оттопыренным. Приподнятым.

— Блд, Забава, что ты со мной творишь!

И бьёт ещё раз — другую половинку.

А я хоть и взвизгиваю, кричу, возмущаюсь, но на самом деле аж горю от этого. Это какое-то новое удовольствие. Убила бы сволочь, но мне нравится… Прожигает насквозь, увлажняя.

— Ты идеальная женщина для секса. У меня просто едет крыша.

— Сомнительный комплимент, Михайлов, очень сомнительный! — пытаюсь высвободиться.

Но куда там! Он же как из стали. Одной рукой держит так, что невозможно даже пошевелиться. Бьюсь как рыба об лёд.

— Эти твои пышные груди, мягкие бёдра. Я не могу остановиться! — И тискает названные участки тела, пристраиваясь сзади.

А у меня опять кружится голова, и дыхание сбивается. Со мной тоже что-то не то. Нельзя же столько раз подряд хотеть этим заниматься? Это ненормально, может, я заболела бешенством матки? Тогда мне лучше держаться от мужчин подальше. Говорят, в таком положении женщин возбуждает даже шелест бумаги. Это что же, я буду на работе во время планёрки под истеричные крики начальника заводиться?

Но, пока я об этом думаю, внутри меня снова оказывается стоящий колом член. Вот так просто. Как будто так и надо.

— Михайлов, стой! Это перебор!

— Я не спорю, Забава. Мне самому происходящее кажется странным, — хрипит он на ухо, ласкает мочку и толкается так усердно, что спинка кровати Степановны с грохотом впечатывается в стену.

— Надо с этим что-то делать, — простанываю я. И хотя сил нет и всё болит, но по-прежнему, ёлки-моталки, приятно. — Я очень надеюсь, что ты в презервативе.

— Надейся, моя радость, надейся. Я не люблю эту резину. С чужими бабами опасно. А тут можно.

— Это ещё что значит?! Где тут? Как это? — Пытаюсь приподняться, но меня лишь сильнее распластывает по кровати.

Оргазм уже не такой сильный. Ну потому что сколько можно? Но он всё равно есть.

Михайлов скатывается с меня и падает рядом.

— Рассказывай давай про бывшую, пока я на тебя заявление не накатала. Лежу на боку, прямо как рухнула, и не могу даже пальцем ноги шелохнуть, задыхаюсь.

Дикарь какое-то время молчит, затем начинает:

— Я мечтал купить свою атомную станцию. Я уже накопил денег, даже частично взял кредит. Но Елизавета всё потратила на эту, как её... Восковую эпиляцию, — тяжело дышит Михайлов, смотрит в потолок, закинув руку за голову. — Конечно, я ей не простил. Да и Степановна расстроилась. Обиделась! Прокляла родную внучку и до сих пор с ней не разговаривает! Ну а кто бы это забыл? Была бы у нас своя атомная станция, за электричество платить не надо было бы. И для «Лошадиного острова» это супервложение.

Собравшись с последними силами, я поднимаю руку и, взяв подушку, со всей дури бью его по лицу. Ожесточённо, истерично, от души!

Дикарь ржёт, а я бью, и бью, и бью... Пока он не отбирает её и, схватив меня руками и ногами, не притягивает к себе, присасываясь к губам в жадном поцелуе.

Глава 33

Глава 33

— Я не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. И нижняя часть тела полностью онемела. Может, я заболела? Как думаешь, Михайлов?

Кровать Степановны словно бы всосала меня. Постель-монстр, не иначе. Одно движение — и конечности снова тянет в чрево простыни и одеяла с подушками.

— Сонный паралич, Забава. Несколько секунд или минут на грани сна и бодрствования ты ещё будешь в сознании, но уже неспособна пошевелиться. Сейчас вырубишься. — Сладко потягивается дикарь, он выглядит совершенно бодрым, это даже бесит немного.

Крепкий орешек.

Недобро покосившись, пытаюсь свести ноги. Спина вся во вмятинах, как будто меня валяли по голым деревянным доскам.

— Это что-то из судмедэкспертизы? А может, кто-то просто заездил меня?

— Надо найти этого человека, — смотрит сурово и даже как будто с пониманием, на самом деле опять шутит.

При этом подрывается с кровати так легко и активно, будто не он устроил эту бешеную гонку, измучив меня до полуобморочного состояния. Двужильный кареглазый мерзавец!

На полу орёт голодный Васька. Залюбовавшись соседом по спальне, напоминаю сама себе, что я здесь ради кота. А вот этот страстный обнажённый товарищ в моей жизни, как говорится, проездом. Поэтому, перевернувшись на бок, стараюсь сползти с кровати и заняться делом. Помню, что в холодильнике ещё есть колбаса, но опять зависаю на Михайлове.

— Спокойно, Василий, — разглагольствует он. — Я понимаю, что всё, что ты здесь увидел, нанесло травму твоей неокрепшей кошачьей психике, но ты должен понять. Когда ты найдёшь свою женщину, ты будешь вести себя точно так же.

Он снова голый. Посреди комнаты. Подобрал моего подопечного и, прижав кота к мускулистой груди, начесывает ему за ухом. Не могу. Перестать. Пялиться! Стукните меня кто-нибудь по лицу!

— Ты нашёл свою женщину? — говорю не я, а мой рот.

Он сейчас мне не подчиняется и несёт всякие глупости.

Дикарь же в своём репертуаре. Он оборачивается и, ничего не ответив, многозначительно хмурится. И уходит на кухню, оставив меня с этим позорным, красноречивым вопросом. Как я могла произнести это вслух?

Вот кто меня тянул за язык? Выглядит так, будто мне важно ему понравиться. Оно и так понятно, что мне это необходимо, ведь я каждые пять минут раздвигаю перед ним ноги, но лучше бы он об этом не знал. Пусть бы себе думал, что я делаю всё это исключительно ради Василия и у меня совершенно нет выбора.

Ну и суббота у меня выдалась.

Снова еле плету ноги к шкафу. Болят не только мышцы. Ноют мочки ушей и кончик носа. А ещё ощущение полной стёртости между бёдер. Не знаю, как это может быть приятно, но факт остаётся фактом. Всё моё тело тянет сладкой, чувственной болью. Но больше я уже точно не могу! Поэтому надо спасаться.

На этот раз я не затягиваю с одеванием. И молниеносно натягиваю на себя первые попавшиеся шмотки Степановны.

— Тебе идёт! — Оглядывается на меня Михайлов. Покормив вместо меня нашего несчастного кота, хозяйничает.

Вешает на верёвку мои мокрые вещи, предварительно хорошенько отжав.

Разбирается с постелью.

Аккуратно присаживаюсь на край стула. Потом, опомнившись, начинаю надевать верхнюю одежду.

— Куда собралась без моего разрешения?

Куда я иду без его ведома? Нет, ну это прсото ни в какие ворота. Почему он не может разговаривать нормально, а не так, словно я его вещь или девка для утех?

— Ты, ты… — я даже заикаюсь от шока. — Ты просто нечто! Я вот честно не представляю, чтобы ты так же обращался с Елизаветой. Она бы такое точно не потерпела.

Дикарь приподнимает правую бровь и, отыскав в одном из шкафчиков Степановны арахис со вкусом сыра и специй, молча вскрывает пакетик. Закидывает в рот орешки. Ест. Смотрит на меня. Отношения с Елизаветой никак не комментирует. Про мечту тоже не распространяется. В тот бред, что он мне рассказал про атомную станцию, я, естественно, не верю.