Правда жизни - Джойс Грэм - Страница 33
- Предыдущая
- 33/65
- Следующая
Ина же сняла очки и вытирала глаза носовым платком. Нельзя было сказать, что она, в отличие от сестры, безропотно подчинилась материнской воле. Но она тоньше чувствовала, где стоит не жалеть пороха и дроби. И все же она не удержалась и сказала:
– Да еще и когда у него так хорошо идут дела в школе. И в церкви.
А вот о церкви спиритуалистов она упомянула зря. Ина и Эвелин не знали, что в то самое утро Марта получила то, что они называли «посланием Оттуда», которое вызвало у нее приступ вдохновенной брани. Но, хотя Марта умела прогнать привидение, она всегда недоумевала, как следует относиться к полученному сообщению, как его истолковать.
У нее не было сомнений, что послание касалось Фрэнка. Кроме того, она понимала, что его подстерегает какая-то неизвестная опасность. Какая именно, она не могла бы сказать. По опыту Марта знала, как легко ошибиться в толковании. Ей было все равно – добрый ее посетил вестник, злой или безразличный. Ей не нравились их постоянные посещения независимо от намерений визитеров. Но предупреждение насчет Фрэнка нельзя было пропустить мимо ушей, и Марта уже решила, что оно как-то связано с церковью. Она знала, что у теток-близнецов, не более способных общаться с миром духов, чем свинья отплясывать польку, ее внук находится в безопасности. Но она чуяла – слетаются темные силы, и сегодняшняя посланница пришла сказать ей это. Правда, вместо награды нарвалась на грубость. Попала Марте под горячую руку. Но дело сейчас было не в том. Марте нужно было действовать, чтобы разомкнуть прочную цепь событий, и для этого нашлось средство – письмо от Бити.
Раз Бити написала, что пора избавить Фрэнка «от тошнотворной мглы спиритуализма» (Марта заметила, что за время пребывания в Оксфорде ее дочь нахваталась чудных словечек), значит, в Рэвенскрейге готовы принять его, думала Марта. У Кэсси «здоровье – лучше некуда, в том числе и психическое» (слово «психическое» Бити подчеркнула, хотя это уже было лишнее), но она истосковалась по сыну. Ему предоставят отдельную комнату, им будут заниматься «благороднейшие умы страны». (Марта не догадывалась о том, что эти слова Бити писала, закусив губу. Бити утешала себя тем, что если Фик и другие жители коммуны и не «благороднейшие» умы, то во всяком случае «самые развитые», а она о ту пору все еще легко смешивала эти понятия.) Она обещала, что это расширит кругозор ребенка и его знания как раз в том возрасте, когда больше всего можно повлиять на его интеллект. Бити еще много чего понаписала – об иезуитах и психологии, о том, что ребенок – это семилетний человек и поэтому нужно воспользоваться последней возможностью для Фрэнка «не увязнуть навсегда в болоте посредственности». Последний изыск Марте пришлось прочесть дважды, причем брови у нее взлетели.
Вся эта прихотливая риторика не произвела на Марту ни малейшего впечатления. Просто так случилось, что письмо пришло одновременно с утренним визитом привидения. Марте с самого начала не давало покоя то, что Фрэнк растет в душной атмосфере синих чулков и сухих лепестков у пропахших пчелиным воском близнецов-спириток. Сегодняшний призрак облек ее тревогу в причудливые одеяния. И самое главное, она понимала, что Фрэнку нужен мужчина, с которого можно брать пример; входя во взрослый мир, он должен ощущать рядом с собой мужское присутствие. Пусть Эвелин и Ину не в чем упрекнуть: они добры и заботливы, в этом им нет равных, но мальчику нужен мужской дух.
– Не забывайте, Кэсси – его мать, и она зовет его к себе, – сказала Марта Ине и Эвелин. -Вы, конечно, хорошо о парне позаботились. Отлично сладили, спору нет. Только не пускать его к собственной матери – нехорошо.
Что могли Ина и Эвелин, эти два нежных сердца, две добрейшие души, возразить на это? Конечно, у них дрожали губы, и, понятно, они заговорили о том, что Кэсси не справится, что негоже все время ребенка с места срывать, но когда Марта произнесла эти слова, да еще тоном неоспоримой правоты, они поняли – дело решено, Фрэнк едет в Рэвенскрейг.
Теперь это было лишь вопросом времени. Марту не пришлось долго уговаривать позволить Фрэнку хотя бы доучиться в школе первую четверть. Бити и Кэсси собирались приехать домой на Рождество – вот все вместе потом и отправятся в Рэвенскрейг. Фрэнку решили пока не говорить о предстоящем переезде – пусть пройдут праздники.
Рождество в тот год получилось не такое веселое, как обычно. Олив и Уильям все еще были в ссоре. Эвелин и Ина никак не могли отойти от обиды – решили, что раз Фрэнка скоро заберут, значит, их стараний никто не оценил. Тем временем, стремясь не упустить ни одной драгоценной минуты, они просто душили Фрэнка в объятиях своей любви, а он, по природной стеснительности, чурался их, стараясь увильнуть от настойчивых ласк. Муж Аиды Гордон подхватил грипп и теперь больше, чем когда-либо, походил на мертвеца. Хорошего же было то, что полегче стало с продуктами – отменяли послевоенные карточки, Юна снова стала самой собой, правда, теперь все ее время было занято двумя здоровыми, резвыми, шумными детьми.
Когда отпраздновали Рождество, Бити и Кэсси отвели Фрэнка в сторонку, чтобы рассказать, что его ждет вскорости. Он выслушал известие молча. Про себя он подсчитывал возможные прибыли и убытки. Самое главное – он снова будет с матерью. Бити и Бернард ему тоже нравились, а, как он понял, они все будут жить вместе. Незамужних тетушек он любил, но в последнее время задыхался от их чрезмерной опеки и сыпавшейся с их лиц розовой пудры. Правда, он будет скучать по новым школьным друзьям – с ними так интересно! А еще остается ферма и его тайник.
– А можно сначала на ферму съездить? – таков был итог его раздумий.
– Провались я на месте, если нельзя! – ответила Бити. – Я в Оксфорде курсы вождения закончила. Попрошу у Уильяма фургон на денек.
Снежным субботним январским утром Бити, Бернард, Кэсси и Фрэнк втиснулись в кабину фургона, одолженного Уильямом, и выехали на ферму. Уильяму по субботам фургон обычно был не нужен, но он попросил Бити вернуть его к полудню – ему будто бы нужно было еще кое-кому развезти товар. Снег швыряло ветром, мело к живым изгородям, но его было не так много, чтобы покрыть дорогу.
Юна нарадоваться не могла, увидев их всех. Том, правда, был занят скотиной, но она угостила их чаем с сэндвичами и попотчевала рассказами о том, как намучилась после рождения двойняшек. Фрэнку нетрудно оказалось ускользнуть от взрослых, которые болтали и смеялись без передышки. Он сказал, что пойдет погулять в поле. Кэсси заставила его надеть шарф и перчатки и наказала не убегать далеко.
Выйдя на улицу, Фрэнк сунул руки в карманы и немедля направился к деревне – там, недалеко, возвышался церковный шпиль. Не прошло и четверти часа, как он уже был у средневековой Церкви. Он уже собирался войти под кладбищенскую арку, когда из церкви выскочила странного вида бабка. Она прижимала к себе мешки, тряпки и веник. Было в ней что-то знакомое. Фрэнк наклонил голову, но, выкатившись из ворот, старуха сразу узнала его.
– Эй, бабушка тебя знает! – весело окликнула его Энни-Тряпичница. – Ты братишка двоюродный близняшек с фермы Тафнолла, так? Чего скажешь, а? Ну и зябко нынче с утра. Ну, на тебе-то сто одежек. Укутали тебя! Может, скажешь чего? Забыл меня, что ли?
– Пчелам рассказать, – вспомнил Фрэнк.
Энни радостно закудахтала:
– Не забыл! Миленький ты мой! – Она бросила мешок, протянула руку и пребольно ущипнула его за щеку. – Помнишь! Молодец! – Она наклонилась за мешком. – А я тут в церкви прибралась, на косточки для супа заработала. На сегодня хватит. Пойду домой – а то холодина.
Разговаривая, скорее, сама с собой, Энни уже удалялась, а Фрэнк остался, держась рукой за покрасневшую щеку. Он дождался, пока она не скроется из виду, прошел под аркой и поднялся на крыльцо. Удостоверившись, что его никто не видит, он поднял огромную железную полосу щеколды на массивной дубовой двери и вошел.
В этой церкви все было непохоже на простенький зал спиритуалистов, использовавшийся сугубо по назначению. Там духов приходилось вызывать, а здесь, казалось, само здание жило и дышало ими. Они парили над скамьями, караулили у сводчатых окон, их дыхание касалось витражей, они без губ пытались напиться из древней каменной крестильни. Людей в церкви не было, но Потустороннее жило здесь напряженной жизнью, и он заколебался, стоит ли делать то, ради чего он сюда пришел.
- Предыдущая
- 33/65
- Следующая
