Совок 5 (СИ) - Агарев Вадим - Страница 22

— Ты не понимаешь, лейтенант! — обратно перешел с имени на погоны старший по званию, — При прохождении спецкорреспонденции заранее осуществляется определенный документооборот! И кроме того, там обязательно должен быть спецкурьер от ЦК! Просто одного моего присутствия там будет недостаточно! — лицо генерала покрылось испариной и он опять полез в карман рубашки.

Дождавшись, когда Дубровин закинет под язык очередную порцию нитроглицерина, я продолжил.

— Вместо спецкурьера ЦК там будет другой достойный человек. — с уверенным видом блефовал я, — Григорий Кузьмич, коли что-то пойдет не так, то я все возьму на себя, вы будете ни при чем! — последнее обещание я намеревался выполнить в любом случае.

Надругаться над восемьдесят восьмой статьёй УК РСФСР в особо крупном размере, да еще по предварительному сговору и в группе лиц! Плюс еще и валюта... Нет, нам такой хоккей не нужен! Если провал, то всё в одну кучу и только на себя!

— Кто там будет? — исподлобья уперся мне в глаза уже твердым взглядом гэбэшник, — Я хочу знать! И я имею право это знать!

Придется открывать карты. Он еще не согласился, но открывать придется. В противном случае, генерал может не принять решения. Нужного решения. И не факт, что правильного. Для себя. И я, и, тем более, он, понимали, что в случае провала этой авантюры, отбрехаться, что он туда просто постоять пришел, ему не удастся.

— Помощник члена Политбюро ЦК КПСС будет сопровождать Лишневских, — убежденно приглушил я голос, — И в Шереметьево они приедут на ЗИЛе -членовозе! А перед этим в аэропорт по вертушке позвонят, чтобы к ним отнеслись по-человечески, — добавил я уже совсем хлестаковскую отсебятину.

Больше минуты генерал Дубровин изучал зрачки моих глаз. Судя по тому, что он первым отвел взгляд, мои честные глаза меня не подвели.

— Хорошо, будь по твоему, лейтенант! — устало провел своей мосластой пятерней по лицу генерал и подняв свою чашку, чокнулся с моей, которую, как оказалось, я все время держал в ладонях.

Проглотив уже теплую и оттого до блевотины противную водку, я с облегчением выдохнул, маскируя этот выдох поглощением алкоголя. Физиономию лица я по-прежнему держал кирпичом. Расслабляться было рано, так как передо мной сидел даже не волк, а матёрый волкодавище. Съевший на вербовках большую часть волков и, не меньше, чем половину собачьего поголовья всех шести континентов.

Еще минут сорок генерал тиранил меня на предмет разных мелочей и тонкостей. Его интересовало всё. Какое это было золото, где и как осуществлялась отливка, кто еще в курсе происходящего. На какие-то из вопросов я отвечал вполне честно, а на некоторые отвечать отказывался. Похоже, что выбранная мной тактика оказалась верной. Дубровин, если и не окончательно, то существенно успокоился.

Когда мы чокались разлитыми по чайным чашкам остатками "Посольской", генерал опять полез в бутылку.

— И, чтоб ты знал, сопляк, я по чужим, то есть, по твоим вещам не шарился! — на меня опять смотрел прежний злой мужик с граблями и в калошах, — Ты своего лысого перед шкафом поставил, а я его переместить хотел, чтобы бельё тебе постельное достать! Понял, сучонок?!!

Н-да...

Еще через час из Москвы вернулись Лишневские в сопровождении немногословного Валеры. Шагающий к дому впереди двух профессоров-космополитов помощник Дубровина, нес в обеих руках по большому фирменному пакету с надписью "ГУМ". Первая секция "Елисеевского" благоразумно предусмотрела возможные волнения в умах москвичей и гостей столицы. Поэтому, дабы самые равные среди прочих совграждан не смущали умы последних прозрачными авоськами с невиданными заморскими харчами, администрация гастронома №1, озаботилась такой роскошью, как бумажные пакеты. С ручками! И правильно! Ибо ни к чему простому строителю коммунизма лишний раз волноваться, узрев непривычные глазу буржуйские деликатесы. В этих гумовских пакетах-самобранках, как в той Греции, было всё. Или почти всё. То, что даже при московском изобилии, считалось недоступным дефицитом.Моё же, только что потрепанное Дубровиным настроение, своим наличием подняли две бутылки "Двина". Которые вторым рейсом принес из машины Валера. После того, как мне посчастливилось попробовать этот напиток генсеков и прочих английских лордов-премьеров, воспринимать его в виде просто качественного алкоголя, уже не получалось. Воистину, это был напиток богов. И наличие в нём пятидесяти градусов никак не мешало тонкому пониманию изысканности продукта.— Гриша, нам завтра опять нужно будет в Москву съездить! — просительно обратилась Пана к лубянскому генералу, — С утра.— Автомобиль водишь? Права есть? — вместо ответа своей подруге-соратнице, обернулся ко мне Дубровин.— Вожу, — ответил я утвердительно, — И права есть!— Отлично! — кивнул гэбэшник, — Мне моя служебная машина завтра весь день будет нужна. А потому ты сейчас поедешь в город с Валерой и заберёшь из гаража мою собственную "Волгу".. На ней вы и будете передвигаться, — он оглядел Лишневских, а потом снова обратился ко мне, — Если пешеходов и светофоры по Москве сшибать не будешь, то никто тебя останавливать не станет. Номера на моей "Волге" из той серии, которую гаишники уважают! — хозяин дома ушел с веранды и вскоре вернулся с ключами и серо-зелёной книжечкой техпаспорта.За ужином Пана поделилась новостями. Их отлет состоится по плану, то есть, послезавтра в восемнадцать двадцать пять. А вот завтра, её ждет соратник по прежней работе в аппарате Мехлиса. Тот самый Арвид из Комитета партийного контроля ЦК КПСС.— Пана Борисовна, вы меня туда с собой обязательно возьмите! — решительно обратился я к профессорше.Все сидящие за столом, как один, прекратили жевать и удивленно посмотрели на меня. И только генерал калошных войск с понимающим одобрением поджал губы и чуть склонил голову, соглашаясь с моим комсомольским капризом.— Сережа, ну я не знаю... — растерянно удивилась Левенштейн, — на меня уже пропуск заказан, а как ты туда пройдёшь? — она непонимающе смотрела на меня, — Тебя ведь, наверное, не пропустят?— А вы, Пана Борисовна, завтра и прямо с утра позвоните в секретариат вашего товарища! И попросите оформить пропуск на своего помощника Корнеева Сергея Егоровича. Я уверен, что вам не откажут! — продолжил настаивать я на своем желании проникнуть в гестапо ЦК КПСС.— Он дело говорит, Пана! — к моему немалому изумлению, вслух поддержал меня недавний мой оппонент. По-прежнему экипированный в генеральские галифе и крестьянские шерстяные носки. — Этот недоросль, хоть и наглец редкостный, но пусть он там с тобой поприсутствует, хуже от того не будет!Пана Борисовна с некоторым удивлением поочередно оглядела нас с Дубровиным, а потом, пожав плечами, сдалась.— Ну хорошо, мне на десять тридцать назначено, а я позвоню в восемь и попрошу выписать на тебя пропуск! — улыбнулась она, — Я понимаю тебя, Серёжа, в твоём возрасте всё это очень интересно. — Пана улыбаясь смотрела на меня и во взгляде ее присутствовала доля снисходительного умиления. — Я сама, попав в аппарат Льва Захаровича, первое время спокойно работать не могла. Да и как спокойно работать, когда стоило только руку протянуть и можно было дотронуться до людей, которых раньше только на плакатах видела!Разубеждать тётку относительно мотивов, влекущих меня в логово цековского контроля я не стал. Однако случайным взглядом зацепив лицо хозяина дома, заметил его скептическую ухмылку. Похоже, что гебист не разделял тёткины представления о моей платонической заинтересованности личностью видного советского партийца. В этом я окончательно убедился, когда он подмигнул мне, изобразив на лице легкую тень ехидства. И тут же попытался компенсировать мне мои душевные терзания от своего глумления. Однако я проявил комсомольскую стойкость характера и не принял от него бокал коньяка. Сделать это было непросто, но мне еще предстояло забрать из московского гаража машину и перегнать ее сюда.Завтракали мы утром следующего дня без приютившего нас генерала. Он, ни свет, ни заря, отбыл на службу. В сознании машинально отметилось, что из отечественных продуктов на столе были только хлеб и паюсная черная икра в жестяной банке. Но и она была тоже в экспортном исполнении. Даже сливочное масло, как и три вида колбасы, было финским. Я перестал стесняться уже после третьего бутерброда. Теперь, между жевательными движениями челюстей у меня мелькали в мозгу только два рефлекторных желания. Либо стать членом ЦК и получить доступ в первую секцию ГУМа, или сколотить себе, как Ильичу ящик и, опечатавшись пломбами, контрабандой уехать в Финляндию. По ленинским местам. Уж больно вкусный получился нынче завтрак.— Паспорт не забудь! — подливая мне чаю, напомнила Пана, — Я созвонилась, пропуск тебе закажут, к Арвиду Яновичу вместе пойдём!Мысленно погладив себя по голове, я встал из-за стола и поблагодарив тётку-кормилицу, пошел собираться.Я не мог нарадоваться, руля по полупустым московским дорогам. По сравнению со своим прошлым будущим, это был рай автомобилиста. Даже без учета того, что гаишники демонстративно отворачивались от "Волги" Дубровина. Стоило им разглядеть на её бампере номер 04-56 ММА, как их лица из начальственно строгих превращались в добродушно сосредоточенные.Комплекс зданий ЦК был непривычно открыт и доступен. Партия, в отличие от Администрации президента из недалёкого будущего, своих граждан совсем не боялась. Здесь КПП с фэсэошниками и высоченная чугунная ограда отсутствовали начисто. Место для машины тоже нашлось и никто не кинулся на капот, чтобы согнать меня с разметки куда подальше. Начиная с роскошного завтрака, сегодня всё шло настолько легко и безоблачно, что я уже начал опасаться и ожидать от судьбы-злодейки какого-нибудь изощрённого подвоха. Годы проведенные в Москве во время службы в ДепУРе МВД, гвоздём-двухсоткой вбили в мозг сиротский рефлекс относительно полного отсутствия парковочных мест в центре столицы. А тут, прямо возле ЦК и всё так запросто, да еще и бесплатно!В соответствии с инструкциями, полученными Паной по телефону, мы не стали заходить в бюро пропусков, а сразу направились в третий подъезд первого корпуса. Мы не опоздали ни на минуту, но рядом с постовым нас уже ожидал строгий очкарик в скучном сером костюме. Сверив наши паспорта со своим кондуитом, постовой дал добро на проход. Дальше всё было, так же, как было в этом здании и в двадцать первом веке. Малиновые ковровые дорожки по коридорам с бронзовыми прутьями креплений на лестнице и массивные дубовые двери.В приемной мы задержались ровно на то время, которое потребовалось очкастому, чтобы зайти в кабинет и сразу же оттуда выйти.— Проходите пожалуйста, Арвид Янович вас ждет! — серый костюм распахнул дверь перед мелкой Паной еще шире. — А вас, товарищ Корнеев, пригласят чуть позже! Присядьте пока! — указал он мне на диван.От предложенного мне чая я отказался, решив терпеливо ждать обещанного приглашения.Позвали меня минут через семь. Сидящий напротив Паны пожилой мужик очень условно походил на свой портрет, который я видел на демонстрациях. Подниматься навстречу он не стал, а даже наоборот, как мне показалось, посмотрел на меня неприветливо.— Это вот он, тот самый, который тебе "почти сын"? — рассматривая меня, спросил он профессоршу не оборачиваясь, — Он, Пана, тебе, скорее, во внуки годится!— О чем вы, молодой человек, со мной говорить хотели? — не предложив присесть, полюбопытствовал политбюровский член. — Какого рода у вас ко мне просьба?Вроде бы и не как барин спросил, но у меня спина сама собой выпрямилась, как у новобранца на плацу. Нет, в таком алгоритме мы общаться не будем, ибо непродуктивным будет такое общение. Стишок Некрасова про парадный подъезд из школьной программы я еще не забыл. А кроме того, все эти "члены", это они для тутошних современников боги и прочие небожители, а для меня они потраченные молью вымершие мамонты. Заживо протухшие. Просто они еще не знают, что они вымершие. А я знаю.— Разрешите присесть, Арвид Янович? — спросил я позволения примоститься к ним с Паной за стол.И не дожидаясь его ответа, устроился рядом с тёткой на соседнем стуле. Почти напротив через стол от всесильного пока еще председателя КПК.— Я, Арвид Янович, за вашего, так сказать, боевого товарища попросить хочу! — пытливым комсомольским взглядом всмотрелся я, в непонятно что, выражающие глаза прожженного партбюрократа. — За Пану Борисовну и за её смертельно больного брата хочу попросить вас!Бесцеремонно накрыв ладонью тёткину руку, я пресек её неуместную попытку влезть в разговор со своей скромностью.— Вы ведь наверное знаете, Арвид Янович, что к отъезжающим на ПМЖ в Израиль наши таможенники и пограничники, мягко говоря, относятся без излишнего снисхождения? — отслеживая реакцию на свои слова, я продолжал изучать ничего не выражающие глаза члена Политбюро. Член по-прежнему был вялым. Каких-либо эмоций в ответ на мои слова он не выразил. Это несколько обнадеживало и я продолжил.— Если это возможно, я бы очень хотел вас попросить о небольшой помощи. Касаемо обеспечения щадящего режима при отлёте для Паны Борисовны и, прежде всего, для её смертельно больного брата, — я замолк, изображая робость.— Ты о чем? — перешел на "ты" партийный контролёр, — Чего ты хочешь? — нетерпеливо нахмурился он, — Говори яснее!Хоть и громче заговорил хозяин кабинета, но раздражения в его голосе я по-прежнему не почувствовал.— Да ничего особенного, Арвид Янович! — перешел я на конкретику, — Было бы очень хорошо, если бы в Шереметьево Лишневские на вашем персональном автомобиле были доставлены, — дошел я практически до кульминации, — И, чтобы ваш помощник до пограничного контроля их сопроводил. А так, больше ничего! Дальше всё строго по установленному порядку и на общих основаниях. Всё в соответствии с действующим советским законодательством и нормативными актами! Тут главное, что после такого безобидного антуража излишне суровые пограничники им нервы мотать не посмеют! — я, не стесняясь и почти по-ленински, указал рукой на хлопающую глазами Пану.Цековский товарищ сорвался с моего взгляда и посмотрел на растерянную от моей наглой беспардонности тётку. И глаза его моментально из вымороженных судачьих обратились в живые человеческие.Это ж чего такого надо было пройти в жизни и сколько дерьма, и крови через свою душу пропустить, чтобы стать способным на такие стремительные метаморфозы?!— Экий у тебя "почти сынишка"! — то ли ухмыльнулся, то ли хохотнул Янович, который Арвид, — Ты где его, такого шустрого, откопала? В какой капусте?— Рассказывала я уже тебе, где! И при каких обстоятельствах, тоже рассказывала! — нахмурив лицо, за насупленной суровостью попыталась скрыть своё смущение Лишневская. — Серёжа просто очень добрый мальчик, — уже совсем оправившись, тётка решительно подняла глаза на своего давнего знакомца, — Да, он добрый и еще молодой! Вот и горячится, переживает за нас с Левой. Не надо, Арвид, нам твоей машины! И сопровождения тоже не надо, нас Гриша Дубровин на аэродром отвезет! Спасибо тебе большое, что помог с быстрым выездом! И за то, что по-человечески всё обошлось, без травли, как у других! За это тебе тоже спасибо! — тётка отодвинула от себя чашку с недопитым чаем и поднялась со стула.— А ну сядь! — негромко, но очень проникновенно проскрежетал председатель КПК ЦК КПСС.Настолько проникновенно, что мне отчетливо представился штык, проникающий в живую плоть через звенья стальной кольчуги. Таки да, что ни говори, а на своём месте этот, партию контролирующий, товарищ сидит! Уж в этом-то можно не сомневаться...Это было вчера. А сегодня мы всем нашим жидо-массонским кагалом находимся в Шереметьево. Мы, это имеется в виду, что не только отъезжающие Лишневские и я. Но, и генерал Дубровин. Григорий Кузьмич. И даже его помощник Валера, который, в отличие от своего потеющего шефа, стоял с лицом неодушевлённого сфинкса и сонно рассматривал таможенников. А те, не понимая причины такого необычного внимания, нервно ёрзали и суетились. То ускоряя, то замедляя процесс проверки покидающих родину многодетной семьи иудеев. Надо сказать, что сегодня и я был при полном параде. Еще с вечера достав из сумки свою милицейскую форму, я старательно её отутюжил и повесил в шкаф. Решив, что это есть, как раз тот случай, когда кашу лишним маслом не загубишь. Даже, если это масло машинное. В том смысле, что мундир мой всего лишь с лейтенантскими погонами. Но уж, какой есть..Шереметьевские верещагины, нервно щемящие евреев-передвижников, только-только начали приходить в себя, после произведённого профессорской четой фурора.