Наталья - Минчин Александр - Страница 29
- Предыдущая
- 29/38
- Следующая
Я стараюсь делать все, не двигаясь, даже не обнимая ее, иначе кушетка скрипит как рёхнутая, и мне кажется, весь дом пронзается этим скрипом.
— Санечка, — шепчет она, мои губы уткнуты в ее шею. — Давай пересядем туда…
— Там не застелено, — говорю я и страшно боюсь этого. У меня ничего не получится.
— Застели…
— Все у брата, я еще перед каникулами все простыни у него оставил.
— Забери…
— Да… Наталья. Но…
— Что? — Она целует меня в висок, и ее губы сползают по моей щеке к шее.
— Я боюсь, Наталья…
— Ты что, Санечка? Отчего? Ты такой смелый мальчик…
— Не знаю. Я не ожидал этого. Сегодня…
— Не бойся, мой хороший, — она успокаивает меня.
А у меня внутри все оцепенело — перед первым разом. И надо же, чтобы все так получалось.
— Наталья, мне неудобно идти у него брать все, я не хочу, чтобы он знал.
— Хорошо, Санечка, — соглашается она. — Я тебе сигареты принесла. Хочешь сейчас?
— Да, — облегченно, с радостью внутри, вздыхаю я.
Она встает, достает из сумки мои любимые сигареты, серебристую палочку — зажигалку и подходит ко мне. Я беру в рот сигарету, она подносит мне зажженную серебряную палочку.
— Спасибо, Наталья.
— Не за что, Саня, — она кладет все на стол. Потом находит пепельницу на тумбочке и подает ее мне. Как она быстро освоилась.
Достает из сумки белый батистовый платок, очень тонкий, кладет его на стол и вынимает яблоки.
— Можно я съем яблоко?
— Конечно, Наталья. Из двери направо — вода, а в шкафу должна быть тарелка.
Она кладет все пять в найденную тарелку и уходит, притворив за собой дверь.
Я сижу какой-то передерганный. Что со мной творится? Это же моя Наталья просит меня. И я как ненормальный идиот говорю «не могу». Это я отвечаю ей. Точно сошел с ума.
Но не могу же я насиловать себя, что-то сдерживает внутри. Я сильно затягиваюсь два раза.
Стук в дверь, очень тихий, прерывает мои размышления. Я встаю и открываю дверь.
— Санечка, я захлопнула, — говорит она.
— Это ничего, Наталья.
Она садится на стул, ставя тарелку на стол. Берет наугад яблоко и не кусает. Наталья смотрит на меня:
— А почему ты не снимаешь шапку, Саня?
— Знаешь, Наталья… — я мнусь.
— Тебя постригли, — смеется она. Снимает быстро шапку, я не успеваю. — Ой, какой ты забавный, Саня, — она целует меня в голову.
— Я сейчас, — вскакиваю я и выхожу из комнаты.
Захожу к нему.
— Как дела? Уже поцеловал? Рыцарь печального образа!
— Б., твоей развратной душе не понять высокие чувства.
— Конечно, — говорит он, — высокие — до первого раза.
Тьфу ты, как назло. Теперь точно не возьму. Вдруг меня осеняет. Он лежит на кровати. Как всегда.
— Б., отвернись к стенке, у меня сюрприз для тебя.
— Вкусное что-нибудь?
— Да. И пока я не сосчитаю до трех, не поворачивайся.
— Ладно. — Он поворачивается к стене. Ему тоскливо, поэтому он и соглашается. Он любит игры.
Я говорю «раз» и на цыпочках ступаю в угол, подхватывая скатанный баул с моими постельными принадлежностями. Хорошо хоть он не скрипит. Я говорю «два», возвращаясь к двери обратно.
— Ну, чего так долго! — он делает движение, будто поворачивается.
Я говорю «три», и дверь захлопывается. Фу-у, вздыхаю я в коридоре, вроде получилось. Но как теперь внести перед Натальей, а тем более стелить. Я умру со стыда. Она для меня совсем другая…
Я стучу, она тихо спрашивает «кто?», я говорю «я». Дверь открывается.
— Наталья, договоримся, стучать будем коротко два раза подряд. Это наш стук будет.
— Условный, — улыбается она.
Потом видит мою руку и в ней…
— Саня… — она беззвучно целует меня.
Я бросаю это в детскую кровать.
Вот же незадача: как это постелить? Она, будто специально, смотрит пристально на меня.
— Наталья, отвернись, пожалуйста… к окну.
— Я постелю, Санечка. Сама…
Ох, вздыхаю я, слава Богу: я б со стыда сгорел делать это перед ней. Не вяжется все это у меня с ней, для меня она больше, чем женщина. С ней была б неприлична эта простота…
Она беззвучно стелет. Иду к заставненному окну и отворачиваюсь я.
— Все, Саня.
Я поворачиваюсь и смотрю, как она улыбается. Она смотрит очень ласково, совсем ласково на меня. Так она смотрит в первый раз.
Свет выключается сам, я не понимаю уже как. Я сажусь в темноте и сижу. А что делать? Она опускается мне на колени, но не сильно, почти не сидит.
— Саня, — на ухо шепчет она, — ты не хочешь?
— Очень хочу, я настолько хочу, что даже не мечтал…
Она проводит по моим волосам лицом, потом шепотом спрашивает:
— Ты хочешь, чтобы я разделась сама?..
— Да, я не смогу…
Она встает. Отходит к кровати и на что-то раздевается. Кажется, стул. Я боюсь, что она будет громко раздеваться, но она делает все бесшумно, так, что я даже не догадываюсь, где она. Как снять с себя одежду, я не представляю, мне кажется, что эти звуки молний на расстегиваемых сапогах, стаскиваемые брюки, хрустящая рубашка — ужасны. По-моему, ей тоже неудобно, что я какой-то ненормальный. А говорил-то, трепался, прямо донжуан рода человеческого, и всего женского.
Как я раздеваюсь и оказываюсь сидящим на кровати, непонятно. Она касается моего плеча и опускает его рядом с собой. Я не дышу, боясь двинуться. Господи, да что это со мной! Ведь она же женщина. О возбуждении тут и мысли быть не может. У меня такое впечатление, что я вообще никогда не возбуждался. Все куда-то убралось в глубь меня и не думает появляться. Как это я когда-то мог думать о ее губах. Да я и прикоснуться к ней сейчас не посмею.
— Саня, — она подвигается, коснувшись меня.
Она шепчет:
— Что с тобой? Куда девалась твоя храбрость?..
О Господи, думаю я, ну куда же еще больше надо! Я отрываю руку от себя, от своего туловища. Она была вытянута… вдоль, по шву.
На ней только тонкая комбинация. Я провожу рукой — по голому телу. От этого тела у меня пробегают мурашки и начинают бегать постоянно. Я еще не касался такого. Она, по-моему, сама не понимает, что она волшебная, а тело у нее — богини.
Она глубоко вздыхает, наши губы сливаются, едва не кусая. Ее грудь приводит меня в чувство, и страх отступает, уступая инстинкту. Появляется какое-то желание, и я возбуждаюсь. Не до конца, но мне не боязно. Она сдергивает с себя комбинацию, и я впиваюсь поцелуем в ее грудь, грудь… Она стонет тихонько, и я не понимаю отчего, и боюсь, только бы не от боли, и ослабляю свои губы на ее соске.
— Саня… я хочу тебя…
Ее ноги раздвигаются. Мое колено во что-то давит, упирается… Она вскрикивает, не то это всхлип, не то вздох, — не понимаю я, входя в нее.
— Мой милый, — шепчет бесслышно она, — а… да…
Она становится моей, постепенно, убыстряясь, вдруг ее тело стало сжиматься и разжиматься, — как без сознания, она забормотала:
— Только не в меня… мне нельзя.
За секунду до этого я успеваю выйти из нее. И выхожу…
Она крепко прижимается ко мне. Она обнимает меня, сдерживая мое бьющееся тело. Что-то течет по ногам ее, выше… Она стала моей.
Я отбрасываю голову на подушку сбоку, она удерживает меня.
— Са… ша, — по слогам шепчет она, и мне непривычно такое имя, от нее.
— Наталья, тебе неприятно все это, — я прижимаю колено к ее ноге.
— Что ты, Санечка, ты прости меня…
— Я просто не люблю то, что из…
— Глупыш, — шепчет она. Простынею вытирает все мокрое, мое тело.
— Ты прекрасна, — не удерживаюсь я.
— Это тебе кажется, — говорит она. — Саня… — и целует меня.
Я шепчу ей на ухо такое, что́ у нее прекрасно, что она вспыхивает, горящим лицом касаясь моего тела.
— Ох, Саня. — Она снова долго целует меня. — Мой хороший, мне надо выйти…
— Куда? — спрашиваю я.
— …
Э-э, совсем одурел, как только что родился.
— Да, конечно. Только нет… ванны.
— Я что-нибудь придумаю.
Она одевается. Наверно, не полностью, думаю я, берет графин и уходит.
- Предыдущая
- 29/38
- Следующая