Её звали Лёля (СИ) - Десса Дарья - Страница 58

Все понимали: эта зыбкая тишина ненадолго, и в ближайшее время враг попрет всей стальной мощью, но пока было время на подготовку и обучение. Занятия начинались рано утром и заканчивались, когда уже темнело. А поскольку летний день очень длинный, у девушек на сон оставалось совсем мало времени – четыре-пять часов, а после снова к орудиям, к плакатам и методичкам, к полевым кухням, к радиостанциям, – куда Родина приказала.

Лёля радовалась тому, что её окружает. Всё казалось таким безумно интересным. Она улыбалась каждому дню, хотя и понимала, что оказалась не на празднике, что здесь всё очень серьёзно. Но девичья непосредственность и жажда жизни сыграли свою роль. Лёля успела за те несколько недель, пока была в полку, познакомиться и подружиться со многими девушками. По вечерам, когда не нужно было дежурить, они читали книги вслух, делились воспоминаниями о тех, кого оставили дома.

Об одном многие жалели – не было патефона, чтобы крутить любимые пластинки. Но у одной девушки нашлась с собой гармошка. Небольшая, трёхрядка. Потому звучали перед отбоем разные мелодии. Веселые и грустные, и девушки даже танцевали иногда друг с другом, вспоминая гражданку. Та жизнь, которая была совсем недавно, теперь казалась очень далёкой. Словно не несколько недель прошло, а многие месяцы. Зато звуки гармошки позволяли отвлечься от тяжелых дум. Командиры на это смотрели спокойно. Все понимали: девчонки очень скучают по дому, им нужна поддержка.

Вот только времени оставалось всё меньше. Тревожные вести поступали каждый день, и хотя информация, доносимая во время политзанятий, была скудная, все-таки новобранцы понимали: немцы ежедневно приближаются к Сталинграду, наши войска оказывают ему достойное сопротивление, но силы слишком неравны. У наших – несколько месяцев тяжелых оборонительных боев, огромные потери, недостаток людей, техники и боеприпасов. У фашистов – постоянные пополнения живой силой и техникой, которую они перебрасывали с других участков фронта, создав на южном направлении мощный стальной «кулак».

Напряжение нарастало. Так что постепенно и без того редкие посиделки, когда девушки перед сном разговаривали о своей прошлой жизни и строили планы на будущее, танцевали или слушали игру на гармошке, порой песни пели, сошли на нет. Приходилось и днем и ночью охранять небо: дивизион из трех батарей 85-мм орудий – 37 пушек с девичьими расчетами – перешел на постоянную боевую готовность. Стало напряженным и каменным лицо командира дивизиона – Луки Ивановича Даховника. Он частенько стоял у блиндажа, посматривая на запад, и о чем-то напряженно думал.

– Ничего, у нас и подмога имеется! – шутили между собой зенитчицы. Так девчонки пытались скрыть свой ужас перед тем, что надвигалось с запада. Грохот, напоминающий далекие раскаты грома, все приближался – это в десяти километрах от города держались из последних сил на берегу Дона части 62-армии, с трудом сдерживая удары немецких войск.

Подмога, о которой шутили девушки, действительно была и даже называлась громко «прикрытием». Но что такое два танка и три бронетрактора (обшитые стальными листами на гусеничном ходу) перед 6-й германской армией с ее сотнями бронированных машин? Да, ещё зенитчиц охранял батальон рабочего ополчения – уставшие люди с серыми от недосыпа глазами. Они помогали девчонкам рыть окопы и блиндажи по вечерам, а днем ходили на свой завод: никто не стал отпрашиваться.

Первые несколько недель, пока привыкала к непривычным для себя армейским будням, Лёля, несмотря на усталость, старалась писать домой очень часто. Иногда удавалось, когда нагрузка оказывалась не настолько сильной, отправлять заветные треугольники каждый день, благо до города было недалеко, и военная почта работала исправно. Поговаривали, что в Сталинграде всё, как в мирное время. Магазины и кинотеатры работают, кафе открыты, даже трамваи ходят. Ничто не напоминает приближение врага.

Многим девушкам очень хотелось хотя бы на денёк съездить туда, полной грудью вдохнуть мирный воздух, ощутить себя снова гражданскими. Не получилось. Услышав однажды такую просьбу от одной из зенитчиц, Лука Иванович нахмурил косматые брови и отрицательно мотнул лысеющей головой.

– Не сходите с ума, девчата, – сказал грустно. – Оставьте всё до победы. Потом нагуляетесь.

Стоило выдаться свободной минутке, и Лёля уже доставала потрепанную школьную тетрадку, химический карандаш и, тщательно выводя буквы своим красивым почерком, рассказывала маме и сестре, как проходит её служба в Красной армии.

Девушке вообще порой казалось, что наконец-то нашла свое призвание. «Когда закончится война, – писала она, – я буду поступать в медицинский институт. Помнишь, мама, у нас есть такой? Хочу быть хирургом. Теперь уже точно. Стану, как мой друг Артём. Только к тому времени он, конечно, уже получит большой практический опыт, а мне придется нагонять. Ну, ничего, я справлюсь! Кстати, прошу тебя. Если как-нибудь заглянет спросить, как у меня дела, то скажи: всё хорошо, Лёля честно служит, передавала тебе большой пламенный привет».

Мать читала эти письма вместе с Валей. Они зажигали свечу, чтобы не тратить керосин в лампе, плотно закрывали шторы на окнах, чтобы обеспечивать светомаскировку, и медленно, чтобы не упустить чего-нибудь важного, озвучивали ровные, по-ученически аккуратные строчки. Лёля сообщала, что служба её протекает хорошо. Трудно приходится, конечно: «подготовка у нас очень серьёзная: скоро в бой, и мы должны встретить врага так, чтобы он здесь и закончил свой поход на восток». Девушка, это буквально чувствовалось в каждом письме, очень бы хотела рассказать что-нибудь о том, какие люди её окружают, но вместо этого было лишь одно: «Простите, мои дорогие, но больше подробностей написать не могу – военная тайна».

Правда, она умолчала, что однажды и ей пришлось побывать под огнём врага: случайный немецкий истребитель залетел на позиции их дивизиона и обстрелял из пулеметов. Когда он черной тенью спустился с неба, девушки брызнули в стороны с визгами и воплями – все необстрелянные, перепугались сильно. Хорошо, на позициях было много вырыто их же руками щелей – как раз на такой случай. В них и попрыгали, закрывая ладонями головы.

Думали, что враг улетел ни с чем. Разве несколько палаток пробило и одно орудие оказалось повреждено. Но нет, нашла пуля и своего человека. Был ранен в ногу один солдат из батальона добровольцев. Лёля, поскольку оказалась ближе всех, услышала его призыв «Сестра!» и, схватив из палатки санитарную сумку, помчалась на помощь.

Ранение было неопасным: пуля сильно повредила икроножную мышцу, но прошла навылет, не задев кости. Так что бойцу – плотному сорокалетнему мужчине с седыми висками – в некотором смысле повезло: теперь он надолго отправится в тыл. Лёля, когда увидела его лежащим в луже крови, натекшей на землю из ноги, сначала замерла на несколько мгновений. Во время учебы в училище разное приходилось видеть, но это был первый человек, который был ранен буквально только что.

– Сестрёнка, помоги, – сказал боец, сжав зубы.

– Да-да, конечно, секундочку, – спохватилась Лёля и, сняв сумку, перетянула ногу жгутом, затем разрезала голенище сапога, аккуратно, чтобы не сделать раненому ещё больнее, стянула обувь. Боец мужественно терпел, только кряхтел. Затем девушка разрезала штанину, засыпала рану антисептиком и, разорвав упаковку, наложила индивидуальный пакет.

– Ну вот, дядечка, всё у вас будет хорошо, – приговаривала она. – Через месяц будете, как новенький. Рана у вас неопасная, всё заживет. Сейчас отправим вас в медсанбат, оттуда в госпиталь.

– Спасибо, дочка, – проговорил боец. – Вот уж не думал, что так быстро служба моя закончится. Хотел повоевать, а тут такое. Эх, незадача…

– Ничего, вы обязательно вернетесь в строй, – уверенно сказала Лёля, хотя сама так не думала. Окинув взглядом рану, поняла: восстанавливаться мужчина будет очень долго, мышца сильно повреждена. Потому, зная, как ещё больнее станет скоро бойцу, сделала ему укол морфия.