Хороший сын (СИ) - Маквей Пол - Страница 19
- Предыдущая
- 19/46
- Следующая
— Да, парочка.
— У меня тоже. — Значит, теперь дрочить можно. Ежели выросли. Называется — пубертат. Мне наш Шеймас про него все рассказал. В пубертат на лобке вырастают волосы, можно дрочить и кончать, а это значит, что ты мужчина и уже можно трахаться. Спорим, эти сучки из каталога потом трахаются с фотографом.
— Наверняка.
— Зуб даю, что трахаются.
— Наверняка.
— Я, как вырасту, тоже буду.
Гляжу на него искоса, напрягаю глаза, пока не делается больно. У него глаза закрыты, и я вглядываюсь повнимательнее. Его половина каталога ходит взад-вперед.
В штанах что-то происходит. Я тоже запускаю руку под каталог. Ощупываю дружка. Сжимаю, чтобы перестал пухнуть. А он не перестает — скоро будет заметно. Пердун явно там чем-то занимается. Но он может заниматься всем, чем угодно. Крутышу Мартуну-Пердуну никто ничего не скажет, что бы он там ни делал.
Я смотрю на тетку в прозрачный трусах, а Пердун жарит ее снизу. Да уж, если бы Пердун был фотографом, он бы ее обязательно трахнул. Сразу видно. Потираю штаны снаружи. Мартун издает какой-то странный звук. Смотрю на него. Глаза у него закатились, как у настоящего психа.
Смотрит на меня, вскакивает, бросив каталог мне на колени, и бежит дальше вверх по лестнице, — штаны спущены до колен; скрывается в комнате. Я стискиваю своего дружка до боли, в надежде, что когда Мартун вернется, он спухнет.
Слышу, как в сортире спускают воду. Сзади подскакивает Пердун. Одной рукой держится за стену, другой — за перила, переступает через мою голову и, едва не сломав мне шею, плюхается на ступеньку. Крутой он все-таки.
— Пошли, Доннелли. Ты чего тут завис? Похабные картинки рассматриваешь? Ручкой себя гладишь?
— Нет!
Он хватает каталог.
— Ого, а у Доннелли стоит, — ржет Мартун, тыкая меня в дружка. Я прикрываюсь руками. — Ты че, дрочил тут?
— Вовсю, — отвечаю, а лицо так и горит.
— Ну, я-то это проделываю раз по сто надень, — говорит Пердун. — Давай, сматываем отсюда, — добавляет он и бежит вниз по лестнице. Открывает входную дверь. Я прижимаю дружка к животу, чтобы не высовывался, и прыгаю по ступенькам.
— Погоди-ка.
Он останавливает меня рукой. Прикасается ею к моему бугру, да там и оставляет. Мы оба делаем вид, что ее там нет.
— Чего? — спрашиваю.
— Проверяю, что там бритов нет, — отвечает.
Вытягивает голову подальше, выпячивает задницу, пока не упирается ею в меня. Между ног от этого жарко. Он покачивается из стороны в сторону, смотрит то вправо, то влево, трется о меня.
А потом припускает по дорожке, я следом. Мы бежим по улице обратно туда, где марш. Оркестр больше не играет. Стоят в две шеренги бойцы из ИРА, в балаклавах, темных очках и беретах. Кто-то выкрикивает приказы, как старший сержант. Они поднимают винтовки, которых я даже не заметил.
Огонь!
Все кричат «Ура!» Мы с Мартуном тоже. Прыгаем на одном месте.
Огонь!
Не знаю, почему мне так кажется — не видно же, что вылетает из винтовки, — но похоже на фейерверк. Я знаю, что когда-нибудь увижу настоящий фейерверк. И цирк тоже. И ярмарку. В Америке.
— Двинули, — говорит Пердун. — Где беспорядки, там и мы. Мне в прошлый раз дали коктейль Молотова подержать.
Он им, похоже, нравится. Бежит к бойцам ИРА. Видит, что я отстал, поднимает руки: «Ты чего?»
Я пожимаю плечами. Он тоже, и ныряет в толпу. В следующий раз я покажу Пердуну, что ничего не боюсь. Я забыл рассказать ему про пистолет. Услышит — зауважает. Вот только мы не договорились о новой встрече. Блин!
Домой не хочется, лучше посмотрю на людей. Выискиваю в толпе мальчишек постарше. Гляжу, как они общаются. Как двигаются, как стоят. Гляжу.
8
ШЕСТЬ НЕДЕЛЬ ДО СВЯТОГО ГАБРИЭЛЯ
Папаня заявился домой среди ночи и стащил из кармана маминого пальто кошелек. В первый раз в жизни не забыл взять с собой ключ. Моль говорит — значит, он это заранее замыслил. Теперь мы без гроша. Мы и так были без гроша. Но сейчас еще хуже. Папаня упер телик. Мой телик. Не знаю, что я теперь буду делать. Я ведь только там вижу таких же людей, как я. Хочется умереть. Но, по крайней мере, Папаня свалил насовсем. Снова сюда приходить он постыдится. Да и Ма его после этого ни за что не впустит.
Бог разобрался, забрал его отсюда. Как я и просил. Ну, а я расплатился. Око за око. Телик за Папаню.
9
ПЯТЬ НЕДЕЛЬ ДО СВЯТОГО ГАБРИЭЛЯ
Зеваю и потягиваюсь, но тихонько, потому что хочу поиграть с Киллером, пока все еще спят. Сквозь особые венецианские жалюзи полосками льется солнечный свет. Без шороха-звука выбираюсь из своей кровати на втором ярусе, сползаю по металлической лесенке — аккуратно, чтобы не поскользнуться в носках. По марсель-марсовски переступаю через Пэддины одежки, выхожу за дверь. Ни звука, ни движения. Десять из десяти.
На цыпочках спускаюсь с лестницы, поворачиваю ручку в дверях гостиной и пихаю дверь вперед — медленно-медленно, тихо-тихо. Гляжу наверх, протискивая задницу в дверной проем, пятясь, вхожу в гостиную. Аккуратно прикрываю дверь. Есть! Никто не проснулся. Несколько раз подскакиваю и пляшу ирландскую джигу.
Замираю. На нашем диване — мужик. Сейчас обмочусь со страху. Или в обморок упаду. Мне закричать? Грабителем он быть не может — их у нас в Ардойне нет, потому что ИРА их всех прижучила. И какой грабитель полезет в дом, чтобы там поспать? Впрочем, бездомный грабитель, может, и полезет. А с виду он — настоящий бездомный, с большой бородой и длинными волосами. Если бы Папаня не свалил, это мог бы быть кто-то из его собутыльников. А может, теперь и у Пэдди завелись собутыльники, раз уж он считает себя одним из них.
— Ну че, пацан? — мычит низкий сонный голос. — Мамашка встала?
— Не.
— Я Томми. Твой дядя Томми, — говорит.
— У меня нет дяди Томми, — отвечаю.
— А-а… — тянет. — Я такой, особенный дядя.
Гм… стараюсь выглядеть на все сто, а краем глаза смотрю на каминный прибор. Может, кочерга потребуется для защиты. Прохожу мимо него на кухню. Достаю рисовые хлопья, насыпаю их в миску. А вдруг у меня правда есть давно пропавший дядя? Кто знает. С Папаниной родней мы сто лет как разругались. Он с ними подрался, когда чего-то спер у Бабули. У своей собственной мамы.
Я слышал про «особенных» дядь — так называется новый папа. Но моя Ма никогда ничего такого не сделает, ни за что на свете.
— Микки.
Подпрыгиваю. Входит Ма, дядя Томми за ней.
— Все нормально, пацан? — спрашивает он, проходя мимо меня. Ма бросает на него быстрый взгляд. — Я сказал твоему мальцу, — кивает на меня, — что я его дядя Томми. — И поднимает брови.
— Правильно, — говорит Ма. — Я тогда сейчас пришлю Пэдди. Передашь мои слова куда надо. — Подмигивает.
Он выходит в заднюю дверь.
Откуда взрослые взяли, что дети не понимают, когда от них пытаются что-то скрыть? В смысле, ну дураку же понятно — и брови, и подмигивание. Прямо как тупейшие актеры из немого кино.
— А куда пошел мой дядя Томми? — спрашиваю.
— К себе домой.
Через задний двор? Странно. Гляжу в окно, что он там делает. Поднимает крышу конуры Киллера, запускает туда руку, что-то кладет в карман. Смотрю на Ма — но она занята, заливает мои хлопья молоком. Хлопья у нас теперь дешевые. Все из-за паршивца Папани. Я не буду говорить Ма, что дядя Томми забрал пистолет. И что Пэдди его раньше туда спрятал.
— Ступай в гостиную, посмотри мультики. — Толкает меня.
— Ага, как же. Папаня же телик унес, — говорю.
Ма смотрит в раковину и стискивает ее край так, что белеют костяшки пальцев. Ушла в какой-то другой мир. Я на цыпочках выхожу в гостиную, сажусь на пол.
— Микки, смотри, никому не говори, что твой дядя Томми тут ночевал. — Мимо проходит мамин голос.
— Это что, секрет?
— Да, секрет.
Секреты я люблю. Особенно те, про которые кроме меня никто не знает.
- Предыдущая
- 19/46
- Следующая