Иван Московский. Том 5. Злой лев (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 43

— Я рад приветствовать тебя у себя в гостях! — произнес Александр Литовский. — Ты даже не представляешь, как я счастлив избавиться от этого навязчивого общения с Фридрихом.

— Взаимно, — коротко кивнул Иоанн. — Мне крайне приятно, что не пришлось драться с братом мое возлюбленной супруги.

— О! Это было непросто. Фридрих меня пытался постоянно принуждал к этому.

— Как он тебя отпустил?

— А зачем я ему теперь? Он идет в Польшу искать артиллерию. У меня в Литве с ней все плохо. Ни пушкарей, ни пушек. Да и я его утомил. Ведь с моим войском вечно были сложности. То застрянет, то опоздает, то придет не туда, то упьется.

— Ты большой молодец, что людей сберег. Они великая ценность. Сильное разорение твоим землям Фридрих учинил?

— Жалобы идут одной сплошной рекой. — покачал головой Александр. — Их даже прочитать все не могут. Там, где он проходил — сельское население разбегалось и жизнь приходила в упадок.

— Разбойник, — покачал головой король. — А еще твой родственник. Разве можно так?

Помолчали.

Риторический же вопрос.

— Намедни ко мне прибыл человек из Риги. От Ганзы. — произнес Великий князь Литовский.

— Они уже устали осаждать мой город?

— Истинно так, — улыбнулся Александр. — Устали. И хотели бы полюбовно разойтись, выплатив компенсацию.

— Даже так?

— По их словам к войне Ганзу принудил Фридрих, как Император Священной Римской Империи, в землях которой стоят их города. Узнав же, что его побили, они и решили не доводить до греха. И просят, чтобы ты их принят.

— Вовремя одумавшийся — лучше, тем упорствующий до самого конца. Я-то грешным делом уже думал, что к ним пора идти в гости. Вразумлять. А тут такое прояснение. Славно… славно… Вечером я их приму.

— Я передам им твои слова. Уверен, они будут счастливы встретить такое понимание.

Иоанн улыбнулся. Кивнул. И выдержав паузу спросил:

— Тебе ведомо, кто отравил твоего отца и моего тестя?

Тишина.

Александр Литовский, да и, пожалуй, вся свита, присутствующая на приеме, напряженно замолчали. По лицу… по лицам было видно — прекрасно знали. Но говорить не спешили.

— Твой отец был уже не молод. Несколько лет и он бы преставился, а ты бы так и так стал Великим князем Литовским. Но известные тебе личности решили ускорить это дело. Совершив преступление перед людьми и Богом.

— Отчего же перед Богом? — спросил кто-то из свиты.

— Духовенство нам ниспослано для спасения души, дабы наставить нас на путь истинный. Если же оно подвизается убийствами или кознями политическими, то виновно в своих преступлениях не только перед людьми, но и перед Богом. Не так ли?

Тишина.

Никто не спешил отвечать на этот вопрос. Потому что скажи «нет» — и публично солжешь. О том, какое раздражение в польско-литовском и чешском обществе вызвало убийство Казимира все прекрасно знали. Да и многих из присутствующих оно зацепило. А скажи «да», так это что выходит? Римскую католическую церковь в вероотступники записывать что ли?

— Почему ты сохранил православие? — осторожно, после очень затяжной паузы спросил один из литовских магнатов.

— А почему я должен был от него отказаться? — удивился король Руси.

— Но… твой конфликт с Патриархом и православными священниками. Всем казалось, что ты примешь католичество.

— А что такое католичество? Тоже самое православие, только денег нужно Папе платить. Ну и зачем мне это все делать? Я дурной что ли его принимать?

— Но… — как-то сильно удивился магнат, явно не ожидавший такого ответа.

— Великая схизма, что произошла четыре, да уже почти что пять веков назад, это не раскол вероучения или догматики. Это раскол административный. Кто кому подчиняется и деньги платит. Не больше, и не меньше.

— Но есть же различия! — воскликнул Александр Литовский.

— И это нормально. Ибо в исконном христианстве была утверждена практика единства догмы, но различия обряда. Еще в единой Римской Империи, которая была необъятной и установить обрядовое единство среди великого множества народов, что ее населяли, не представлялось возможным. Отцы церкви были мудрее их жалких наследников. И боролись за спасение душ человеческих, а не пытались конкурировать со светскими правителями за власть. Ибо это есть вероотступничество. Богу божье, кесарю кесарево!

— Ты хочешь сказать, что Папа вероотступник?

— Папа, это человек, практикующий содомию, педофилию и симонию, погрязший в работорговле и ставший давно насквозь светским правителем? Папа, который любыми правдами и неправдами, стремится отхватить земли и города в управление и владение как лично, так и своих ставленников? Папа, что торгует отпущением грехов без раскаяния, словно мелкий лавочник в разнос по улицам? Дайте как подумать…. Какой же он вероотступник? Нет. Что вы. Это святой человек. Образец для всех христиан.

Раздались смешки.

Сдавленные.

— Педофилия? Содомия? — переспросил Александр Литовский. — Это серьезные обвинения.

— Для того, кто знает Рим — это даже не обвинения, а просто перечисления местных церковных обычаев. Целибат не разрешает иерархам окружать себя женщинами, дабы не вызвать всеобщего раздражения. Поэтому они окружают себя мужчинам. По возможности как можно более юными, чтобы имели хоть какое-то сходство с женщинами, беря над ними… хм… наставничество.

— Это богопротивная ложь! — выкрикнул кто-то из толпы.

— А целибат не богопротивная ложь! — встречно выкрикнул Иоанн. — Ни Адам, ни Моисей, ни сам Иисус Христос не принимали его. Ибо это прямо противоречит Святому Писанию, где сказано «плодитесь и размножайтесь»! Получилось или нет — дело десятое. Но целибат — это насмешка на божественными законами. Лукавое их искажение! Путь лжи, который закономерно приводит к еще большим грехам!

— Это богопротивная ложь! — вновь выкрикнул из толпы тот же голос.

— Выходи сюда и мы перед Всевышним выясним — кто из нас лжет. — встречно выкрикнул Иоанн, кладя руку на эфес рапиры. — Божьим судом.

Тишина.

— Что же ты притих? Где ты? Покажись!

Вновь тишина.

Но тут присутствующие в зале аристократы внезапно расступились, открывая вид на придворного католического священника.

— Иди-иди, — поманил его пальчиком Иоанн. — Мои слова против твоих слов. На чем будем драться? На рапирах? На саблях? На полексах?

— Я… мне запрещено брать в руки оружие!

— Кто-то выступит в его защиту? — спросил Иоанн, обращаясь к окружающим.

Все промолчали.

— А я видел его как-то с мальчиком, — вдруг произнес один из магнатов.

— Это был мой ученик!

— И в чем же ты его наставлял? — хохотнул кто-то другой, с полным пошлости подтекстом.

Дальше Иоанн просто молча наблюдал за тем, как литовские магнаты навалились на этого человека. Ему можно было посочувствовать. Но король гнал от себя эти мысли.

Магнаты чувствовали себя уязвленными из-за того, что их монарха убили. Но это капли в море их негодования. Ибо все упиралось в иное… совсем в иное.

С одной стороны — это поход Фридриха, который вел себя в Литве как завоеватель. И пользуясь превосходством в силе разорял местные земли. Грабил. Как по пути к Смоленску, так и во время отхода. Венгерской ведь и хорватской конницы у него хватало, которая частой гребенкой и широким фронтом проходила всю округу вокруг пути шествия его армии. И забирала все. От чего страдали не только простые шляхтичи, но и магнаты. И если с разорением обычной мелкой шляхты присутствующие еще могли смириться, хоть и с раздражением, но, когда выяснилось, что в кошелек лезли уже к ним… это стало совсем непростительно.

К этому раздражению добавлялся страх.

Их страх.

Ведь против столь грозного правителя, что так демонстративно пренебрегает их интересами они не могли возразить. Опасаясь за свою жизнь и здоровье. Вон — Казимира не пощадили. Даже Казимира!

А человек, испытавший страх, обычно весьма беспощаден к тому, кто заставил его почувствовать столь неприятное ощущение. Особенно когда этот «некто» оказывается у испугавшегося в руках. Даже если это некий психологический перенос и виновного просто назначают.