ЧОП "ЗАРЯ". Книга вторая (СИ) - Гарцевич Евгений - Страница 28

Напрямую Щука этого не говорил, скорее всего, сам не понимал, кто у руля. Да, честно говоря, я и сам бы мог не считать это, если бы не Банши. Как минимум в половине происшествий фигурировала тетка Марта.

На Красную горку, кого угрозами, а кого и за волосы, убрала всех конкуренток и пропихнула свою младшую сестру на место Лели. Когда влезли в дом к Переславе, а Данилыч в этот момент был на выезде, подбила толпу на расстрел пришлых. Когда погибли люди в сгоревшей бане, обвинила знахарку с мужем в колдовстве, объявив, что ту семью настигла божья кара. Щука поверил, уж больно диковинные штуки мастерил плотник, пытаясь привнести в поселение что-то новое.

Думаю, Щука еще до чего-нибудь бы договорился, но мы все глубже и глубже уходили в лес. Еще метров двести и должны были найти место смерти Кондрата.

— Кто бы это ни был, ясно одно, — тихонько сказала Банши, — должен был появиться разрыв. Хватит трепаться, и смотри в оба. Кружочек сделаем и назад пойдем.

Я кивнул. До темноты еще несколько часов, морозец чутка щиплет лицо, и, явно, становится холоднее. Чем глубже в лес, чем ближе продуваемые холмы и голые поляны с замерзшими прудами и болотами, тем холоднее становилось. Все мои чувства молчали — в разрезе ауры тишина, единственное яркое пятно за спиной — Банши. Попытка разглядеть призраков или духов — тоже пустота. Но что-то тревожило. Чувствовал себя замерзшим заторможенным пискуном.

Сначала появился запах. Попахивало тиной и тухлой рыбой. Слабенький не резкий запах, будто морозилка в рыбном ресторане протекает.

А потом и место смерти обнаружилось. Выделялось множеством красных лент, повязанных на деревьях. На земле глухо, если что и было, то как минимум дважды снегом замело и притоптано. А вот на деревьях были вовсе не ленты, точнее лента была всего одна — все остальное при ближайшем рассмотрении оказалось подмерзшими брызгами крови.

Примерно на уровне от полутора до двух метров на ближайших деревьях содрана кора. На старом дубе видны глубокие борозды, чисто срезано, будто стамеской прошлись. А вот рядом осина и следы совсем другие. Те же борозды, но внутри уже покрылись странной кашицей, от которой поднимался едва заметный пар — бледно-зеленая густая слизь, в которой копошились черные червячки.

— Осина не любит проклятье, как проклятые не любят осину, но пиявочники странные, соглашусь, — Банши заметила, куда я смотрю.

— Вот тута он лежал, — поеживаясь и стараясь не приближаться к деревьям, показал Щука на снег под лентой. — Грудью вниз лежал с мерзкой улыбкой.

— Это как так?

— Вот прям так, — Щука попытался изобразить, повернув голову вбок. — Шея наоборот была вывернута. Рожа синяя, а все тело покрыто кашей из снега и крови, уже подмерзшей.

— Следы были?

— Слабые уже. Но, — парень указал в просвет между деревьев, где виднелось открытое пространство, — я разглядел. Оттуда он пришел.

— Только его следы? — Банши сломала ветку и начала ковырять снег.

— Других не видел, а дальше прошел шагов двадцать, но такая жуть взяла, что забоялся. Вячко сюда пошел потом, но так и не вернулся.

— Ясненько, — Банши посмотрела на заснеженные верхушки деревьев, — А на ветках снег был?

— Это было, тоже подумал, что тварь какая могла с дерева сигануть, — пожал плечами Щука. — но нет. Кажись все же медведь его задрал, там где-то. А он раненый дошел и упал уже.

— И шею себе свернул, так? — раз нет следов убийцы, это еще не значит, что его убили где-то в другом месте, а вот телекинез или бестелесный фобос очень даже мог.

— Ну, это вам охотникам виднее, — Щука отступил на протоптанную нами тропинку. — Только я с вами дальше не пойду, если вы по следам наметились.

— А мы наметились? — спросила Банши, с улыбкой поправляя свои подсумки.

— А стрела как далеко у нас летит? — я улыбнулся в ответ и сделал первый шаг в сторону, куда вели следы.

— Чувствуешь что-нибудь? — спросила Банши, когда мы прошли первые пятьдесят метров и перестали видеть Щуку.

— Нет, — я услышал, как птица вспорхнула и с ветки снег упал. — А ты?

— Попа мерзнет, — Банши зашуршала курткой у меня за спиной. — И кушать начинаю хотеть. Может, и нет здесь никого. Фобос мог с любой стороны налететь, посечь все в округе, включая Кондрата, и шею ему свернуть.

— М-да, выражение «кондрашка хватит» начинает играть новыми красками. — я обернулся на Банши, в ее короткой мотоциклетной курточке. — Ты б еще купальник надела, река рядом, может, искупнешься?

— Ага, поучи меня одеваться, модник. Ты штаны-то свои видел, фуфаечник?

— У меня это временно, насчет тебя не уверен, — я похлопал себя по телогрейке, пытаясь выбить въевшуюся с карьера пыль. — Ты встречала раньше лоскотух?

— Почти, — Банши задумалась. — Как-то с маньей столкнулись. Они сестры считай, только манья просто злой фобос. При жизни злой была и потом сама не захотела на тот свет уходить. А лоскотуха, как правило, наоборот. И добрая, и покоя хочет, но ее жизнь будто в лоскуты разорвали. Оттого и название пошло. Мстит она, и пока не успокоится, сама не уйдет.

Лес неожиданно закончился, мы вышли на широкую поляну с редкими чахлыми деревцами. Пока Банши скрипела кожаной курткой, я осмотрелся.

Не будь зима, подумал бы, что здесь пожар пронесся — кривые, покореженные ветки без единого листика, россыпь мохнатых камней, частично скрытых под снежной коркой.

Метров через пятьдесят поляна поднималась, образуя небольшой холм, примерно с трехэтажный дом, а за ним еще один и еще. С другой стороны опять начинался лес. Кажется, здесь можно годами бродить и ничего не найти, ни следов, ни разрывов, ни фобосов.

— На холм заберемся, осмотримся и, если пусто, то в острог вернемся, — я посмотрел на небо, прикидывая во сколько здесь темнеет.

Дважды поскользнулся, чуть не скатившись вниз, но добрался-таки до вершины. Вытянулся на плоском камне, чувствуя, что могу быть отличной мишенью и ежась от пронизывающего ветра. Представил, что ветер выдувает все посторонние мысли, а мозг переходит в состояние медитирующего сканера. Аура, астрал, тайные тропы, медиумный ГЛОНАСС — все, что мог, подключил. Но первым почувствовал запах.

Старая плесень — запах заброшенных бомбоубежищ и подтопленных старых подвалов. Последнее, что я ждал на вершине продуваемого холма в экологически чистой зоне.

Махнул Банши, чтобы поднималась, и повернул нос против ветра — на чахлый кустарник на склоне соседнего пригорка. Перехватил двустволку и начал целиться.

Прямо над мушкой, направленной в кусты, неожиданно появилась белая раскидистая ветка. Не понял, даже стволы опустил и стал щуриться, борясь со слезинками, выступившими от ветра.

Ветка не исчезла, стала выше и толще, приближаясь из-за склона и разделяясь на две. А потом появилась голова, уши и плечи. Это был лось. Рогатый лось с кожей мраморного цвета — белый с серыми прожилками, которые не стояли на месте, а перетекали из одного состояния в другое. Напомнило маску Роршаха, только черноты было меньше — тонкие нити-змейки закручивались и лавировали по телу, обтекая друг друга.

Глаза у лося светились желтым огнем. На меня он не смотрел, увлеченно тянулся к замерзшим ягодам на кустах. Пытался их грызть, но призрачная морда лишь проходила насквозь. Зверь тряс рогами и пытался откусить еще раз. На миг черные пятна замерли, а у белого появился синюшный оттенок, по телу животного прошла судорога, он цапнул куст и отломал сразу несколько веток.

— А ты фартовый, — бесшумно подкралась Банши и шепнула мне на ухо. — Это вайонг, очень редкий деймос, пока полностью синим не стал, безобиден, как живой олененок.