Легенда советской разведки - Н Кузнецов - Гладков Теодор Кириллович - Страница 21

Еще со времен Вильгельма Штибера1 немцы считались в Европе новаторами в области шпионажа. Раньше других они оценили возможности воздушной разведки. К началу тридцатых годов использование аэрофотосъемки было уже далеко не новинкой. И все же немцы, и это при полном запрете Версальским договором иметь военную авиацию, опередили своих бывших (и будущих) противников. В нарушение норм международного права и условий Версаля, они стали производить аэрофотосъемку сопредельных государств в мирное время. Причем, что весьма показательно, еще до того, как Адольф Гитлер в 1935 году открыто порвал со всеми ограничениями Версаля и приступил к формированию полумиллионного вермахта, а также военно-воздушных (люфтваффе) и военно-морских (кригсмарине) сил.

Для этих целей немцы использовали специальную эскадрилью "Ровель", названную так по имени ее создателя и командира Теодора Ровеля (иногда в литературе встречается написание Рувель).

Ac Первой мировой войны, Ровель в мае 1929 года на одномоторном самолете конструктора Гуго Юнкерса "Ju-34" установил мировой рекорд высоты, поднявшись на 12 540 метров. Тогда же он в качестве вольнонаемного служащего поступил на службу в абвер, где и создал звено, которое для маскировки скромно и неопределенно называлось "Экспериментальный пост высотных полетов". Уже тогда самолеты Ровеля с аэродрома в Киле проводили аэрофотосъемку Польши и демилитаризованной Рейнской области.

Вскоре Ровель, как и тысячи других бывших офицеров, восстановился на службе в вооруженных силах. Теперь у него было в распоряжении пять двухмоторных самолетов и группа опытных пилотов-ветеранов. Эскадрилья из Киля перебазировалась на аэродром Штаакен в Западном Берлине. Отсюда немцы начали регулярные полеты и над территорией Советского Союза, вели, в частности, разведку Кронштадтской военно-морской базы, Ленинграда, промышленных районов Пскова и Минска.

Теодор Ровель лично пролетел вдоль Рейна и сделал перспективные съемки возводимых французами укреплений "линии Мажино". С помощью стереографической аппаратуры он отснял также фортификационные сооружения Чехословакии. Снимки произвели огромное впечатление на командующего люфтваффе, бывшего капитана времен мировой войны, которого президент Гинденбург произвел сразу в генералы, Германа Геринга. (Уникальное звание рейхсмаршала Гитлер присвоит Герингу в 1940 году за особые заслуги в разгроме Польши и Франции).

Геринг попросил шефа абвера адмирала Вильгельма Канариса представить ему Ровеля, что и было сделано в 1936 году. Возможности Геринга были несравнимы с таковыми Канариса. Потому было решено передать группу Ровеля в 5-е (разведывательное) отделение генерального штаба люфтваффе. Группа была официально переименована в "Эскадрилью специального назначения". Ровель и его летчики получили новенькие самолеты "He-111". Экипаж такого самолета конструкции Эрнста Хейнкеля состоял уже из четырех человек. "He-111" обладал дальностью полета до 3000 километров, установленная на нем новевшая цейссовская оптика позволяла делать великолепные фотографии с высоты 10 тысяч метров. Радиолокаторов тогда еще не существовало, и в полете самолеты-шпионы с земли были невидимы и неслышимы. Лишь в некоторых случаях самолет можно было обнаружить по инверсионному следу - но это средствам ПВО ничуть не помогало, лишь позволяло отметить сам факт нарушения воздушного пространства.

Если требовалось произвести аэрофотосъемку крупного города с меньших высот, на самолеты наносили опознавательные знаки гражданской авиации. Одетые в штатские костюмы пилоты и штурманы делали вид, что осваивают новые трассы для немецкой авиакомпании "Дойче Люфтганза".

Когда Германия и СССР заключили пакт 1939 года, летчики Ровеля прекратили полеты над советской территорией... на целый месяц.

По-видимому, до немцев дошли слухи о том, что известный советский летчик Михаил Ульянович Алексеев на истребителе И-16 конструкции Николая Николаевича Петлякова испытывал новый форсированный двигатель, позволяющий серийному самолету-истребителю забираться на высоту за 10 тысяч метров. Действительно, в одном из полетов самолет потерпел катастрофу и Алексеев погиб.

Эта информация не могла не встревожить и спецслужбы и люфтваффе Германии. Появление у советских ВВС высотных истребителей создавало реальную угрозу не только продолжению разведывательных полетов эскадрильи Ровеля, но и бомбардировочной авиации люфтваффе в целом.

Контрразведка НКВД не могла достоверно знать, какой именно информацией обладают немцы, выдача им через Шмидта заведомой "дезы" могло скомпрометировать ценного разведчика. Проблема обсуждалась на высоком уровне совместно тремя заинтересованными ведомствами. Решено было просьбу немцев "уважить", передать им информацию, близкую к истинной, но дозированно, с соблюдением собственных интересов.

Результат игры был положителен. На очередной встрече немецкий разведчик сказал Кузнецову: "Должен вам сообщить, что я посвятил 15 минут для беседы с военным атташе генералом Кестрингом лично о вас. Я подробно описал генералу Кестрингу весь ход и развитие нашего с вами знакомства и связей. Он очень заинтересован работать с вами и просил передать и твердо обещать следующее: при первой же необходимости или вашем желании перебраться в Германию вам будут предоставлены все находящиеся в нашем распоряжении средства..." Затем Карл подошел к тому делу, из-за которого, собственно, и ездил в Черновицы.

Оказывается, в этом городе много лет - еще со времен Первой мировой войны - жил старый, заслуженный агент немецкой разведки. После революции в России, гражданской войны и прочих событий этот шпион - некто Десидор Кестнер - был законсервирован.

За годы, предшествовавшие воссоединению Северной Буковины с УССР, Кестнер разбогател, стал владельцем ювелирной мастерской и магазина. В Берлине приняли решение вывезти старика в Германию. В первую свою поездку в Черновицы Карл передал Кестнеру выездные анкеты, тот мог бы уже давно и спокойно выехать в фатерланд. Но все дело в том, что советские таможенные власти ни за что не пропустили бы за кордон огромные ценности - ювелирные изделия и валюту, которые Кестнер сумел припрятать при национализации своей мастерской и магазина. Когда Карл вторично приехал в Черновицы, чтобы попытаться заполучить эти ценности, доставить их в Москву, чтобы потом переправить в Берлин с дипломатической почтой, ему не повезло. Кестнер неожиданно перед самым его появлением очутился в больнице. Аппендицит, острый приступ. Тяжелая, с учетом возраста и состояния здоровья больного, операция.

В третий раз подряд ни ему, Карлу, ни другому немецкому дипломату ехать в Черновицы нельзя, слишком уж будет подозрительно. Вот если он, советский гражданин со знаменитой теперь фамилией Шмидт, съездит в Черновицы, разыщет на улице Мирона Костина дом 11-а, спросит Кестнера, представится сотрудником германского посольства Рудольфом Фальке, назовет пароль...

Все было понятно. А с фамилией Карл хорошо подметил: в прошлый приезд Николая приняли за родственника знаменитого полярника, хотели поселить непременно в "люксе"...

Шмидт выполнил задание немецкой разведки. 17 апреля 1941 года он приехал в Черновицы, дважды встретился с Кестнером - у него дома и в гостинице "Палас". И привез в Москву небольшой, но очень тяжелый чемоданчик.

Драгоценности на внушительную сумму, а также иностранная валюта так никогда в Берлин и не попали. Папаша Кестнер тоже.

Как Карл отчитался перед своим начальством за их пропажу - осталось неизвестно. Вскоре разразилась война, и инженер Шмидт так и остался не дешифрован немецкой разведкой. Впрочем, это уже не имело особого значения. Рудольфу Вильгельмовичу Шмидту все равно предстояло исчезнуть. Чтобы уступить место Паулю Вильгельму Зиберту.

Глава 6

В старых газетных подшивках в номерах от 22 июня 1941 года - самая обычная, сугубо мирная информация о жизни страны. В этот день на Центральном стадионе "Динамо" должен был состояться большой спортивный праздник, посвященный окончанию учебного года. На трибуны приглашены тридцать тысяч выпускников московских школ. В Большом театре объявлена премьера оперы Шарля Гуно "Ромео и Джульетта" с Сергеем Лемешевым и Валерией Барсовой в заглавных партиях.