Иного не желаю (СИ) - Лошкарёва Виктория Витальевна - Страница 10

Нет, правда… стокгольмский синдром, не иначе: мне вдруг стало казаться, что ночное насилие могло было быть как-то связано с кровью оборотней, присутствующей во мне. Спровоцировано ею. Ведь если оборотни на самом деле и существуют, то это ещё не значит, что они живут по человеческим традициям и законам. Другая физиология – другие правила общества. Плюс: и от людей надо как – то скрываться.

Послушай сейчас кто меня – без очереди попаду в психушку.

И всё же. Этот мужчина – Этьен, он назвал меня своей женой, но я так и не поняла, какой смысл француз вкладывал в это слово. Возможно, у оборотней это всего лишь такое красивое название женщины, которую удалось... 

Вспоминать, что именно ему удалось, мне совершенно не хотелось, а потому я сконцентрировалась на то, во что до сих пор верилось с трудом: в существование оборотней. 

Даже самый далёкий от анализа данных человек бы понял, что в моем случае, хотя бы один из родителей обязан был иметь это не совсем человеческое наследие, и тогда вставал другой логичный вопрос: как родителям удалось это скрыть. В смысле, они ведь как-то скрывали эту совсем не маленькую деталь и от меня, и от бабушки с дедушкой, и от остальных родственников и друзей.

Я понимала, что мне во что бы то ни стало надо было попасть в родительскую квартиру – ту самую, которую бабуля сохранила как музей. Теперь я даже была ей благодарна за это: сохранив остановку и все вещи в родительской квартире без изменений, бабушка дала мне шанс понять, кто я такая, и есть ли во мне то самое, о чем говорил Этьен.

Если честно, будь у меня ключи от родительской девушки, я бы поехала прямиком туда (слишком тяжело мне давалось показное спокойствие), но, к сожалению, ключи имелись только у бабули, а потому пришлось как-то продолжить держать себя в руках.

— Ты сможешь, Таисия, — убеждала я себя, сжав руку в кулак. – Сможешь. Ты уже прошла полпути: не заперлась в квартире, как побитая собака, не выла (почти не выла) в ванной – а действовала. Разумно. Логично. Последовательно. Пусть и трясясь мелкой дрожью от нервного потрясения, но действовала. Осталось совсем чуть-чуть.

 Наконец, из-за поворота показался хорошо знакомая четырнадцатиэтажка. Здесь, среди кустов сирени притаился второй подъезд, где на пятом этаже (окнами во двор) располагалась квартира моих бабушки и дедушки. Попросив притормозить возле нужного подъезда, я расплатилась с водителем и вылезла из машины.

А уже через пару минут позвонила в хорошо знакомую, родную дверь. Казалось, что я как будто и не уезжала в Москву: вот квартира моих родных, где меня всегда ждут и любят. Пусть я и выросла без родителей, но бабуля и дедуля сделали всё, чтобы заменить мне их.

— Тая, — в растерянности произнесла бабушка, когда открыла входную дверь. – А ты что здесь делаешь?

И тут же сделала собственные выводы.

— Какая ты молодец, девочка! – воскликнула она, пропуская меня внутрь. – Решила навестить нас, чтобы вместе помянуть твою маму. Правильно, Тая! Проходи, девочка, проходи.

Меня пустили внутрь квартиры.

— Оставляй свою сумку здесь, пойдем чай пить.

— А дедушка где? – заглядывая в зал, бывшей когда-то моей комнатой, поинтересовалась я. С момента моего переезда в Москву, мамины родители сделали здесь ремонт – и ничто больше не напоминало о моем былом присутствии в их доме.

Впрочем, эта комната изначально была залом. Моей она стала вынужденно – и только на время.

— А, дед к Михалычу пошёл. У того то ли дрель не работает, то ли ещё какая причина.

Бабушка усмехнулась, молча щёлкнув пальцами себя по шее. Мол, вот зачем на самом деле дед пошёл к приятелю.

— Щи ему варю, — поделилась бабуля, демонстрируя гору нашинкованной капусты. — А то у Михалыча жена уехала – поди, всухомятку закусывать будут.

Поправив фартук, бабушка чуть убавила огонь под кастрюлей с кипящим супом. Несмотря на тяжелую жизнь, бабушка выглядела очень хорошо для своих лет: подтянутая фигура, обработанные ноготки, светло-бежевый домашний комплект из леггинсов и футболки прекрасно дополнял её образ. Кстати, волосы мы стригли почти одинаково, только бабушка давно уже красилась в блондинку, я же предпочитала сохранять свой природный цвет. А сережки у нас были одинаковые – неприметные золотые гвоздики с зеленым хризолитом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Помыв руки, я уселась на табуретку и с каким-то тайным удовольствием смотрела на то, как бабушка, поставив чайник, вернулась к приготовлению щей.

Было в этом что-то невероятно теплое, домашнее. То, по чему я так сильно соскучилась.

И тем сложнее мне было начинать тяжелый и сложный разговор.

— Как дела в Москве, Тая? – поинтересовалась тем временем бабушка. – Как на работе?

— Всё хорошо, — после короткой заминки, ответила я. Ну не пугать же бабулю сразу. – Москва по-прежнему стоит, работы как всегда много…

— Сейчас с супом справлюсь – и мы с тобой маму помянем. Бедная моя Людочка.

Бабушка замерла, тяжело вздыхая.

— Кто же знал...

— Бабуль, я хотела спросить.

— Да, Тая, — рассеянно улыбнулась бабушка.

— Ты так и не знаешь, что случилось с папой?

— Нет. – Быстро ответила бабушка. И впервые я заметила, что это было слишком быстро. – Никто не знает, куда он подевался.

— А этот меценат, Баев?

—  Так ты же вроде сказала, что его убили, — почему-то улыбнулась бабушка. – Теперь-то даже у него не спросишь.

— Нуууу…. может, у него кто из родных остался. Или там, какие-то компаньоны?

Отшвырнув с силой половник, бабуля взялась за нож, чтобы подрезать капусты.

— Таисия, зачем тебе этот Баев? Понятно же, что отец твой не смог пережить ухода твоей матери. Оставь это, девочка. Не стоит ворошить прошлое.

Бабушка повернулась ко мне спиной и демонстративно молча принялась резать капусту.

— Бабуль, — тихо поинтересовалась я, слушая, как закипает чайник. – А ты веришь в существование оборотней?

— Что?

Развернувшись ко мне, бабушка, ставшая внезапно какой-то чужой и незнакомой, почти с ненавистью посмотрела на меня.

Крепко сжимая при этом нож в своей руке.

— Бабушка….?

— Не говори мне, — прохрипела она, злобно поджав губы. – Не говори мне, что в тебе проснулась эта тварь.

Она почти вжалась в кухонную столешницу, выставив нож впереди себя.

— Ты – дочка моей Людочки, ты же похожа на свою мать как две капли воды… Тая, это ведь неправда. Ты не взяла ЭТО от отца? Не взяла ведь?

— Я не знаю. — Тихо ответила я.

— Откуда ты вообще узнала про оборотней?

— Мне рассказали.

 — Кто? – нахмурилась бабушка. А потом закричала. – Это Баев нашёл тебя, да? Его подручные??? Они говорили, что если в тебе проснётся их кровь, нам надо будет срочно дать им знать. При любых, даже малейших, сомнениях…

Бабушка ядовито рассмеялась.

— Не говори мне, что я ошиблась. Не говори, что ты стала одной из ЭТИХ. Он ведь ещё тогда, после смерти Анатолия, хотел забрать тебя к себе. Но я не дала. Ты была так похожа на мать – и в тебе ничего, ничего не было от этого зверя!

— Значит, это всё правда, — ошалело протянула я. Офигеть: отец оборотень и я, получается, их полукровка.

— Я не верила твоей матери, когда она мне рассказала про твоего отца, — процедила бабушка. — Я думала, что Люда преувеличивает, выдумывает. Она не могла спать с твоим отцом, а он… он был на ней помешан. И наказывал её за её болезнь. Изменял, не отпуская от себя. Когда же он срывался — когда она пораненная приходила ко мне, я пыталась убедить её сохранить семью.

Бабуля отшвырнула нож и высокомерно посмотрела на меня.

— Понимаешь, мы в те года только благодаря Толику нормально и жили. Пока остальные жрали дешевые макароны без масла да колготки годами штопали, твой отец хорошо обеспечивал своих родных и близких. Ты этого, конечно, не помнишь, слишком маленькая была, но тогда всё было по-другому. И мы хотели для Люды как лучше.