Эскортница (СИ) - Вечная Ольга - Страница 74

Волоски дыбом стоят. Артём толкается в меня еще раз, я изо всех сжимаю его внутренними мышцами.

Снова целуемся. Он все еще во мне. Чувствую, как опадает. Обнимаю руками и ногами.

— Раза три? — спрашивает.

Киваю. Произношу шепотом:

— И сквирт. Я опустошена и едва жива. Ты меня чуть до смерти не затрахал, псих.

— Минут через десять продолжим? Хочу поиграть с новой игрушкой. Я как ее увидел, сразу о тебе подумал. Тебе пойдет камешек в анусе..

— Извращенец, — качаю я головой. Смеюсь. Потом сжимаю его щеки.

Тону в зелени глаз. Захлебываюсь восторгом, что там плещется.

Мы часто занимаемся сексом. Каждый день. Если успеваем, то утром и вечером. Зачастую он яркий и простой. Но иногда, в особые дни, долгий и горячий —мы любим играть.

— Десять минут — это много. Мне хватит короткого душа, — дерзко шепчу. — А тебе?

Истомин слегка улыбается и выдает с такой любовью, что сердце заходится:

— Солнышко мое блядское. Обожаю.

Я взрываюсь радостью! Лучший комплимент по-истомински. Чмокаю Артёма в щеку, крепко обнимаю и утыкаюсь в шею. Забываю с ним всех и всё. Тут не просто сравнение невозможно, тут жизнь другая. У меня с ним другая. Наш секс идеальный. Наша близость. Наше удовольствие. Наша тайна. Наша разрядка и колоссальное опустошение после.

Это нам обоим необходимо. Вот так отдаваться. Наш островок безопасности и доверия в большом чужом мире.

Артём целует в шею, водит носом, вдыхает запах моей кожи и идеальных духов, которые обожаю я сама и которые теперь любит он. Предпочитаю стойкие ароматы, Артём не замечает, но иногда его вещи пахнут мною.

Полежав еще минутку, мы собираемся в душ, встаем с дивана. Я пораженно качаю головой — колготки изодраны, спасибо, что не в клочья.

Артём палит задумчиво. Он уже опять хочет. По телу жар прокатывается от предвкушения. Следом сразу мерзну и спешу в душ.

Артём присоединяется через минуту. Мы начинаем там, под потоком воды. Я делаю минет, возбуждая. В какой-то момент Артём стягивает с моей головы шапочку для душа, наматывает волосы на кулак. Током простреливает: я ждала этого. Именно этого.

— Расслабься.

Киваю, и он трахает в рот. В самое горло. Долго, яростно, до слез из глаз, которые поначалу жгут, а потом струятся по щекам. Возбуждение растет, в какой-то момент я понимаю, что нуждаюсь в нежности. Прекращаю. Поднимаюсь на ноги, льну, и Артём крепко обнимает.

— Устала? — спрашивает мягко. Поглаживает по спине костяшками пальцев. — Я увлекся, извини. Ты сегодня неподражаема. У меня колом.

— Вижу, чувствую. Чуть мягче, пожалуйста.

Целую его.

— Выйдешь за меня?

Я округляю глаза. Ожидала услышать в ответ: «Ладно». Глаза прячу. Двери кабинки запотели, здесь жарко, аж дышать тяжело.

— Что?

— Выйдешь за меня? Осенью, когда займу новое кресло. Пока не хочу, чтобы ты светилась. — Артём гладит по волосам, шее. — Поэтому никому не говори. Я не передумаю.

— Вау. Это мои родители тебя продавили? Димка?

Он смеется.

— Им тоже пока не говори, хотя для них это, конечно, самое важное. Я не понимал раньше, малыш, на какой ты идешь подвиг, живя со мной вне брака. Они же взглядами нас проклинали. Как вспомню... брр.

— Ну что теперь? Я не могу без тебя, влюблена сильно. Дурная, может, но отказаться вот от этого... От нашей близости, от поцелуев и ночей в обнимку... я не смогу. Ни ради чего.

— Я дико хочу тебя, несмотря на то что люблю. Контраст иногда ошеломляет. Хочу выебать тебя так, чтобы душа отлетела, одновременно с этим зацеловать и заобнимать. Каждый раз борьба.

Прыскаю.

— Какая же сторона Артёма Истомина выиграет сегодня?

— Тебе понравится любая.

Киваю.

— Я подумаю насчет брака. Обещаю.

— Не сильно долго только. Я же не молодею.

Смеюсь и обнимаю еще крепче.

Мы вытираемся, и Артём на руках несет меня в спальню. Я дрожу от предвкушения. Хочу с ним всё. Обе его стороны. По очереди или одновременно. Неважно! Приму обе.

Пусть наша любовь будет вечной. Пусть, пожалуйста!

Когда я была маленькой, мама любила повторять одну и ту же фразу: за ошибки приходится платить. Ее голос при этом звучал значительно, а смысл обволакивал и будто заключал в безопасный кокон. Ведь нет ошибок — нет платы.

Мы всегда отделяли нашу общину от страны, потому что жили по собственным законам. Я думала, что правильнее. Люди в стране страдают, потому что заслуживают этого. Они ошибаются и расхлебывают, расхлебывают и снова ошибаются. Я буду хорошей, и со мной ничего подобного не случится. Я молилась, любила семью и окружающих.

Потом я выросла и поняла, что мама внушала опасную истину.

Никакого волшебного защитного кокона не существует, ошибки неизбежны, большие или маленькие. Разные. Никто не подарит твоей истории хэппи-энд, какой бы кроткой и послушной ты ни была. Заслужить счастье, богатство и любовь — невозможно.

Взрослая жизнь — это способность держать удар, ставить новые и новые цели, ошибаться, но подниматься с колен. Прощать близких и отпускать их, если тем необходимо уйти. Быть взрослым — это нести ответственность за свои поступки и идти к своему счастью. А еще — не жечь на кострах других. Их ошибки — это их путь. Мы знать не можем, что привело к такому исходу. Мы видим только вершину. Хорошие люди тоже оступаются. Всем иногда нужен второй шанс.

Брак родителей превратился в кошмар, отец с матерью постоянно ругаются и, кажется, ненавидят друг друга. Брак моего брата основан на чувстве долга и пропитан безысходностью. Она читается в глазах Димы, Жени и Виолы.

С последней мы обедали в то утро вторника, когда все изменилось. Эти двое вновь начали переписываться. Безумный у них треугольник, врагу не пожелаешь.

— Мама не разговаривает со мной, представляешь, — призналась я Ви. — Из-за того, что живу с мужчиной не из наших, да еще и до брака. Мне грустно, что не могу поделиться с родными своим счастьем. Но когда я с Артёмом... — Закрыла глаза, почувствовав, как по коже пробегает тепло. — Когда он забирает меня с работы и спрашивает с улыбкой, как прошел день. Когда обнимает во сне... Сложно это описать... Я просто счастлива. Счастье — это не ошибка. Никогда не ошибка. Иногда мы причиняем боль близким, идеальных нет. Но если они действительно любят, то поймут и простят. Надеюсь, однажды мама даже меня поймет. Я верю в это. А может быть, и вас с Димой.

Не знаю, что именно на меня подействовало: собственная пламенная речь, уверенность, что все образуется. Или же понимание, что рядом с Артёмом не может быть тряпка. Но, когда путь перерезала полицейская машина, оттуда выскочили мужчины и потребовали поехать с ними, я не впала в истерику.

Все случилось быстро, технично, как в кино. Никто из прохожих не помог, конечно же. Полиция вяжет преступницу — только дурак вступится. Меня не били, не орали. Давили профессионально. Я отвечала, отказывалась, заявляла о своих правах, но уже через минуту сидела в машине, которая неслась в неизвестном направлении.

Сумку с телефоном забрали. Большой мужчина около пятидесяти лет все повторял, что нужно быть честной и искренней. Иначе будет плохо. Мне будет плохо. И вообще, шлюхи долго не живут, он буквально недавно осматривал труп одной моей коллеги.

Когда фразу о честности повторили в участке, а привезли меня именно на допрос, я слегка прищурилась, как это делает Артём, и произнесла спокойно:

— Вы мне угрожаете? — Зыркнула на диктофон. — Давайте его наконец включим и продолжим говорить о трупах проституток. Мой парень не откажется послушать запись после.

В тот момент я уже понимала: с Артёмом что-то случилось или случится в ближайшее время. Чувствовала сердцем. Он был в командировке в Питере, заканчивал дела. Это была предпоследняя рабочая неделя на старом месте. Мы почти шагнули в будущее, когда настигло прошлое.

Одна мелкая бывшая эскортница не нужна никому. Я это знала точно. Поэтому, когда мент показал фотографии из моей анкеты, которую создала Адель, только с необрезанным лицом, я догадалась, какой будет следующая фраза.