Все лгут - Гребе Камилла - Страница 62

Бумс.

Картинка сделалась размытой. Холод, исходивший от мерзлой земли, пропал. Земля пропала, под тяжестью моего тела превратившись в пуховую перину.

Я очнулась от холода – я замерзла так, что меня трясло.

Тома не было. Единственный звук, который я слышала, – завывание ветра в верхушках деревьев, которые вырисовывались на фоне неба. В его черноте мерцали звезды – миллионы точек света из далеких миров.

Я села и пальцами принялась ощупывать шишку на затылке и опухший глаз. Потом взглянула на ладонь – крови не было. Я стряхнула с висков листья и застрявшую в волосах хвою.

Мое лицо распухло, но, прикрыв уцелевший глаз, я констатировала, что зрение осталось при мне. Голова раскалывалась от боли, сердце тяжко стучало, но сильнее всего этого был стыд.

Папа был прав: я все разрушила.

Это по моей вине нам пришлось переехать в эту чертову страну. Если бы мы не оказались здесь, я никогда не встретила бы Тома и ничего из всего этого просто не случилось бы.

Когда, добравшись до дома, я смыла с лица грязь, прокралась к себе в комнату и юркнула под одеяло, в дверь тихонько постучали.

– Я сплю, – отозвалась я.

Дверь открылась, и в комнату вошел папа.

Он включил лампу. Яркий свет ножом полоснул по моему разбитому глазу, и в голове тут же запульсировала боль.

– Выключи, – отрезала я.

Папа потушил свет, но остался стоять в дверном проеме.

– Твой глаз, – зашептал он в темноте. – Что случилось?

– Ничего. Ударилась на работе.

– Где ты была?

– На работе, сказала же.

Короткая пауза.

– До трех часов ночи?

– Мы закрывались на частное обслуживание, была корпоративная вечеринка. Она затянулась.

– Ясмин. Скажи мне правду, что еще с тобой произошло?

Я ничего не ответила.

– Ясмин! Это как-то связано с Томом?

– С чего бы вдруг? Уходи! Мне нужно спать.

Когда утром я спустилась в кухню, папа, Мария и Винсент уже завтракали. В кухне витали ароматы кофе и свежего хлеба. По радио передавали утренний выпуск новостей, обещая скорое похолодание. Снега можно было ждать уже к выходным.

Папа, увидев меня, отложил бутерброд на блюдце.

– Mon dieu[24], – пробормотал он.

– Что произошло? – всполошилась Мария. На ее лице было искреннее беспокойство.

– Я ударилась о дверцу шкафа на работе, – пояснила я, силясь улыбнуться и прикрывая рукой огромный синий бланш.

Винсент во все глаза смотрел на меня, пока я наливала себе кофе. Он несколько раз моргнул, открыл было рот, но снова его закрыл.

– Тебе больно? – спросил он.

– Неа, – соврала я.

– Тебя нужно утешить?

Винсент поковырялся в носу своим маленьким, перепачканном в масле пальцем.

– Не стоит, – ответила я. – Ничего страшного.

Папа с такой силой опустил на стол кофейную чашку, что жидкость выплеснулась и растеклась по скатерти. Тогда он поднялся и молча вышел из кухни.

Позже в тот же день, наверное, ближе к вечеру, Мария позвала меня выпить чаю.

Она сказала, что я могу поговорить с ней, если меня что-то гнетет. Что иногда здорово обсудить это с кем-то, кроме родителей. Что она очень обо мне беспокоится и хочет помочь.

Я знала, что она лжет, мерзкая святоша.

Мария была последней, с кем я могла бы этим поделиться.

Она устроила обыск в моей комнате, рылась в моем белье, а найдя немного травки, тут же вызвала полицию. Она боготворила Тома и предостерегала его, называя меня переменчивой.

Чем она могла мне помочь?

Несколько дней спустя я проснулась оттого, что у меня сосало под ложечкой. Меня тошнило. Я решила, что это хотят вырваться на свободу остатки рыбной запеканки, которые я забрала домой из ресторана, – гигиена в этом заведении оставляла желать лучшего. Я еще немного полежала в кровати, сделала пару глотков воды из стакана, который всегда держала на тумбочке, а потом встала.

Спустившись в кухню, я встала у стола как вкопанная. Вид французской булки и подтаявшего масла вызвал у меня новый приступ дурноты.

– Ты что, не будешь есть? – спросил папа.

Я покачала головой.

Мария оторвалась от газеты, большим и указательным пальцами теребя лохматую прядь волос.

– Ты сильно исхудала в последнее время, – заявила она. – Неплохо было бы немного поесть.

Со второго этажа донесся стук, похоже было на то, что что-то упало на пол в комнате Винсента.

Мария со вздохом отложила газету, встала и отправилась в прихожую.

– Это правда, – сказал папа, когда она исчезла из виду. – Ешь, ты худа как спичка.

– Я же сказала – не хочу.

Он нахмурился и бросил на меня долгий взгляд, но ничего не ответил.

Они, конечно, были правы. Вся эта чертова история с Томом не давала мне покоя ни днем, ни ночью. Проблема пустила корни во мне, в моей голове, где не осталось места для простых вещей – школы, еды, баскетбола. Логично, что и на моей внешности это тоже отразилось – я действительно стала тощей, можно было кости пересчитать. Кожа стала шелушиться, губы высохли и потрескались.

Моя жизнь словно превратилась в место чудовищной автокатастрофы, и люди, конечно, не могли перестать пялиться на нее, потому что так они делают всегда, когда видят чужое несчастье. Они глазеют и ужасаются, но все равно не могут перестать.

Мои приятели тоже так делали – глазели. И на работе многие спрашивали, что со мной.

– Все прекрасно, спасибо, – отвечала я с улыбкой. Что еще я могла сказать?

Ну так себе, на днях мой парень знатно выбил из меня дерьмо.

Однако причиной тошноты оказалась вовсе не рыбная запеканка из Риальто. Тошнота с новой силой вернулась на следующее утро и продолжала приходить каждое утро всю неделю.

О причине я догадалась. Может, я и была безрассудной, но уж точно не тупой.

В одной аптеке в центре я купила тест на беременность – до смерти боялась столкнуться с кем-то из знакомых и, схватив упаковку, пряталась за полками. Но волноваться было не о чем – из посетителей были только несколько пенсионеров да незнакомый мужчина – провизор с козлиной бородкой.

Вернувшись домой, я тут же заперлась в туалете, разорвала упаковку и извлекла наружу тест. Внимательно прочитав инструкцию, я пописала на него и несколько минут спустя констатировала, что на нем проступили две полоски.

Как это могло случиться?

Идиотский вопрос, знаю. Это случилось точно так же, как происходит всегда. Но ведь мы с Томом были так осторожны! Тем не менее мое собственное тело меня предало, и я залетела от худшего парня, какого только можно представить.

Самым важным и срочным был для меня, разумеется, вопрос – что делать? Я не могла и не хотела рожать ребенка от Тома, это было исключено. Не думаю, что он захотел бы стать отцом – зачем ему это сдалось, учитывая, что до окончания обучения оставалось два года? И разве потом он не собирался заработать хренову тучу денег и выкупить усадьбу Кунгсудд?

Так что главный вопрос, стоявший передо мной, звучал так: рассказать Тому и пойти ко врачу вместе, или отправиться туда одной?

Я размышляла над этим несколько дней. Размышляла и надеялась, что растущий внутри меня комок клеток вдруг устанет и отвалится, как напившийся крови клещ. Лежа в постели, я усердно представляла, как мое тело перекрывает краник маленькому безбилетному пассажиру у меня внутри и тот сморщивается, как изюмина, и умирает.

Но этого, конечно, не произошло.

Мое привычное везение.

Правильнее было рассказать. Там были и клетки Тома, так что он должен был знать. Тем более, что я ненавидела врачей и больницы – после автокатастрофы у меня развилось что-то вроде фобии ко всем медицинским учреждениям. Так что даже если я решила порвать с Томом, для начала он должен был сопроводить меня ко врачу.