Молли - Джонс Нэнси - Страница 9

• Предыдущая
• 9/52
• Следующая

– Что хорошего может сделать для женщины Голливуд, если она не способна справиться даже с собственным ребенком?

Мы сидели в темной комнате: моя мать вынула из кюветы только что проявленную фотографию. В этот день Молли отправили из школы домой за то, что она намазала губы помадой.

– Не забывай, Элизабет, – предупреждала моя мать, перекладывая отпечаток в другую кювету, – тщеславие привело к беде многих женщин.

Мо я ей не поверила. Больше, чем когда-либо, мне хотелось быть такой же храброй и красивой, как Молли.

Увы, скоро возможность показать свою храбрость представилась всей стране. Японцы сбросили

бомбы на Жемчужную гавань – и наша жизнь изменилась. Молодые люди толпами покидали Чарльстон с твердым намерением победить врага в Европе и на Тихом океане.

Я помогала матери скатывать бинты для Красного Креста; мы очень гордились золотыми полосками на маминой форме – свидетельством того, что она провела на службе долгие часы. Бинты она скатывала гораздо быстрее, чем кошка может размотать клубок шерсти.

Миссис Лиддел носила свой патриотизм гордо, словно норковую шубку. Она гордилась тем, сколько тратит в бакалейной лавке; одной из первых она пожертвовала свои чулки на нужды войны.

Ни мой отец, ни отец Молли не участвовали в войне. Доктор Лиддел был слишком стар, а его работа – слишком нужна колледжу; у моего отца было слабое зрение. Однако оба в поте лица трудились на «домашнем фронте», то есть в тылу.

Я была очень взволнована, когда мой папа сменил свой строгий темный костюм и галстук на форму и рабочий халат капитана Комитета садовников. Он даже сам вскопал сад на маленькой бельгийской лошадке по имени Бадди, которую одолжил у одного фермера. В конце каждого ряда он останавливался, чтобы перевести дух и вытереть пот со лба. Иногда он даже передавал вожжи мне и покрикивал на Бадди.

Доктор Лиддел примкнул к отряду милиции – ополчению, «солдаты» которого пытались вычислить планы врага, наблюдая за ним с башни, высившейся на окраине города.

Летом 1942 года, кода учеба в школе закончилась, он взял Молли и меня с собой на башню. Его смена выпала на время от четырех до шести утра – и он разбудил нас, протягивая через холодную темноту кружки с горячим какао. Когда наступала ночь, Чарльстон погружался в кромешную тьму: люди зашторивали окна одеялами, фонари на улицах не горели, так что доктору Лидделу пришлось две мили вести машину с погашенными фарами, пробираясь сквозь темноту со скоростью, не превышавшей десять миль в час. Мы с Молли сидели на заднем сиденье, вцепившись в бинокли, и любой блик казался нам тенью японского бомбардировщика, вроде того, что сбросил бомбы на Жемчужную гавань, или немецким самолетом, расстрелявшим американских пилотов в Европе. Холодный ветер зловеще крался вокруг автомобиля, и нам все время мерещилось что-то огромное и страшное, и казалось, что какие-то люди ходят по черному городу, чтобы занять свои ночные посты.

Однако когда мы добрались до башни, глаза наши уже привыкли к темноте. Ветер дул по ногам, пока мы взбирались по деревянным ступенькам. Молли перепрыгивала через две ступеньки сразу, я же шла солидно, держась за железные перила, которые будто покусывали меня за руки. Мы добрались до платформы наверху, уселись на одеяло и, прислонившись спинами к перилам, таращились в ночное небо до тех пор, пока глаза не стало жечь.

Никаких самолетов не было видно, зато звезды густо усеяли небо. Млечный Путь победно шествовал по небесам.

– Смотрите, девочки, в пять часов здесь видна Большая Медведица, – сказал доктор Лиддел, показывая нам созвездие.

Мы смотрели на звезды, а он рассказывал нам о метеорах, которые мчатся по просторам космоса с немыслимой скоростью и с такой свирепой силой, что сгорают, прижавшись к атмосфере Земли. Мы сидели по обе стороны от него, прислонившись к грубой шерсти его пальто; наши ноги были укрыты вторым одеялом, царапавшим кожу.

Ночь по-прежнему царила над нами, и он рассказывал о войне, о капеллане «Нового Орлеана», который советовал солдатам в то ужасное воскресенье в Жемчужной гавани «возблагодарить Господа и сдать оружие». О матросах в Тихом океане, которые неделями обходились без горячей пищи, сражаясь не только с врагом, но и с изнуряющей жарой, тучами насекомых и малярией – она обрушивается на тело, словно адский огонь; о том, как гнили у них пальцы ног и ступни. О женщинах, которые повязывали волосы платком, натягивали джинсы, футболки и грубые тканые перчатки и, с ужасом косясь на ацетиленовые горелки в заводских цехах, делали оружие и военные корабли, чтобы помочь американским военным победить немцев и японцев.

Когда мы начали дрожать, доктор Лиддел достал серебристый термос и налил нам горячего кофе с молоком и сахаром. Мы откинули головы назад. позволяя горячей, сладкой жидкости медленно пройти по пищеводу. Моя мать дала нам с собой своих знаменитых бисквитов, завернутых в бело-синие салфетки, и мы набили ими рты, по-прежнему глядя в небо. Мы подталкивали друг друга, чтобы не заснуть, – мы не могли подвести свою страну.

Так мы и сидели в тишине, ожидая, пока чернота вокруг нас начнет сменяться синевой, а потом розовым и оранжевым. Прежде чем солнце поднялось над горизонтом, птицы начали на деревьях под нами свой концерт – сначала кардиналы, потом корольки; они распевали свои утренние гимны, не ведая об опасности, которой все мы подвергались.

В конце своего дежурства мы склонили головы в молитве благодарности и восхваления Господа. Господь был на нашей стороне, он и впредь станет защищать нас.

Мы проголодались, но доктор Лиддел задержался, чтобы поговорить с мистером Куком, который заступал на вахту с шести до восьми Мы с Молли принялись дергать ногами в разные стороны, крепко держась за перила. В животиках у нас словно что-то громыхало, как бывает, когда бежит стадо коров. Но доктор Лиддел ничего не замечал, по-прежнему увлеченный разговором о перспективах весеннего урожая пшеницы.

С тех пор мы все время ходили с доктором Лидделом на ночную вахту, пока в сентябре не начались занятия в школе. Даже перспектива остаться без завтрака не страшила нас, мы никогда не отказывались от его приглашения. Мы любили бодрствовать рано утром, молились о том, чтобы первыми заметить яркие вспышки на вражеских самолетах и живо представляли себе, как Президент и миссис Рузвельт наградят нас медалями в Белом доме. Но ни один вражеский самолет так и не появился.

• Предыдущая
• 9/52
• Следующая