Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный - Хантер Эван (Ивэн) - Страница 71

— Ну, может быть… Если только…

— Если что?

— Если трусики очень короткие. Но все равно, так было бы очень неудобно, Коттон. Не понимаю, зачем женщине это делать…

— Они этого и не делают?

— Что?

— Короче. Не делали. Черт возьми, пояс с резинками был на стуле!

— Какой пояс! О чем ты? Он же на полу, Коттон. Ты сам бросил его туда несколько минут…

— Не твой! Ирэн! — крикнул он и внезапно поднялся с дивана.

— Чей?

— Ирен Тейер! Ее пояс с резинками был на стуле месте со всей одеждой, но на ней были трусы, Кристин! Как, черт возьми, ей удалось это сделать?

— Ты имеешь в виду то самоубийство? Которым ты занимался в прошлом месяце?

— Самоубийство? Как бы не так! Как она смогла бы снять пояс с резинками, не сняв сначала трусов? Ты можешь мне сказать?

— Я… Я не знаю, — сказала она неуверенно. — Может быть, разделась, а потом… потом ей стало холодно или что-то еще, и она снова их одела. Правда же, она бы могла…

— Или кто-то другой одел их на нее! Кто не знал элементарных вещей о том, как одевают и раздевают женщину!

Он окинул ее совершенно диким взглядом, утвердительно кивнул, кулаком одной руки ударил в раскрытую ладонь другой и спросил:

— Где мои ботинки?

Очень много говорят о комплексе вины американца. Еще больше говорят о пуританском наследии и культуре, как будто нарочно созданной для того, чтобы поощрять постоянное чувство тревоги и беспокойства. Хейвзу не было известно, носил ли повсюду с собой средний американец чувство вины как камень, в ту ночь он даже и не думал о среднем американце, отправляясь на арест.

Он только знал, что виновный преступник — это американец, который носит в себе чувство вины, как носят камень, и еще он знал, что у него нет шанса раскрыть это дело, которое уже валялось среди нераскрытых, если не сыграть на комплексе вины. Возможно, можно было бы найти сотни легких объяснений тому, почему Ирэн Тейер нашли мертвой в трусах, но без пояса с резинками. Кристин сразу же, не задумываясь, предложила одно, а умный убийца мог, вполне вероятно, предложить дюжину других, если его даже слегка поприжать. Поэтому Хейвз отправился к дому в Риверхеде не для того, чтобы изложить правильную и тщательно отработанную процедуру раздевания женщины. Он пошел туда с ложью, большой, как сам дом, замыслив сразу же взять на «пушку», вызвать чувство вины. Он отправился в этот дом, чтобы арестовать, и весь его вид, и все его поведение указывало на то, что ему известны все детали происшедшего, и он не станет ничего слушать. Сначала он постучал по двери револьвером.

Ждал в темноте. Он решил ждать еще две минуты, а потом выстрелом сбить замок с двери. Но ему не пришлось долго ждать. Он услышал звук приближающихся к двери шагов, а вслед за этим дверь открылась и Амос Барлоу спросил:

— Что вам угодно?

Хейвз ткнул в него револьвером и скомандовал:

— Собирайтесь, мистер Барлоу. Все кончено!

— Что? — не понял тот. На лице отразилось полное недоумение. Широко открыв глаза, он вглядывался в Хей- вза.

— Вы слышали меня? Все кончено. Мы только что получили лабораторные данные.

— Что? Какие данные? О чем вы говорите?

— Я говорю об отпечатках пальцев на бокале, который вы вымыли и поставили на полку, в кухонный шкафчик, — солгал Хейвз. — Я говорю об убийстве вашего собственного брата и Ирэн Тейер. А теперь берите свою проклятую шляпу, потому что день у меня был длинный и тяжелый, и я устал. И очень склонен прямо сейчас выстрелить и покончить с этим делом прямо здесь и сразу же.

Он, застыв с револьвером в руке, ждал в темноте, сердце в его груди учащенно билось, потому что он не знал, как будет реагировать Барлоу на его блеф. Если бы он сказал, что не знает, о чем говорит Хейвз, о каком таком бокале? О каком кухонном шкафчике? О каких отпечатках? Если бы он так сказал, сразу бы стало ясно, что уже никогда не будет никакой возможности установить правду в этом деле. Оно так и сгниет среди нераскрытых.

Но очень тихо Барлоу произнес:

— Я думал, я его хорошо помыл.

— Помыл, — быстро откликнулся Хейвз. — Но один отпечаток на самом дне оставили.

Барлоу коротко кивнул и глубоко вздохнул.

— Я считал, что я все сделал очень тщательно. Я очень аккуратно все там убрал. — Он покачал головой. — И вы, вы уже давно все знаете?

— Лаборатория завалена работой. Мы только сегодня получили данные.

— Потому что… я думал… Когда вы в прошлый раз искали здесь фильм, я тогда подумал, что уже все. Я думал, что после этого вы дело закроете.

— А что вы все-таки сделали с фильмом?

— Я сжег его. Я понял, что взяв его, совершил ошибку. Я долго ждал случая избавиться от него. Но… но мне хотелось… сохранить что-нибудь на память о Томми. Знаете? Хотелось иметь что-нибудь, что могло мне напоминать о нем. — Он опять покачал головой. — Я сжег его за два дня до того, как вы пришли искать его. Я думал, что все уже закончилось и что вы закрыли дело.

— Зачем вы это сделали, мистер Барлоу? Зачем вы их убили?

Барлоу, щуплый, кривобокий, с тростью в правой руке, минуту пристально смотрел на него. И в этот момент Хейвз очень пожалел его. Он смотрел на Барлоу, стоящего в дверях дома, который он купил вместе с братом, и пытался понять, что толкнуло его на убийство.

— Так зачем же вы это сделали? — повторил он свой вопрос.

А Барлоу, вглядываясь в Хейвза и смотря сквозь него и мимо него, вспоминая ту далекую апрельскую ночь, просто сказал:

— Мне просто пришло в голову.

И Хейвз надел на него наручники.

— Мне просто ударило в голову. Вы должны понять, что у меня и в мыслях не было убивать их, когда я пошел на эту встречу. Я даже не знал о существовании Ирэн Тейер, поэтому я не мог планировать убийство. Вы должны это понять. В то утро Томми сказал мне, что у него для меня сюрприз, и он дал мне адрес, сказал, чтобы я пришел к нему в обеденный перерыв. Я каждый день хожу обедать в двенадцать тридцать. Я сгорал от нетерпения, хотелось быстрее узнать, что это за сюрприз. Я едва дождался обеда в тот день.

В двенадцать тридцать я спустился вниз, взял такси и поехал по тому адресу, который он мне дал, Южная Пятая улица, дом 1516, квартира 1«А». Я туда' и отправился, поднялся наверх, позвонил, и Томми открыл дверь, на лице его была широкая улыбка — он всегда был удачливый счастливчик, смешливый. Он пригласил меня войти, провел в гостиную, и там я увидел девушку. Ирэн. Ирэн Тейер.

Он взглянул на меня и сказал:

— Ирэн, познакомься с моим братом. — А потом обратился ко мне, все так же улыбаясь — Амос, это Ирэн Тейер.

И я протянул руку, чтобы с ней поздороваться, как услышал его слова:

— Мы собираемся пожениться в следующем месяце.

Знаете, я не мог поверить. Я ведь даже о ней ничего не слышал, и вот приглашает меня на какую-то странную квартиру на Южной Пятой, знакомит меня с ней и сообщает, что собирается жениться в следующем месяце. А ведь он мне никогда даже и не намекнул, что у него серьезные намерения в отношении кого бы то ни было. Ведь я же его брат. Уж по крайней мере, мог бы заранее предупредить.

У них… У них были две бутылки виски. Томми сказал, что купил их, чтобы отпраздновать. Он налил всем немного, и мы выпили за предстоящую женитьбу. А я все время думал, почему он мне ничего не рассказывал? Родному брату? Мы… мы были так близки. Томми заботился обо мне, когда погибли родители. Он был мне вместо отца. Клянусь, мы действительно любили друг друга. По-настоящему любили. И пока мы пили, я все время думал, почему он никогда ничего не говорил мне об этой Ирэн Тейер, они стали объяснять мне, что Ирэн была замужем, что она скоро уедет в Рено и, как только она получит развод, Томми присоединится к ней. И они планировали провести медовый месяц на Западе. А Томми намеревался найти там работу, в чем он не вполне был уверен, хотя и слышал, что в Калифорнии много возможностей. Он говорил, что мог бы попытать счастья в кинобизнесе. Он всегда играл в кино с этим своим другом, с которым вместе работали.