Некро Файлы (ЛП) - Гонсалес Дж. Ф. - Страница 32

Селандин крепко спит. Скоро взойдёт солнце, небо уже цвета морской волны. Её груди поднимаются и опускаются, снова поднимаются. Голова под её левой грудью склоняется набок.

Когда Селандин дышит, голова выглядит как буй, качающийся у Фуллертон-Бич. Её глаза открыты, и она смотрит на меня.

Смотрит молча.

* * *

Столько уродств в одном классе. Мальчик, у которого череп был проломлен свинцовым стержнем, у другого был выпученный глаз, как будто его голова была пузырём, выдуваемым из пластиковой трубы. Многие едва могли стоять. Я мог, но избыток крови в мозгу заставил мою голову опускаться. Мой подбородок часто касался груди, я смотрел вверх, мои брови обрамляли мой взгляд на прекрасную Селандин.

В ней не было ничего заметно плохого. По крайней мере, по сравнению с другими. Её позвоночник был изогнут вправо; я слышал, как Рон Шавлус упомянул, что в конечном итоге он может перестроиться. Она всегда носила пышные платья в цветочек. Конечно, это был 1966 год, и все девушки были одеты в одежду, которая скрывала все возможные аспекты их юной сексуальности, а цветы источали невинность. В эти дни я вижу те же самые узоры на женщинах, одетых в одежду для беременных.

* * *

К середине 1967 года расписание многих моих одноклассников изменилось. И Селандин, и я, а также несколько других настолько улучшили свою подвижность и координацию, что нам приходилось приходить на терапию только три раза в месяц. Так продолжалось, пока мне не исполнилось тринадцать. Терапевтические кабинеты - двухквартирный дом в Абердине - были ближе к нашим домам.

Исчезли воспоминания о мальчике в ожоговом отделении, о котором говорили санитары в "Куске боли". Его мать оставила его спать на вершине змеевика нагревателя. Вместо пересадки кожи врачи сняли несколько дополнительных слоёв кожи с ягодиц мальчика и провели эксперименты с инъекциями Т-лимфоцитов.

Исчезли и странные люди, которых держали в психиатрической палате, как я тогда её называл. Теперь я знаю, что Джимми Дворак, Фрэнки Хейд, Билли Бирс и другие печально известные чикагские убийцы недавнего прошлого были диагностированы как шизофреники. Но этого слова мои родители не знали, и мне пришлось довольствоваться фонетикой.

Я видел Селандин только на занятиях по терапии. Селли ходила в государственную школу Уэллса, которая была намного ближе к терапевтической клинике.

Я многое узнал о ней. Дело в том, что она была ребёнком талидомида, того чудесного успокоительного, которое беременным выписывали до 1963 года, когда оно было запрещено. Её матери прописали препарат под торговой маркой "Кевадон", и в конце концов у неё диагностировали периферический неврит. Будучи молодым, я думал, что это действительно интересно. Успокоительное, которое дало обратный эффект. В терапии мы с Селандин практиковали метод Фельденкрайза. Это придумал бывший инструктор по дзюдо, чтобы улучшить осанку и самооценку. Последнее было то, что мне, безусловно, нужно. Селли с каждым днём ​​становилась всё краше. Этим летом я мечтал о первой, второй и четвёртой средах каждого месяца. Я узнал, что её мать была приверженкой холистической терапии и что она делала Селли ежедневные инъекции аконита, который на самом деле был волчьим ядом, чёрт возьми, и это, по-видимому, действовало как вспомогательное средство для её "блуждающего нерва", который был идеальным ингибитором боли. Позже я часто задавался вопросом, сколько боли она на самом деле пережила? Красивая, но по-прежнему носила платья с оборками вместо шорт и блузок, как почти все в Уикер-Парке, даже самые толстые девушки.

И она мне очень нравилась.

Моя мать была рада, что я нашёл друга в Селандин Томей. Вспоминая об этом, я не припомню, чтобы они когда-либо встречались во время нашего пребывания в "Институте Святых невинно убиенных младенцев". Мы с Селли часто гуляли рука об руку по Гумбольдт-Парку. Она и её мать жили на пересечении Дивизион-стрит и Эрмитаж-стрит, по соседству с домом холистического исцеления, который обычно посещали поэты-битники и художники-абстракционисты. Отец Селли до своей смерти работал водителем, тем, кто подбрасывал потенциальных игроков в покер и геймеров в "Mania’s Lucky Stop Inn", польский клуб, расположенный на другой стороне от их дома.

В первый раз, когда я пришёл в дом Селли, я увидел цитату в рамке, которая была задолго до милых логотипов, вышитых декоративно-прикладным искусством. Цитата, написанная простыми печатными буквами, гласила:

ЗДОРОВЬЕ И БОЛЕЗНЬ МОГУТ БЫТЬ ПРЕДСТАВЛЕНЫ КОНТИНУМОМ.

Селли показала мне книжные полки своей матери, "Холизм и эволюция" Джен Смэт, "Гомеопатия и родственные заблуждения" Оливера Уэнделла Холмса и другие. Я помню, как увидел книгу об ЭДТА. Не понимая, что это значит, я пролистал её. Буквы обозначали этилендиаминтетрауксусную кислоту. В книге были изображения карликовых скелетов и тел в позе эмбриона. Я прочитал, что ЭДТА хелатирует кальций, уходящий с отходами организма. Я начал спрашивать миссис Томей, что это значит, когда она вошла в комнату с вишнёвым "Kool-Aid", но она быстро убрала книгу, поставив её подальше от меня и Селли.

В тот вечер я задержался допоздна, потому что моя мать работала сверхурочно на радиевом заводе. Я должен был быть дома засветло, но она не могла позвонить, и я знал, что сумасшедшая Анна Банана, соседка снизу, которая должна была меня проведать, была на ипподроме в Цицероне.

Мы наблюдали за Уолтером Кронкайтом на чёрно-белом экране светлого "Philco", который очень серьёзно рассказывал о последнем космическом полёте на Меркурий. Так оно и было, да, четырнадцатого июля 1967 года. Мы переключали каналы и увидели "Я мечтаю о Джинни и Бэтмене". Женщина-кошка выстрелила в Dynamic Duo дротиками с успокоительным. Робин сказал: "Святой д'Артаньян", и они оба рухнули. Это была Джули Ньюмар в роли Женщины-кошки. Телевизионное изображение не было таким снежным, как у нас, Томеи заказали "Channel-Master" в штате Нью-Йорк (единственное место, где их продавали), я думаю, они были первыми в округе, у кого он появился. Вы видите их повсюду сейчас; они выглядят как двухсторонние грабли рядом с дымоходами.

Той ночью, после того как миссис Томей подвезла меня домой на их "Olds Holiday" 1956-го года, мне приснился мой первый взрослый сон. Это была пожилая и полная Селандин в костюме Женщины-кошки. Моё нижнее бельё было мокрым, и в то утро было трудно пописать. Я чувствовал себя виноватым. Я не помнил сам сон до полудня, после я как бы понял.

Я пошёл к Селли в тот же день, на следующий после моего сна. Селли предложила поиграть в доктора. Её мать ушла за покупками в "RB’s", и я подумал, может, она встретится с моим отцом и потратит дополнительное время на сплетни. Мы прошли в заднюю гостиную, и шторы трепетали каждый раз, когда эстакада Паулина-стрит гремела словно судьба.

Селли спросила меня, буду ли я бояться? Я сказал: чего, быть пойманным? Она сказала: нет и отвернулась.

Я так ясно всё это помню. "Westclox" с изображением татуировки тикают через всю комнату, нас обоих разрывает от страха и предвкушения. Мы знали, что в тот день больше ничего не будем делать, кроме как смотреть друг на друга голыми. Мать Селли оставила на комоде пачку сигарет "Hit Parade". Я никогда не видел, чтобы она курила, и думал, что сигареты предназначались для её посетителей-мужчин.

Селли была босиком, всё ещё в цветочном платье. Я двинулся вперёд, чтобы взять лямки в свои потные руки.

Что-то пнуло меня. Это была не Селандин, если только она не смогла поднять ногу с двумя суставами и вонзить её мне прямо в бедро. Она быстро попятилась.

Я был обеспокоен тем, что она передумала. Прошёл ещё один поезд за окнами, и я начал думать о времени. Я сказал ей не волноваться.