Война все спишет (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 43

— Ничего, это только начало, — Алексеев скривил губы — членов Фамилии он недолюбливал, видя их пренебрежение и хорошо зная о тех слухах, что ходили в столице про него. Потому и перебрался на Дальний Восток с удовольствием, ибо здесь он стал хозяином по праву власти, а они там лишь по праву крови, принадлежащей к Императорскому Дому.

Два дяди императора, великие князья Сергей и Павел Александровичи не играли в столице ни влияния, ни сторонников, отчасти из-за своего высокомерия, и равно определенной удаленности от двора. Первый был генерал-губернатором Москвы и в высшем свете про него ходили очень нехорошие слухи, которому способствовали постоянно пребывающие с данной особой смазливые адъютанты. Да и детей у него, понятное дело нет — а бомба Каляева, как сказал ему Фок, поставит кровавую точку.

А младший законный сын императора Александра пребывал в Париже — и обратная дорога в Россию ему была заказана. Два года тому назад овдовевший великий князь Павел женился второй раз на разведенной жене своего бывшего подчиненного — скандал был страшенный, такого чудовищного мезальянса никто в Императорском Доме не ожидал. Так что эту парочку не следовало принимать в раскладах, значимой роли они не играли.

Своего непосредственного патрона, великого князя Алексея Александровича, генерал-адмирала Алексея Александровича наместник тихо ненавидел, хотя охотно, демонстрируя преданность, принимал от него покровительство, оказываемое по-родственному, так сказать. Но теперь этому толстому борову, которому присвоили нелестное прозвище «семь пудов августейшего мяса», придется несладко — фактически он выбит из расклада, и долго не протянет — сибаритство до добра не доводит, это он всю жизнь в морях провел, причем отнюдь не на роскошных яхтах.

Войны с японцами наместник жаждал, оттого получив предложение статс-секретаря Безобразова об устройстве прибыльных концессий на реке Ялу, сразу принял. Русские в Корее — от такого известия все японцы зашевелились, и война стала неизбежной, вопрос ее начала был только по времени. Даже с Витте отношения ради этого наладил, хотя на дух не переносил всемогущего Председателя Совета министров, впрочем, как и тот его, о чем Евгений Иванович знал точно.

После первых же бесед с Фоком наместник осознал, какая невероятная удача ему выпала. Узнать о будущем было неимоверно тяжело, как и о том позоре, который свалился на его голову. А уж известие о крушении монархии и страшной гражданской войне чуть не доконало Евгения Ивановича — чудом пережил подступившую к нему смерть. Но оправившись, понял, что все, что не делается, то к лучшему. Ведь если бы он не спровоцировал эту войну, и не явился бы в теле старого генерала Фока еще более старый «попаданец», то не удержался бы на высоком посту наместника, который теперь требовалось превратить в пожизненный удел. И возможности для этого открывались сейчас на диво положительные. Даже с превосходными перспективами, размышляя над которыми наместник испытывал чрезвычайный прилив сил, и стал как никогда энергичен и предприимчив.

И морские победы последовали одна за другой — и с каждым разом он чувствовал, что японские адмиралы теряют уверенность и становятся более осторожными. И на то была весомые причины — большие потери не только в новых кораблях — два броненосца, один броненосный и четыре бронепалубных крейсера, парочка авизо — но и солидного числа устаревших «посудин», которые большой роли не играли. Но в общем счете потерь делали его победы весьма убедительными — так что большой белый крест со звездой получил он совсем не зря, по заслугам.

Да, и русский флот понес ощутимые потери, но убыль в кораблях была все же чуть поменьше. С момента начала войны флот лишился броненосца и три бронепалубных крейсеров, нового минного заградителя, девяти миноносцев и минных крейсеров, парочки старых небронированных крейсеров и канонерскую лодку. Пароходы, буксиры и катера можно не считать — такие потери неизбежны, причем у японцев они гораздо больше.

Так что нужно рисковать и дальше, каждый раз удваивая ставки. Да, при проигрыше ему икнется, но одно поражение при незначительных потерях — один-два корабля линии — ему не поставят в вину. Тем более, что теперь последует серьезное подкрепление, благо в столице осознали риск промедления и решили ему отправить на помощь отряд способных к дальнему переходу броненосцев, не дожидаясь полной готовности всей эскадры адмирала Рожественского. А в Порт-Артур он его в октябре проведет, благо соответствующий опыт получен.

— Ладно, о флотских делах можно подумать чуть позже, — Алексеев взял пальцами картонку, последнюю из первой пачки «отцовского наследия», как он ее стал называть с ехидцей, уже не имея прежнего благолепия перед «родственниками». Ведь они его таковым никогда не считали — в их глазах всегда оставался ублюдком, который не примажется к фамилии. И посмотрел на выведенный собственноручно вензель:

— Через несколько дней вы перестанете быть наследником престола, ваше императорское высочество, как пять лет тому назад вас лишили титула цесаревича. Но кто знает — если вам суждено было быть последним императором пару дней, то может быть, вы им станете гораздо раньше, и ваше царствование будет долгим. Кто знает…

— А что вы хотели, господа самураи, что с вами в поддавки играть все время будут?! Нахальства у вас резко убавилось! Ведь побед, кроме боя под Тюренченом, до сих пор нет!

Фок тихонько говорил сам себе под нос, стараясь чтобы его никто не услышал. Контрнаступление 1-й Маньчжурской армии протекало более чем успешно вот уже третий день. Противник просто не ожидал, что русские соберут против него ударные группировки и сами перейдут в атаку, причем с самыми решительными целями.

Против 1-й армии Куроки из трех полевых дивизий, включая гвардейскую, и двух резервных бригад, удалось собрать ударный кулак из трех корпусов и двух конных групп, каждая из которых была усилена полнокровной пехотной бригадой в восемь батальонов. Имея, более чем двойной перевес — 106 батальонов против 52 японских — можно было вести наступление без всякой осторожности.

Ведь сила завсегда солому ломит!

Тем более, перевес в коннице был просто подавляющий. Против шести русских бригад, не считая войсковых дивизионов в корпусах и казачьих сотен конвоя, самураи имели только одну — восемнадцати полкам превосходной по качеству кавалерии противостояли всего пять полков посредственной конницы, к тому же три из них были приданы пехотным дивизиям, и уже задействованы в сражении.

Так что забайкальцы генерала Мищенко сразу пошли в обход, просто сметая на своем пути малочисленные заслоны из нескольких пехотных рот с парой эскадронов кавалерии. И столь быстро стала продвигаться к реке Ялу, что следовавшая за ней пехотная бригада начала отставать, так что пришлось ее постоянно поторапливать. Фок рассчитывал, что переход в полтораста верст займет не больше пяти дней, за которые и решится судьба операции. Выход большой массы кавалерии в тыл, без сомнения приведет японских генералов в смятение — о глубоких прорывах, с последующим окружением, а не о привычных рейдах 19-го века, в этом времени еще не подозревали. Да и о теории блицкрига японцы имели самое смутное представление, хотя их учителями и были германцы.

Следом за забайкальцами перешла в наступление конная группа генерала Самсонова, также торопясь. Но на второй день японцы опомнились — вчера начали выдвигать на свой правый фланг резервную бригаду. Вот только удержать его не удалось — против начавшего охват 3-го Сибирского корпуса устоять не удалось, при пятикратном перевесе вштыках и орудиях русские сегодня к полудню просто смяли противника.

И теперь было видно, что сами привыкшие к обходам и охватам флангов, японцы не понимают, что им дальше делать — драться или отходить. Если Куроки выберет первый вариант, то через двое суток обходящие конные группы выйдут в тыл его армии, зарвавшейся в наступлении, и сражение будет продолжено уже в окружении.