Правда жизни - Джойс Грэм - Страница 34

• Предыдущая
• 34/65
• Следующая

Его бросило в дрожь. Пахло мастикой. Он вспомнил, что Энни-Тряпичница работала в церкви уборщицей – она только что навела здесь порядок. Фрэнк медленно шел между скамьями и покрытыми лаком резными человеческими фигурами – некоторые искоса поглядывали на него. У ограды алтаря он остановился и оглянулся – ему стало жутко: не смотрит ли кто в спину? Он сделал шаг к алтарю, протянул руку и схватил колокол мира, который показывал ему Том. Колокольчик легко поместился в кармане пальто. Тут он увидел еще золотую дощечку. От луча света, ударившего сквозь витраж, она вспыхнула. В луче плясали пылинки. Для комплекта он захватил и дощечку. Она в карман не вошла – пришлось укрыть ее под пальто. Он повернулся и быстро зашагал между скамьями, вышел за порог, пробежал под аркой и пустился обратно к ферме.

Дойдя до фермы, он перелез через забор и пошел к мостику через ручей. Под спутанные кусты куманики и пожухшую траву с раннего утра нанесло снегу. Он боялся запачкать пальто, если полезет под мостик, поэтому просто лег на заледеневшую траву и просунул голову под доски. Человека за Стеклом ему из этого положения увидеть не удалось, но он услышал, как стучат его зубы.

– Ххххххолодно.

– Это точно, – согласился Фрэнк.

– Пппаршиво одному.

– Понимаю. Зато я принес тебе, что ты просил. Глянь.

Фрэнк извлек колокол мира и протолкнул его прямо к стеклу, чтобы друг оценил подарок.

– О-о-о-о-о-о-о! – благодарно выдохнул Человек за Стеклом.

– Полегче тебе?

– Легче легче легче че че че че че колокол кол кккккк…

– Ой, я еще вон чего принес, – сказал Фрэнк, вынимая золотую дощечку. – Я подумал – ты бы мог с нее есть.

Человек за Стеклом замолк, перестали стучать его зубы.

– Что, не нравится? – расстроился Фрэнк. Может быть, нужен был только колокол. Фрэнк

подумал и решил отнести дощечку обратно в церковь.

– Ну, все равно, я приехал сказать тебе, что уезжаю в одно место, Рэвенскрейг называется, – там можно ничего из себя не корчить, так моя тетя говорит, а еще там люди с научным складом ума живут. Будем строить лучшее общество. Я им помогать буду. Поэтому и колокол тебе принес. Если тебе совсем плохо станет, звони, может, я услышу. Далековато, правда, до этого Рэвенскрейга. Это около Оксфорда. Ну, ты, наверное, знаешь. Я думаю…

– Фрэнк! Фрэнк! Ты чего там дурака валяешь? Это была Кэсси. Она схватила его за шиворот

и вытащила из-под моста.

– Я тебя обыскалась. Посмотри на себя! Ты же насквозь промок! – журила его Кэсси. – Что ты тут делаешь? Бити нужно сегодня же отогнать машину обратно к дяде Уильяму, мы все тебя ждем. Пошли. Нет, правда, Фрэнк, в облаках ты витаешь, что ли? Точно, в облаках.

Школа в Рэвенскрейге совсем не походила на школу в Ковентри. В Ковентри перед классом, набитым учениками, которые сидели за крохотными партами, стоял и орал учитель. В Рэвенскрейге кроме Фрэнка было еще всего двое или трое детей, которых приводили люди, не жившие в доме. И каждый день, а иногда и по семь раз на дню учителя менялись.

На Фрэнка не распространялось решение о том, что все взрослые в Рэвенскрейге несут равную педагогическую ответственность за каждого вверенного им ребенка. Рэвенскрейг оказался вдруг очагом «альтернативного» образования. Благодаря связям Фика и тому, что в коммуне постоянно крутились люди с преподавательскими дипломами, это начинание каким-то образом получило официальное одобрение, и несколько родителей-анархистов принесли своих нежных чад в жертву великому эксперименту. Правда, время от времени они прогуливали, не приводили детишек, и тогда Фрэнк оказывался в классе один, отданный на милость того научного педагогического метода, которому оказывалось предпочтение в данный конкретный день.

Его любимыми учителями были Лилли, называвшая себя «розовой», но никому другому не позволявшая употреблять по отношению к себе это слово, – она учила его письму, выводя огромные буквы на стене ветхой конюшни, – и марксист-ленинист Джордж (IV Интернационал). Фрэнк ни слова не понимал из горячих речей рафинированного Джорджа, но с нетерпением ждал, что же припасено для него на очередном уроке, – и его ожидания всегда оправдывались. Джордж и Фрэнк вместе рыскали по обширному запущенному рэвенскрейгскому саду в поисках дождевых червей, корешков, звериных следов, жирных удобрений. Робин, Тара и другие тоже давали ему уроки, когда приходила их очередь, но, следуя своим представлениям о педагогике, они брали его с собой в какое-нибудь кафе или книжный магазин, где показывали, например, монетки в кассе как иллюстрацию несправедливости капиталистического общества.

Время от времени давал уроки и Филип – по всей видимости, с большой неохотой.

– Пройдись-ка по дому, – бывало, скажет он. – Найди что-нибудь занимательное. Пока не найдешь что-нибудь очень интересное, не возвращайся.

И сидит, уткнув нос в книгу. Фрэнк приносил какую-нибудь бечевку.

– Поинтереснее ничего не попалось? Ну, хорошо, скажи мне, что это такое?

– Веревка.

Филип пристально смотрел на бечевку.

– А вот и не веревка. Это товар. Так что это?

– Товар.

– То-то. А какова стоимость товара?

Одним дождливым днем Филип прибег к своему обычному приему и отправил Фрэнка на поиски «чего-нибудь занимательного».

– И не тащи ты всякого мусора, – крикнул он и зарылся носом все в ту же книгу.

Фрэнк пошел бродить по дому. Он не знал, можно ли заходить в чужие комнаты. Из коммунаров почти никого не было дома – у кого-то были занятия, кто-то закупал для дома провизию, кто-то ушел по другим делам. Фрэнка всегда так и подмывало заглянуть в комнату Тары. Дверь была приоткрыта, и он просунул голову. Никого не было. Он вошел, увидел на полу у кровати что-то резиновое и решил, что это сдутый воздушный шарик. Шарик, правда, был какой-то странный, и вдобавок в него налили немного мутной белой жидкости и завязали узлом.

Филип оторвался от книги и посмотрел на предмет, который Фрэнк осторожно положил на стол перед ним.

– Это еще что?

Фрэнк помнил нужный ответ:

– Это товар.

– Где ты его нашел?

– У Тары.

У Филипа вытянулось лицо. Он медленно положил книгу, встал и, глядя прямо перед собой, вышел из классной комнаты. Больше Филип с Фрэнком не занимался.

Изредка, с большой помпой, строя из себя невесть что, роль педагога исполнял сам Перегрин Фик. Он давал уроки в своем кабинете, а не в импровизированном классе, устроенном из конюшни. Фик называл эти встречи «семинарами». Фрэнк сидел на стуле, а Фик засыпал его вопросами. Время от времени педагог вставал и начинал расхаживать по кабинету, сжав руки и пространно разбирая какую-нибудь незначительную подробность того, что Фрэнк успевал пробормотать.

Уроки Фика Фрэнку, скорее, не нравились. У Фика была привычка стоять сзади. Иногда он клал Фрэнку руку на плечо и крепко сжимал его. Или наклонялся, и тогда Фрэнк чувствовал запах табака, распространяемый твидовым костюмом, а затылок ему щекотало дыхание учителя. Однажды Фик положил руку ему на колено, часто задышал, глаза у старика покрылись поволокой, но тут где-то в доме что-то брякнуло, он пришел в чувство и сразу объявил, что «семинар» окончен. От матери и Бернарда Фрэнк слышал, что ему страшно повезло – сам Фик занимается с ним лично, поэтому он решил не рассказывать об этом случае.

Зато наградой за все это Фрэнку служило то, что он был рядом с Кэсси. Они жили в одной комнате. Иногда она даже брала его на ночь к себе в постель.

– Я тебе выхлопочу отдельную комнату для Фрэнка, – сказал Кэсси Джордж, при этом брови у него непроизвольно подергивались.

– Это запросто можно, – заверил Робин. – С фасада есть отличная комнатенка – как раз для него.

– Не надо, – весело пропела Кэсси. – Фрэнку и со мной хорошо.

«Да и вы двое не будете в мою дверь каждую ночь скрестись», – хотелось добавить ей. Первые несколько ночей такие знаки внимания развлекали ее, но из мужчин, что жили в Рэвенскрейге, ей больше всех нравился Джордж, который совсем не умел ухаживать.

• Предыдущая
• 34/65
• Следующая