Упраздненный ритуал - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/33
• Следующая

Она кивнула на прощание и вышла из комнаты.

– Вот так в жизни бывает, – задумчиво сказал Вейдеманис, – иногда думаешь, что твоя жизнь не удалась и Бог зачем-то ставит на тебе эксперимент. А на самом деле... Может, она должна была пройти через все эти муки, чтобы обрести свое счастье? Может, поэтому она такая счастливая?

Дронго помнил, что Вейдеманиса бросила жена, оставив ему дочь. Поэтому не торопился отвечать. Наконец он сказал:

– Не знаю. Трудно вообще решать за других, что такое счастье. Она потеряла первого ребенка, заболела, бросила учебу, не сделала карьеры. Казалось, что все кончено и жизнь не удалась. А с другой стороны, у нее есть любимый муж, который остался ей верен в трудной ситуации, и выстраданный ребенок. Бог дал ей все, что она могла бы у него попросить.

– Я всегда подозревал, что ты скрытый антифеминист, – пробормотал Вейдеманис, – для тебя счастье женщины в семье, в любимом человеке.

– Да, – кивнул Дронго, – а я этого никогда не скрывал. Вместо дурацкого ора феминисток, которые спорят, кто главнее – мужчина или женщина, я искренне считаю, что важнее всего сама жизнь человеческая и чувства, которые возникают между людьми. Мне иногда кажется, что человечество выживает именно благодаря этим чувствам, этой особой энергетике, возникающей между людьми. Она материализуется и защищает наше пространство от энтропии зла, которое тоже материализуется, в не меньшей степени.

– Вы философ, Дронго, – заметил Ахмедов, – вам нужно менять профессию.

– У меня философская профессия, – улыбнулся в ответ Дронго, – я уменьшаю энтропию зла, пытаюсь в меру своих возможностей сузить ее размеры. Разве это не замечательная работа?

Ответа он не услышал. В комнату вошел Фазиль Магеррамов. Вид у него был взволнованный и несколько растрепанный. Однодолларового галстука «под фирму» на нем уже не было. Две верхние пуговицы рубашки были расстегнуты. В добротном костюме он смотрелся сейчас гораздо лучше, чем раньше.

«Еще браслет снять, – подумал Дронго, – и будешь похож на нормального мужчину».

Магеррамов был явно взволнован. Только что из класса, вся в слезах, вышла Оля. Он не скрывал своего волнения, входя сюда.

– Здравствуйте, – осторожно сказал Магеррамов, обращаясь к присутствующим. У него была та почтительная осторожность, которая бывает только у торговых и финансовых работников при виде сотрудников правоохранительных органов.

– Здравствуй, Магеррамов, – майор Ахмедов почувствовал в нем свой «контингент». Это был не независимый бизнесмен Аббасов, и не Габышев, работавший неизвестно на кого. Это был человек, боявшийся любого сотрудника в форме. Магеррамов знает правила игры и будет играть по этим правилам. Поэтому Ахмедов взял инициативу в свои руки и, показав вошедшему на стул, разрешил сесть. Этому можно говорить «ты», он не обидится.

Магеррамов осторожно сел на краешек стула. По-русски он говорил с небольшим акцентом. Однако Ахмедов допрашивал его именно на русском.

– Ты дружил с Керимовым? – сразу спросил майор.

– Мы вместе учились, – осторожно ответил Магеррамов.

– Это я знаю, – нахмурился Ахмедов, – я хотел уточнить: как хорошо ты его знал?

– Много лет знал. Дружили, – Фазиль почувствовал, что чем-то вызвал недовольство сотрудника органов, и сразу попытался исправить положение. – Мы очень дружили, – добавил он.

– До тебя нам рассказали, что Керимов вас обижал, – усмехнулся Ахмедов, – ты хоть нам расскажи, как он тебя обижал.

– Не обижал, – приложил обе руки к сердцу Магеррамов, – совсем не обижал. Мы очень дружили.

– С кем вы еще дружили? – неожиданно спросил Дронго. Верный своим принципам, он никогда не обращался к незнакомым людям на «ты», даже если они позволяли это делать.

– Со всеми дружили, – Магеррамов повернулся к нему. Его смущал этот неизвестный. С одной стороны, он тоже принимает участие в допросе, а с другой – разговаривает вежливо, обращается на «вы», и вообще известно, что Раис привез его из Москвы. Он эксперт. Конечно, у него нет власти, как у этого майора, но лучше и с ним быть поосторожнее.

– Говорят, что вы больше всех общались с Рауфом Самедовым? Это верно? – уточнил Дронго.

– Да, да общались. Как со всеми. Наши сестры дружили, – на всякий случай сообщил Фазиль, испугавшись, что именно его могут обвинить в убийствах.

– И вы вместе смотрели видеомагнитофон, – напомнил Дронго, – у других ведь не было такой дорогой игрушки.

– Смотрели, – кивнул, облизнув пересохшие губы, Магеррамов, – но только разрешенные фильмы. Только разрешенные.

«Прошло столько лет после развала Советского Союза, уже нет диктата партии и КГБ, а он все еще боится, – подумал Дронго. – Может, я и не прав. Может, тот режим, так калечивший души людей, должен был рухнуть. Рухнуть, чтобы появились другие люди, без постоянного чувства страха. Они не будут бояться смотреть те фильмы, которые им нравятся. Может, я не прав, когда сожалею о распаде Союза?.. Нет. Это разные вещи. Режим кретинов, который нужно было менять, и моя собственная страна, которую нельзя было разрывать на части. Эти два понятия не тождественны. Это совсем разные вещи».

– Кто еще с вами смотрел «разрешенные фильмы»? – спросил Дронго.

– Мы все вместе собирались, – облизнул губы Магеррамов, – иногда и мальчики, и девочки.

– Коллективное приобщение к культурным ценностям, – прокомментировал Дронго. – Теперь я верю, что вы очень дружили.

Ахмедов недоуменно смотрел на него. Он не мог понять, о чем идет речь. Вейдеманис усмехнулся. Парадоксальность мышления Дронго не была для него новостью.

– Кто, по-твоему, мог убить Керимова? – спросил Ахмедов, решив, что пора брать инициативу в свои руки. – Кто это мог сделать?

– Из наших никто, – испуганно прошептал Магеррамов, – никто не мог его убить. Игоря все уважали. Он был такой справедливый. Всем помогал.

– Вам тоже? – спросил Дронго.

Магеррамов метнул на него испуганный взгляд.

– Мне тоже, – подтвердил он, – у меня всегда было все в порядке.

– А почему вы так неожиданно ушли из Министерства финансов?

Вопрос Дронго заставил Магеррамова вздрогнуть.

– Почему ушел? – он явно тянул время. – Я перешел на другую работу.

– На какую?

– В Министерство торговли.

– А сейчас снова вернулись в финансовые органы. Вы ведь, кажется, работаете в банке?

– Да, – Магеррамов нервничал все больше и больше, оглядываясь по сторонам.

Вейдеманис видел его волнение, но не понимал причины. А Дронго, почувствовавший состояние Магеррамова, уверенно задавал следующие вопросы.

– Странно, – громко сказал он, – обычно финансисты не любят уходить в торговлю, считая это менее престижным. Кем вы работали в Министерстве финансов?

Магеррамов затравленно посмотрел по сторонам. Даже Ахмедов насторожился, чувствуя, как он нервничает.

– Я работал... Я работал в министерстве...

– Кем?

– Заместителем начальника управления, – выдохнул Магеррамов.

– И на какую должность перешли в Министерство торговли? Отвечайте, мы вас слушаем.

– Я... Мы... Я перешел работать сотрудником планового отдела Министерства.

– И вы хотите нас уверить, что ушли добровольно? – закончил Дронго. – Признайтесь, Магеррамов, что у вас были неприятности.

– Проверка была, – вздохнул Фазиль, – прокуратура начала проверку деятельности министерства. Нашего министра к тому времени сняли, и меня тоже.

– И Керимов вам не помог? Только не лгите, Магеррамов, это ведь легко проверить. Мы можем опросить ваших бывших коллег, уточнить в прокуратуре, в вашей семье. Он вам помог?

– Да, – почти с отчаяньем выкрикнул Маггерамов, и сам испугался собственной смелости, – да, он мне помог тогда. Он всем помогал.

– Всем помогал, – задумчиво повторил Дронго. Он подошел ближе, взглянул в глаза Магеррамову, положил свои руки на его и очень тихо спросил: – Сколько вы ему заплатили?

• Предыдущая
• 23/33
• Следующая