Н 4 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 27

— Я ж говорил: как с бабами! — улыбнулся Погосян и вприпрыжку побежал на поле.

Подхватил свободный мяч и повел его, огибая невидимых противников.

— Хорошо идет! — сказал Клыков.

— Талантлив, стервец! — сверкнул глазами Димидко. — Если с левой бить научится, вообще цены ему не будет. — Он посмотрел на меня. — А тебя, значит, уже пытались перекупить?

— Послал, — развел руками я.

— И сколько предлагали?

— В два раза больше, чем здесь. Звали к Тишкову в «Торпедо».

— Ни фига себе, — он посмотрел на меня, словно пришествие увидел. — Крутая команда, шанс выйти в Премьер-лигу у них есть. И почему не пошел?

— Потому что «Титан» — моя команда, где можно построить что-то толковое, а не встраиваться в готовое и не факт что достойное, — усмехнулся я и вслед за всеми побежал на поле.

Разогревшись, мы снова занялись двусторонкой и ненадолго забыли о разговоре с Тирликасом. Непростой ведь разговор предстоит, потому что Лев витаутович, во-первых, наш директор, а во-вторых — одаренный. И хрен знает, какой он финт выкинет. Слишком серьезный противник.

Я вспомнил слова Шуйского об одаренных и самородках, свои мысли о назревающем конфликте поколений. Познакомиться бы с такими же, как я, узнать, что они за люди, и правду ли Шуйский говорил, что они мыслят по-особенному.

А когда пришло время идти в тренерскую, Димидко собрал всех и объявил:

— Тирликас собирает нас в конференц-зале главного корпуса. Что хочет, не сказал.

Мы переглянулись и пошли за Сан Санычем. По пути я перебирал варианты развития событий. Что там, в том зале, есть такого, чего нет здесь? Что Тирликас задумал? Как отбиваться, если он начнет угрожать? Может, записать все на телефон? Я шепнул об этом Клыкову, он показал «класс».

Зал располагался на втором этаже и рассчитывался человек на сто. Мы ввалились всей толпой, и гулкая тишина наполнилась шепотом и шелестом. Тирликас стоял у трибуны с гербом СССР и колдовал с проектором, направленным на огромный экран.

Футболисты расселись в середине зала, на первые сиденья не сел никто, будто бы обозначая, что между нами и Тирликасом — стена, и договориться не получится. Тирликас словно не замечал направленную на него ненависть и выглядел довольным. Он делал вид, что очень занят и не видит, что мы вошли и ждем.

Позади меня и Погосяна уселся Клыков, прошептал:

— Давайте поближе друг к другу, чтобы не было видно, как я снимаю.

Наконец закончив, Тирликас повернул голову в зал и прогремел:

— Здравствуйте еще раз, товарищи.

Мне подумалось, что как-то все тупо. К чему этот кич и официоз, если Тирликас собрался проворачивать темные делишки? Мозги забуксовали от когнитивного диссонанса. Не вязалась эта тупость с образом Льва Витаутовича. Мне казалось, все эти договорняки обстряпываются по-другому. Как же… фальшиво, черт побери!

Вспомнилось, как друг в универе встречался с милой девушкой, а потом она превратилась в мегеру и стала его сжирать. А оказалось, она так изменилась просто потому, что нашла другого, и прежний кавалер потерял для нее ценность.

Тирликас пожевал губами, будто пробуя что-то на вкус, и проговорил мурлыкающим голосом:

— Итак, Александр Александрович, ваше решение?

Димидко встал — высокий, бледный, со сжатыми кулаками.

— Наш ответ — нет, — уверенно произнес он.

Тирликас вскинул бровь. Расстроенным он не выглядел. Впрочем, он мастерски умел скрывать чувства.

— Хорошо. — Тирликас скользнул взглядом по залу, мысленно коснулся каждого, а потом сказал: — А теперь я хочу кое-что вам показать. Только увы, без звука, запись голоса велась отдельно.

Да что ж ты издеваешься? В душе снова начал разгораться гнев.

На экране появилась картинка. Изображение велось камерой, установленной вверху, но даже так узнавалась кудрявая макушка Витаутовича, а вот блестящая лысина в обрамлении русых волос — нет. Лысый что-то протянул Тирликасу, тот отошел к столу, что под камерой, и пересчитал деньги, кивнул чему-то или кому-то и запрокинул голову, глядя в объектив.

Дверь кабинета распахнулась, и туда вломились двое в форме. Лысый упер руки в боки, типа это не мое, меня подставили, но Лев Витаутович указал на камеру, и лысый сник, ссутулился и позволил милиционерам себя вывести.

— Это директор «Старта», который пытался меня купить, — прокомментировал Лев Витаутович и замолчал, позволяя нам самостоятельно осмыслить произошедшее.

Кровь в моих венах будто бы начала вскипать, изнутри поднялся жар.

— Я солгал. — Лев Витаутович развернул конфету, отправил в рот, прожевав, добавил: — Команда прошла испытание успешно. Будем работать.

Димидко вытаращил глаза. Больше всего на свете ему хотелось врезать Витаутовичу и долго возить его мордой по столу. Я вспомнил, как он касался разума, когда только предложил продаться, и все понял — ему нужно было знать, что думает каждый, кто потенциальный перебежчик, и стоит ли вливать в команду ресурс. Мои губы невольно растянулись в улыбке. Но врезать Тирликасу все равно не помешало бы.

Сидящий рядом со мной Микроб запрокинул голову и заржал. Димидко встал, громыхнув стулом, и вызверился на Тирликаса:

— Мы что вам, крысы подопытные — эксперименты свои проводить. — Он кивнул на меня. — Нерушимый, вон, руки себе до мяса стесал. Как ему теперь на воротах стоять?

— Приношу свои извинения, — спокойно произнес Витаутович.

Ничего. Раны заживут, причем быстро. Да, методы Тирликаса мне не нравятся, но еще час назад мы всем коллективом готовились ему противостоять, и вот мы снова в одной лодке. Главное — будем работать.

А раны я смогу зарастить за несколько дней, правда, руки придется бинтовать, чтобы парни чего не заподозрили.

25 апреля, Рига

Рига была такой же, как я ее себе представлял: шпили католических соборов, необычные праздничные здания — красные, бежевые и даже черные. Контрастно очерченные окна, узкие булыжные мостовые.

Мы прилетели на день раньше, чтобы хоть немного познакомиться с городом. В прежней реальности я в Латвию, которая не пускала россиян, не ездил. Больно надо просачиваться туда, где тебе не рады, будто воришка, а потом терпеть презрение местных. Вот уж великое упущение! Лучше поехать, например, в Италию или Грецию, где тебе рады. К тому же холода мне хватало в родном Саратове, если уж куда податься, то на юг.

Здесь же все было не так. Люди казались слишком степенными и будто примороженными. Развязно на улицах никто себя не вел, просто так никто не улыбался и не смеялся — только когда этого требовала вежливость. Но если Погосян или Гусак начинали паясничать, никто на них с осуждением не косился.

Ощущение было, словно для нас и для них время текло по-разному.

С утра было пасмурно. Или не пасмурно, или это туман медленно оседал на волосы, на одежду, на дорожки и дороги. Казалось, небо такое низкое, что вот-вот ляжет на крыши.

На посещение музеев времени не было, и мы просто слонялись по улицам. Сфотографировались на фоне памятника красным стрельцам. Потерли отполированные носы бронзовых бременских музыкантов, стоящих друг на друге. Что загадали, понятно.

Ну и конечно зашли в собор святого Перта, главное здание города, и даже взяли экскурсию.

Экскурсовод, рыженькая девушка, говорившая с мягким акцентом, знакомя нас с историей собора, строила глазки Гусаку. В конце экскурсии мы взобрались на самый верх башни, именуемой еще башней Петра, который восстанавливал ее после пожара. Несмотря на туманную погоду, видно было далеко. С одной стороны внизу толпились дома с серыми и черепичными крышами, причем располагались они хаотично, а не выстраивались в линию вдоль улиц, пересекающихся под прямым углом. В таких улочках и заблудиться недолго. С другой открывался вид на реку, Западную Двину, на перекинувшиеся через нее мосты и телебашню, едва проступающую в тумане.

Я сделал несколько фотографий и отправил Лизе — она любила путешествовать и очень хотела поехать со мной, но учеба не отпускала. Предыдущую, с бременскими музыкантами, девушка уже откомментировала: «Поцелуй котика в нос! (сердце)».