Опекун. Вне закона (СИ) - Траумер Ронни - Страница 20

– Чушь, – отмахиваюсь от неё.

– У тебя был опытный и привлекательный мужчина, которого ты запомнишь на всю жизнь, – настаивает на своём.

– Я всё ещё не улавливаю, как мне это поможет выйти из сложившейся ситуации, – вздыхаю и смотрю на подругу.

– Принимай всю эту ситуацию с благодарностью и не думай о том, кто он и чем занимается. Просто у тебя был классный первый раз, всё. И вообще, ты уже прошла стадию понимания, это он должен переживать, извиняться или вообще жениться, – посмеивается Юлька, слегка толкнув меня плечом.

– Так переживает, что из дома на три дня уехал. Уверена, у Марины между ног кости греет…

– Опа, это что, ревность? – удивлённо на меня смотрит.

– Нет, конечно! – поспешно отвечаю, но щёки заливает предательский румянец.

– Ага, это заметно по твоему красному лицу, – в подтверждение говорит подруга.

– И замуж за него я не пойду даже под угрозой смерти, – меняю тему.

– Поверь, если вдруг Самойлов решит жениться, он женится и на мёртвой, лишь бы было так, как ему надо, – смеётся, однако я её веселье не разделяю.

К счастью, после обеда работы было много: туристы, которые хотели встретить Новый год в стране, где зима настоящая, толпами заселялись в нашу гостиницу. Особо времени думать о Самойлове не было. Но смена закончилась, и мне пора домой.

– Так, если что – звони, пиши, беги, – напутствует подруга.

– Конечно, голубиной почтой письма тебе отправлю, – шучу в ответ.

– Ты меня поняла, – отмахивается, обнимает меня и направляется в сторону парковки, где дежурят таксисты.

Меня же ждёт водитель и люксовый автомобиль. Наверное, любая другая прыгала бы до потолка от счастья, что её возит на работу личный водитель в такой машине. Но для меня этот автомобиль – тюремный автобус, который везёт меня в карцер.

Всю дорогу до дома наблюдала в окно за украшенным огоньками городом, вспоминала беззаботное детство и чувствовала умиротворение. Только длилось оно недолго. Едва успеваю войти в квартиру, как вижу сидящего на диване Марата.

– Проходи, Каролина, – холодно бросает и делает глоток янтарной жидкости из стакана в руке. – Пора поговорить, – эти слова звучат, словно приговор, и накатывает ощущение, что меня сейчас расстреляют.

На негнущихся ногах, я плетусь в сторону дивана. От внезапно нахлынувшего стресса даже пуховик и сапоги не сняла, так и пошла, оставляя мокрые следы на мраморном полу. Сажусь в одно из кресел, которых по эту сторону журнального столика два, и дрожащими руками сжимаю ручки чёрного рюкзачка.

– Раздевайся, вспотеешь и заболеешь ещё на мою голову, – выдаёт Марат, заставляя меня почувствовать себя обузой.

Я поднимаюсь и снимаю верхнюю одежду, бросив пуховик на подлокотник кресла, а сапоги на пол рядом, и падаю обратно на место. Поднимаю глаза на Самойлова, и сердце ухает в пятки. Господи, чего он такой грозный-то?

Нет, поза расслабленная, но одновременно кажется, что он напряжён: рукава рубашки закатаны до локтя, брови нахмурены настолько, что они кончиками соприкасаются на переносице. Ногу на ногу закинул и на меня смотрит, пальцами одной руки барабанит по колену, вторая держит квадратный стакан с янтарной жидкостью и покоится на подлокотнике дивана.

Спокойно, Лина! Выдыхай и ничего не бойся! Что он может тебе сделать? Относись к тому, что между вами было так, как советовала Юлька. Всё же есть доля правды в её словах, в конце концов, мы оба испытали… оргазм, и последствий не было. К тому же для него я не первая и не последняя девушка на одну ночь. Какая ему разница, с кем? Разве что-то меняет, если это была я, а не другая? Нет, вот и волноваться не о чем.

Но проходит минута, вторая, пятая, а он молчит, продолжая меня пристально изучать, словно я экспонат в музее. Или вещь, которую ему предлагают купить а он сомневается. Скорее, второй вариант, учитывая, что между нами было. Так, хватит себя накручивать, уже голова болит от мыслей, а от нервного напряжения тошнить начинает.

– Мы так и будем сидеть, или вы уже хоть что-то скажете? – не выдерживаю я.

Не бояться! Главное – его не бояться! Он мне ничего не сделает! Может, и был бандитом, как Юля утверждает, да, собственно, я и сама убедилась в этом, когда он Мишу убил. Но девушку же он не станет убивать? Да и не за что, я по факту вообще не виновата, он сам всё сделал. Вот пусть сам себя и накажет.

– Скажу, – кивает сдержанно и из стакана глоток делает.

– Внимательно слушаю, – проговариваю, стряхивая невидимую пыль с расклёшенной юбки тёмно-синего цвета.

Вот так, Лина, будь уверенной в себе, не показывай страха и не поддавайся эмоциям – сама себя подбадриваю.

– Вот как, – хмыкает Самойлов и, опустив голову, губы свои кривит. – Почему ты сбежала тогда?

– А что мне было делать? Ждать, когда вы проснётесь и горло мне перережете? – слова срываются с губ раньше, чем я успеваю подумать.

Прикусываю себе язык, но какой смысл уже? Самойлов чернеет в мгновение.

– Пыл сбавь, – проговаривает, и видно, что сдерживает себя. – Значит так, – меняет тон на деловой, и я ещё крепче сжимаю ручки рюкзака. – Жить останешься в этой квартире, нуждаться ни в чём не будешь до конца своих дней, – с этими словами он достаёт кошелёк и вытаскивает оттуда серебряную банковскую карту. – Безлимитная, – бросает пластик на стеклянный столик, словно кость собаке. – Ни в чём себе не отказывай…

– Что вы делаете? – спрашиваю, не в силах молчать. – Зачем мне ваши деньги? Решили откупиться? Зачем? – вопрос за вопросом, а Самойлов смотрит на меня как на идиотку.

– То, что…

– Мне не нужны ваши деньги, эта квартира и охранники по пятам, – прерываю наглым образом.

Но, чёрт возьми, мне обидно! Вместо хотя бы обычных извинений, что были бы более уместны в данном случае, он решил заплатить мне.

– Я… – пытается снова что-то сказать, но не сегодня.

– Я хочу свободы, домой вернуться, маму чаще навещать, и чтобы меня не контролировал чужой человек. Мы всего лишь переспали по ошибке, – выпаливаю и сама не понимаю, откуда столько смелости, наверное, от обиды и злости.

Но я и так столько от него терпела, что не хочу больше молчать. Он не имеет никаких прав на меня. Он мне никто!

– Платить мне за секс годичной давности вам не к лицу. Если деньги некуда девать, отдайте в детский дом, а мне от вас ничего не нужно, кроме покоя, – последнее, что говорю, и, встав на ноги, хватаю чёртову карточку со столика и бросаю ему в лицо. После чего забираю вещи и ухожу в свою комнату.

И только оказавшись за дверью своей спальни, я сползаю по твёрдой поверхности на пол. В один миг вся смелость и уверенность в собственных силах испаряется, и я начинаю горько плакать.

Зря я карточку бросила, конечно, но мало того, что он поимел меня, даже в лицо не взглянув, так ещё решил откупиться от меня деньгами. Нет, я понимаю, что чаще всего он так и поступает. Трахнет кого-то пару раз, брюлики или шубу купит, и все остаются довольны. Только я не из этой категорий, мне не нужно ничего, пусть отпустит меня домой. Полжизни прожил, а в людях так и не научился разбираться.

Выплакав обиду, я вытираю щёки, встаю на ноги, собираясь пойти в душ и с помощью тёплых струй воды снять с себя напряжение этого дня. Но едва отхожу от двери, как та распахивается, с грохотом врезавшись в стену. Подпрыгиваю на месте, и в голове только одно – хорошо, что я успела отойти. Он бы убил меня сейчас.

– Что вы… – возмущённо начинаю, но договорить не успеваю.

Самойлов в два шага оказывается передо мной и впивается своей лапой в мою шею, заставляя поднять голову и посмотреть на него. Я видела Марата злым, видела его пугающе спокойным, но таким, как сейчас, – никогда.

От злости его лицо перекосилось, губы поджаты, желваки играют, а в глазах чернота плещется. Кажется, я доигралась и скоро окажусь на месте Миши.

Я перестаю дышать, либо от испуга, либо от того, что мне горло сжимают. Скорее, от страха и незнания, что можно ожидать от этого человека. Всё что угодно, в принципе.