Молли - Джонс Нэнси - Страница 8

• Предыдущая
• 8/52
• Следующая

Молли послушалась и осторожно дотащила скелет до его места, а потом обняла отца за талию и подняла к нему лицо.

– Папа, – сказала она, – я бы никогда не причинила вреда мистеру Боунсу.

Он погладил ее по голове.

– Конечно, нет, Молли, – сказал он. – Иногда мы и сами не осознаем, какую боль причиняем тем, кого любим. – И он посмотрел в окно, по-прежнему гладя Молли по волосам и крепко прижимая ее к себе.

Через два дня Майкл умер. Миссис Лиддел была неутешна.

Она наняла экономку, которая должна была готовить, убирать и ухаживать за Молли. Мисс Фрейзер, весьма странная особа, страдала запорами и имела привычку вешать свою клизму на головку душа в ванной. Она постоянно ела сливы и на шестой день рождения Молли, совпадавший с Днем Святого Валентина, приготовила сливовый торт. Меня пригласили на праздник, и мы сидели в гостиной – только мы двое да ее родители, – глотая суховатый торт и глядя на огромный, написанный маслом портрет Майкла, висевший над камином. Майкл был изображен в платьице, в котором его крестили; в каком бы месте комнаты вы ни находились, он смотрел прямо на вас печальными, почти лишенными выражения глазами.

– Святой Майкл, – шепнула мне Молли.

К лету миссис Лиддел уже настолько оправилась от смерти Майкла, что смогла снова заниматься домашними делами и стала часто приглашать меня провести вторую половину дня в их доме. Медовый месяц миссис Лиддел и доктора Лиддела прошел в Барселоне; мне нравилось смотреть на яркие керамические горшки и миниатюры маслом, изображавшие тореадоров и быков – их в доме было полно, и они постепенно покрывались пылью. Когда миссис Лиддел ставила пластинку с музыкой фламенко, Молли и я, готовые немедленно пуститься в пляс, вскакивали и хватали кастаньеты, которые она нам протягивала.

Частенько она брала нас с собой в кино. Я любила эти выходы, полные особой близости и тепла. Мистер Паркер, владелец кинотеатра, всегда сам провожал нас к нашим местам и брал пальто миссис Лиддел, а потом возвращал ей его с глубоким поклоном.

Однажды вечером, когда мистер Лиддел работал допоздна, она взяла нас на «Как зелена была моя аллея». Потом мистер Паркер проводил нас домой. Ночь была сырая, и миссис Лиддел несла свитер на сгибе руки. Она была в открытом платье в горошек, которое обтягивало ее грудь и собиралось под ней, вокруг тонкой талии. Кожа ее была матовой, розовой от внутреннего жара, слабо пахла жасмином. Она пропустила нас с Молли вперед, а сама крепко держала своего спутника за локоть.

Когда мы подошли к дому, мистер Паркер провел нас по центральной аллее.

– Честное слово, – сказала миссис Лиддел, – вы самый настоящий джентльмен. Я у вас в долгу. Доктор Лиддел, знаете ли, часто задерживается в своей лаборатории. Мы вам так благодарны, что вы проводили нас до дому, правда, девочки?

Молли и я были все еще под впечатлением от картины и как раз рассматривали возможность стать уэльскими шахтерами. От перспективы постоянной работы под землей наши лица, казалось нам. уже стали черными от угольной пыли, и мы витали очень далеко от Чарльстона и мистера Паркера, который, к тому же, откашливался гораздо чаще, чем это было необходимо. Однако на меня все же произвело впечатление, как плясало платье миссис Лиддел вокруг ее ног, когда она повернулась, чтобы попрощаться.

Уже позже, когда я лежала в своей постели, мне вдруг показалось, что в комнату проникло окружавшее миссис Лиддел облако жасмина.

С того дня мистер Паркер всегда провожал нас из кино до самого дома. И несмотря на то, что скандал уже подбирался к миссис Лиддел, я мечтала, чтобы моя собственная мать была больше похожа на нее, стала бы более экстравагантной и привлекательной. Женщины в нашей семье тоже становились иногда материалом для легенд, но для легенд совсем иного рода.

Муж моей прабабушки Макрэкен был совершенно сражен, когда торнадо уничтожил прекрасный урожай кукурузы. Однако Эстер Макрэкен купила новую упряжку мулов и посадила две сотни акров зимней пшеницы. Следующим летом, нарядившись в коричневую юбку и высокие зашнурованные ботинки, она сама работала в поле. Она не только тянула плуг и скирдовала вилами сено – она сколотила капитал, который позволил трем ее дочерям получить образование, а мою мать отправить в Университет в Чикаго, где она выучилась искусству фотографии. Гораздо позже ее деньги открыли и мне дорогу в Гарвардскую юридическую высшую школу.

Женщины рода Макрэкен сильные и крупные. Я унаследовала их ширококостность, большие руки и склонность набирать вес. Вкусные, обычно приготовленные дома сласти всегда были их коньком, и они не раз получали призы на деревенских ярмарках. Относились к ним с уважением – и в женском клубе «Грэнд», и в Первой баптистской церкви, и в Чарльстонском народном банке. Женская разборчивость сочеталась в них со страстной преданностью церкви и обществу, которая заставляла порой отцов города вести себя менее эксцентрично. В 1910 году прабабушка промаршировала весь путь бастующего профсоюза рабочих, изготавливающих женскую верхнюю одежду. Она собственноручно вышила цитату из Элизабет Кэди Стэнтон и повесила ее над своим столом:

Даже когда ее внук, Эдит Макрэкен Кеклер, покончил с собой, она продала ферму и нашла работу преподавателя французского языка в Высшем колледже учителей, где потом стала директором. (Прежде чем выйти замуж за моего прадедушку, она провела целое лето в Сорбонне, в Париже.)

Моя мать унаследовала не только деньги Макрэкенов, но и их дух. До моего рождения у нее было три выкидыша, но я узнала об этом, только когда она умерла. Думаю, что злая судьба в такой же мере, как и женская солидарность, была ответственна за ее отношение к сестре по вере, Кэтрин Лиддел. Мать не стала избегать ее после того, как другие женщины начали вычеркивать Кэтрин из списков гостей.

Когда мы с Молли закончили второй класс, моя мать однажды сказала:

• Предыдущая
• 8/52
• Следующая