Все лгут - Гребе Камилла - Страница 59

В то же время эти мысли заставляли меня чувствовать себя мерзко – как будто Том все время был прав в своих обвинениях, как будто он и вправду мог разглядеть во мне склонность к неверности.

Все это угнетало меня сверх всякой меры. Чем больше энергии забирали у меня размышления об этих двоих, тем мощнее был возникавший между мной и Казимиром разряд, когда мы где-то пересекались. Как будто сам факт, что даже глядеть на Казимира мне было запрещено, заставлял жар приливать к коже, взгляд блуждать в поисках его фигуры, а сердце биться чаще.

Как-то раз той осенью по пути домой после очередной вечеринки Том снова взъелся на меня.

– Я вижу, как ты на него смотришь, – шипел он.

Том был пьян, разумеется. Как и я.

– Ничего подобного, – возразила я. Однако повысить голос едва ли смогла бы – от выпитого вина голова сделалась тяжелой, а тело – неповоротливым.

– А это. – Том схватил меня за подол красного платья, которое я одолжила у Марии. – Обязательно было это на себя надевать?

Я оказалась в замешательстве. На этом платье не было декольте, и длиной оно доходило практически до колен – потому я его и выбрала. Даже монашке не зазорно было бы в нем показаться.

Не могу сказать точно, что произошло потом – вероятно, спусковым крючком послужили моя неожиданная покорность и то, что Том был пьян, только когда мы уже почти дошли до живой изгороди возле нашего дома, он вдруг ударил меня кулаком в живот.

Удар оказался таким неожиданным и сильным, что я беспомощно полетела на землю. Мир завертелся над головой, и мой затылок с глухим стуком ударился о камень. Дурнота подкатила к горлу.

В следующий миг он пнул меня ногой в бок, я закашлялась, и рвота выплеснулась на мокрую траву.

Если бы я даже попыталась протестовать, все равно ничего не смогла бы поделать.

Кроме того, каким-то непостижимым образом я начала думать, что этого заслуживаю. Я ведь действительно почти весь вечер болтала с Казимиром. И я позволила ему положить ладонь мне на спину, несмотря на то, что Том стоял в углу, уставившись на нас недобрым взглядом.

Да, я позволила этому случиться, я хотела этого и теперь должна была за это заплатить.

В этом была своя логика.

Через пару дней мы, само собой, снова помирились.

Том, по своему обыкновению, выплакал слезы на моем плече, уверяя меня в своей любви, и торжественно поклялся больше никогда не поднимать на меня руку, а еще достал билеты на премию МТV Awards в театре «Глобен». Не знаю, поверила ли я ему, но из-за влечения к Казимиру меня так отчаянно мучила совесть, что я приняла решение не рвать отношения с Томом прямо сейчас.

Мы сидели у меня на кровати, когда Том вдруг что-то достал из кармана.

– Смотри, что я достал, – хвастливо сказал он, потрясая у меня перед носом маленьким пластиковым пакетиком.

Я протянула руку, взяла пакетик, открыла его и извлекла наружу небольшой предмет. Это был маленький кубик коричневого цвета, размером не больше трети спичечного коробка.

Я поднесла кубик к глазам, потыкала в него ногтем и понюхала.

– Не знала, что ты это куришь, – произнесла я.

В тот же миг снизу донесся голос Винсента.

– Это мой самый худший день! – кричал он.

Затем послышались громкие шаги по лестнице.

– Спрячь это, – велела я, засунув кубик обратно в пакетик и вручив его Тому.

– Куда?

Я оглядела свою захламленную комнату. Но Том не стал дожидаться ответа. Он вскочил, открыл верхний ящик моего комода и запихнул пакетик под нижнее белье.

В следующее мгновение в комнату ворвался Винсент.

– Знаешь, – проговорил он, – мама очень, очень плохая.

– Иди сюда, хороший мой, – отозвалась я, немного подвинувшись, чтобы Винсент тоже мог сесть.

Винсент шумно плюхнулся на кровать.

– Здорово, – с улыбкой сказал ему Том. С Винсентом он всегда был очень мил.

Винсент скорчил рожу и посмотрел на меня.

– Мама говорит, что мне два дня нельзя играть в «Геймбой».

– Что ты натворил? – спросила я, едва сдерживая смех.

– Ничего, – пробубнил Винсент, болтая ногами над полом.

– Ну, что-то ты должен был сделать.

– Вообще-то, – начал Винсент, – виноват был не я, а Густав. Густав из второго «Б». Это он все начал.

– Иди сюда, – позвала я, улегшись на спину и раскинув руки.

Винсент немного поколебался, но все же улегся сверху. Над ухом я ощущала его частое влажное дыхание, а биение его сердечка отдавалось в моей собственной грудной клетке.

Я сомкнула руки вокруг Винсента.

– Теперь мы с тобой – гамбургер, – заявил он.

– Верно, – подтвердила я. – Лучший в мире гамбургер.

Так этот кубик и прописался в моем комоде.

Трава не имела ни малейшего отношения к Пито, да и ко мне тоже, если честно.

Пакетик принес Том, но даже если бы я рассказала об этом, Мария никогда бы мне не поверила. В ее картине мира Том был сказочным принцем, а я – сучкой, которая его не заслуживала. Была самоуверенной девкой, которая даже не пожелала снять упаковку с его букета роз, не выказывала желания трепаться по телефону, когда он звонил, и закатывала глаза, когда Мария расписывала, какой Том прекрасный, замечательный и идеальный.

А что же Пито?

Пито был обыкновенным неудачником из пригорода. Он был добряк, немного тугодум и – если совсем откровенно – довольно скучный тип. Что привлекало меня в Пито сильнее всего и что, несмотря на все его минусы, оправдывало проведенное с ним время – это абсолютно неадекватная реакция Марии на его присутствие. Стоило ему переступить порог нашего дома, она практически теряла дар речи. Однако в конце концов все это перестало меня забавлять. В итоге он надоел мне так, что я даже смотреть на него уже не могла.

В общем, как бы там ни было.

По поводу этого пакетика. Когда Мария обнаружила его, то разыграла целый спектакль и позвонила какой-то своей знакомой из полиции. Та битый час лечила меня, разъясняя все опасности наркоты. Я рыдала до трясучки.

Только не потому, что испугалась и преисполнилась раскаяния, как они решили, а потому что все это было чертовски несправедливо. Все это было из-за Тома, а я не могла никому об этом рассказать. Потому что даже если бы рассказала, никто не поверил бы мне.

Еще я чувствовала себя оскорбленной. Мария явно рылась в моих вещах. В моем белье. Так что вполне логично, что после такого я обзавелась замком.

Когда эта легавая наконец свалила, я уж было решила, что все обошлось. Лишь какое-то время спустя сообразила, что Мария, должно быть, каким-то образом донесла на Пито, потому что пару недель спустя его взяли с поличным и меня вызвали на допрос.

Это было отвратительно. Допрос тянулся целую вечность, они хотели знать массу подробностей о Пито и обо мне. Разумеется, ничего плохого я о нем не сказала, зачем бы мне это делать? Мы не держали зла друг на друга. Но Пито все равно отправился за решетку, очевидно, полиция все же нарыла какую-то дрянь у него дома.

После этого я поговорила с папой и объяснила ему, что этот кубик мне не принадлежал, только не сказала, что его принес Том. Не знаю, поверил ли мне папа, но когда речь зашла о приятельнице Марии из полиции, даже он нахмурил лоб и согласился, что вмешивать в это дело посторонних было не лучшей идеей.

– Мария могла бы для начала поговорить со мной, – посетовала я таким нежным голоском, какой только смогла изобразить.

– Ей стоило поговорить со мной, – отозвался папа, расстроенно разводя руками.

Я видела, что он обижен на Марию, и этот факт заставлял меня ощущать странное довольство. Словно я наконец смогла загнать его в угол и заставила сделать выбор.

И папа выбрал меня, свою дочь.

И вот наступила осень, непохожая ни на одну осень в моей прежней жизни. Лес на Королевском Мысе пылал оранжевыми, красными и охренными отблесками. По ночам иней покрывал оконные стекла диковинными узорами. Море с каждым днем становилось темнее и холоднее, и в конце концов купаться стало невозможно.