Девочка, которую нельзя. Книга 2 (СИ) - Андриевская Стася - Страница 19

Потёрла липкие ладошки об колени, несмело подняла взгляд на молодчика:

— Можно мне руки помыть?

Он недовольно глянул на часы:

— Только быстро! Серьёзно, всё по минутам расписано. Гнать потом придётся.

Оконце в туалете было маленькое, но зато открывалось настежь. И в принципе, сбежать мне не составило вообще никакого труда — что значит, эффект неожиданности.

Минут через десять безостановочного бега, я, взмыленная и лохматая, выскочила к небольшому вещевому рынку и в первом же ряду у китайцев купила сносный сарафанчик и кепку. Переодевшись, избавилась от старых шмоток и, смешавшись с толпой, двинула в сторону остановки общественного транспорта. На перекладных добралась до южной окраины города и, поймав в попутку старенькую «Ниву» с четой пожилых калмыков, отправилась с ними куда-то в Астраханские степи.

Ну что ж, пусть попробуют найдут ещё, раз они такие крутые! Только на этот раз я точно не собиралась ни светить паспорт, ни включать телефон, ни ошиваться по крупным городам и гостиницам — словом, ничего такого, что могло бы меня засветить. Я даже договорилась с этой самой четой фермеров, что до окончания сезона поживу у них на базе, собирая с другими батраками болгарский перец и помидоры. Ни документов для этого не надо, ни затрат на жильё. Наоборот — ещё и платят по тысяче в день. И почему я сразу об этом не подумала?

Прибыли ближе к вечеру, как раз к ужину из перловки с курятиной. Потом мне показали моё койко-место в кирпичном ангаре и выдали подушку. Напрягало присутствие работников-мужчин невнятной наружности в дальней части ангара, но успокаивало наличие женщин поблизости. И всё же, несмотря на усталость, заснуть не получалось.

Вышла на улицу. Ночь была тихая и ясная. Навалившись грудью на бревенчатый забор, я с задранной головой тонула в млечном пути и одно за другим загадывала желания на падающие звёзды. Они вспыхивали так часто, что можно было бы нажелать чего угодно, но мои мечты ограничивались насущной примитивностью: чтобы меня никогда не нашли; чтобы получилось устроиться на новом месте; чтобы обо мне скоро забыли; чтобы всё это поскорее закончилось…

— Я всё детство напролёт загадывал найти хоть кого-то из родни, — раздался за спиной голос.

Я вздрогнула и резко обернулась.

— Полжизни прошло, — глядя в небо, вздохнул Гордеев, — а так ни хрена и не сбылось. Да оно, пожалуй, и к лучшему уже.

Перевёл взгляд на меня. Сердце замерло. Глупое сердце, предательское — оно не испугалось, но обрадовалось. А Гордеев неторопливо упёр кулаки в бревно по бокам от меня, навис, заставляя прогибаться назад.

Не фантом и не глюк — настоящий большой и бритый гад, от которого мурашки по коже. И вместо спасительного, единственно верного «бей или беги» у меня безвольно опускаются руки и слабеют колени. Какой уж тут бежать — не рухнуть бы!

Я гнусь назад — он вперёд, за мной. Пока не упёрся лбом в лоб и не застыл так, вжимая меня собою в забор. Дыхание частое, одно на двоих. Волоски на руках дыбом, по крови — жар. Мгновение — тягучее, упоительное, и Игнат чуть склоняет голову…

Но я увернулась, и его губы, промахнувшись, лишь мазнули по щеке. Сгрёб волосы на затылке, запрокидывая мою голову, заставляя смотреть на него. Пауза, глаза в глаза…

— Что, совсем не соскучилась? — Из-под прищуренных век тёмно мерцает… Злость? Разочарование?

Хочется сглотнуть, но в горле сухо. Боже, я соскучилась. Очень! Даже сама не думала, что так! От его близости не то, что голова кругом — всё расплывается в слёзной дымке. И больше всего хочется просто отдаться и этой радости, и самому этому гаду… но я не могу. Не верю ему больше.

— Я никуда с тобой не поеду! — Пытаюсь говорить твёрдо, но голос дрожит. — И вообще, по-твоему больше не будет. Я буду сбегать при любой возможности, задолбаешься ловить! А если…

— Чш-ш! — жёстко прижал он палец к моим губам. Ему не важно, что я думаю, что хочу сказать. У него своя цель, и он к ней идёт.

Но куда хуже, что мне до зуда хочется поцеловать этот властно прижатый к губам палец! Палец гада, который успел не только сосчитать родинки на моей груди, но и доложить о них куда следует! Зажмурилась, борясь с наваждением, попыталась отвернуться, но Гордеев не дал.

— Я же обещал, что всё порешаю. Помнишь?

— Помню. Вот только с тех пор кое-что изменилось. — Смело заглянула ему в глаза. В груди наконец-то затеплилось здоровое упрямство. — Внезапно оказалось, что у меня только одна проблема, Игнат, и это ты! Ты втянул меня во всё это! Поэтому просто исчезни, и меня не нужно будет спасать.

Он мотнул головой.

— Сама ты уже не выгребешь. Просто поверь.

— Ах, поверить? — с трудом выдавила я усмешку. — Тебе? Опять?

Он спокойно выдержал мой полный невысказанных упрёков и обиды взгляд и кивнул:

— Резонно. Ладно, спрашивай.

Дорога была практически пуста, лишь изредка попадалась встречка, вынуждая стряхивать сонливость. Рубило не на шутку. Сказывались бессонные ночи.

Славка наконец угомонилась со своими расспросами и теперь тихонько сопела, демонстративно свернув голову к окну. Настырная. Хорошо хоть в плед всё-таки завернулась — кондёр работал на всю, дуя в лицо Гордееву мощной, ледяной струёй и дополнительно спасая его от сонливости.

Он рассказал ей всё что мог. А мог не так уж и много. Например, как три года назад в определённых кругах появился заказ на поимку дочки Гончарова…

— Я тогда прифигел, если честно, потому что все эти годы думал, что у Олега пацан. Ну, Славка.

— Ты что, знал моего отца?

Гордеев кивнул:

— И Алинку тоже.

Славка обалдело помолчала.

— То есть, я так понимаю, та история про двух друзей и одну на двоих девушку, это…

— Правильно понимаешь.

— И твой плен…

— Да.

— Зашибись!

Дальше, не дожидаясь пока она отойдёт от первой порции информации, рассказал, как заинтересовался, чем же бывший друган так насолил Жагровским, что аж задолжал им собственное чадо.

— Здесь поподробнее, — процедила Славка сквозь зубы.

Гордеев улыбнулся. Она была похожа на маленького растрёпанного воробушка, но фасон держала до последнего. Этот гордо вздёрнутый нос, сцепленные на груди руки и максимально отстранённый тон… Но ему всё равно было до чертей хорошо от того, что она просто рядом. Обиженно-злая, она словно нагревала воздух между ними, и он чувствовал её так остро, будто касался голой кожи кожей. От этого ощущения мысли упорно убегали в другое русло и опасно, почти на грани видимости, крутило тягучим напряжением в паху.

Дожился, твою мать, Гордеев! На соплюху какую-то запал…

— Если совсем упрощённо, то Олег проворовался. Он служил у Жагровских — собирал по области мзду со среднего и малого бизнеса. Говорят, серьёзная группировка у него была и деньги он в руках держал не хилые. Только вот чужие. А это знаешь, как сложно — держать, но не сметь взять. Особенно, когда ты по сути своей — человек-говно. — Усмехнулся. — Короче, однажды жадность фраера сгубила, и батя твой попал на счётчик. А у Жагровских разговор короткий — либо долг по счётчику, либо паяльник в задницу. Олежка выбрал долг. Но так как денег не было, а гарантии требовались, то в качестве залога он отдал им тебя. Тебе сколько тогда, лет пятнадцать было? Ну вот. Самое то — Жагровские всегда малолеток любили. Но о сделке случайно узнала Алинка и попыталась тебя спрятать.

— Откуда ты знаешь? Про маму…

— Я получил от неё письмо с просьбой помочь укрыть тебя.

— Укрыть? Ха! Круто. Ты прекрасно справился!

— Понимаю твой сарказм. Но я получил это послание только через полтора года после вашего бегства. Просто мы очень давно не общались, и Алинка не знала точно, где я. Она передала письмо моему бывшему воспитателю из детдома. Знала, что я поддерживаю с ним связь. И надеялась, что появлюсь там раньше, чем вас поймают. А в итоге, к тому моменту, как я получил эту просьбу о помощи, я уже и сам тебя искал, но совсем с другой целью. И письмо только окончательно навело меня на след.