Эхо северных скал - Тамоников Александр - Страница 6

– Думаешь, что рыбаки кого-то похоронили? – с сомнением спросил Сосновский.

– Рыбаки отвезли бы покойника к себе в поселок, – возразил Буторин. – Им бы родные умершего не простили, если бы покойника в тундре оставили. Хотя, возможно, они похоронили неизвестного утопленника…

– А крест неправославный, – сказал Сосновский. – И где они в тундре нашли эти трубы дурацкие?

– И я об этом думаю. Уж больно эти трубы похожи на части внутреннего магистрального трубопровода на судне. Изношенного и замененного новым. Говоришь, неправославный крест? Значит, напрашивается вывод, что это лютеранский крест?

– Да, католический, – согласился Михаил. – Что он здесь делает? Одно объяснение в голову приходит: здесь похоронен немецкий моряк. С одной из подводных лодок. Мне кажется, что этой могиле всего несколько недель, а может, пара месяцев.

– Слушай, Миша, ты вот в Германии несколько лет проработал. Ты мне можешь объяснить, почему у них обычный крест, а у нас в православии с двумя перекладинами, да еще и с нижней перекладиной перекошенной? Что за тайна за семью печатями?

– Нет тут никакой тайны. – Сосновский пожал плечами. – По легенде, Иисуса распяли на обычном кресте – четырехконечном. Но потом внизу прибили еще одну. В тот день вместе с Христом распяли еще двух человек – двух преступников. И перед казнью один из них поверил в бога и раскаялся, второй – нет. Когда Иисус умер на кресте, прибитая под его ногами планка перекосилась, указав первому преступнику путь в рай, а второму – в ад. Поэтому четырехконечный католический крест символизирует распятие, муки, которые Иисус добровольно принял за людей. А православный восьмиконечный крест символизирует еще и прощение, которое человек может получить, даже находясь на пороге смерти.

– М-да, красиво! – кивнул Буторин и отошел в сторону от могилы. – А ты понимаешь, что нам придется возвращаться и эксгумировать тело? Надо точно знать, кто здесь похоронен. Подожди-ка! А это что?

Сосновский подошел к напарнику и присел рядом с ним на корточки. Среди мелких камней виделись следы кострища. И тоже относительно свежие. Костер тут разводили уже этим летом. Пепел в основном развеяло ветром, только частички его остались между камнями. Да еще обгоревшие деревяшки непонятного происхождения. Явно не просто костер разводили, потому что среди мусора, обгоревших кусков какого-то тряпья, каких-то деревяшек из щелей между камнями удалось выковырять обгоревшие остатки обычного карандаша и две скрепки.

Сосновский держал на ладони почерневшие скрепки и улыбался, торжествующе глядя на напарника.

– Ты понял, Витя? Это скрепки. Ими скрепляются листы документа, может быть, удостоверения личности, может быть, какого-то другого документа. Но это скрепки, и говорят они нам о том, что не ненца-оленевода тут похоронили и не рыбака. Это моряк, а одежду его сожгли. А в кармане мог остаться какой-то документ. А все эти древесные остатки – материал для костра. Тут же в тундре ничего нет, что может гореть. Дерево для костра может быть только с корабля, с лодки, с подводной лодки, Витя! Скрепки в согнутом состоянии, их вручную не разгибали.

– Ну вот, – облегченно вздохнул Буторин и опустился на камни. – А ты говорил, что безнадежны наши поиски! Уф, сколько мы с тобой протопали сегодня, но вот видишь, натопали результат. Думается мне, что лодка не собиралась возвращаться на базу, поэтому своего умершего они и похоронили здесь. Значит, задание у них какое-то. Или наблюдать, или искать, или изучать. Хотя все это одно – искать место под базу… Ложись!

Когда Буторин крикнул это, Сосновский уже увидел опасность и сам. Оленья упряжка была почти не видна из-за скал. Только роскошные рога сильного оленя виднелись над камнями. А вот человек в ненецкой малице стоял между камнями, прижав к плечу приклад оружия, и целился в оперативников. Прежде чем упасть и откатиться в сторону, Сосновский успел понять, что в руках незнакомца «ППШ». Знакомый треск автоматной очереди разорвал вековую тишину тундры.

Ругаясь «на чем свет стоит», Буторин пополз влево, обходя могилу и посматривая то по сторонам, то на Сосновского. Если этот туземец один, то лучше разделиться и обойти его с двух сторон. Если, конечно, это туземец. И если он действительно один. Если оперативников атаковала группа, то, конечно, лучше держаться вместе, занимая круговую оборону. Но сколько нападавших на самом деле, оставалось только догадываться. Сосновский махнул рукой напарнику, чтобы тот продолжал обходить противника, а сам улегся между камнями и, откинув приклад своего «ППС», стал наблюдать.

Видимо, незнакомец видел только одного Сосновского в полный рост, когда решил убить его. Зачем убивать – этот вопрос пока второстепенный, а вот один ли он и каковы его намерения; если он все же один, вопрос важный. Намерения стали понятны, когда Михаил увидел голову среди камней. Этот человек осторожно приближался, видимо, чтобы удостовериться, что убил человека возле могилы. На какой-то миг Сосновский увидел повернутое к нему лицо и сразу понял, что это не ненец, несмотря на национальную повседневную одежду народов Севера. Каким образом тот заметил, что Михаил жив, непонятно. Но он почти мгновенно оценил ситуацию, дал короткую точную очередь и снова скрылся за камнями. Пули ударили в камни возле самой головы Сосновского, и тот поспешно отполз за камни, меняя позицию.

Голова, несмотря на адреналин, работала четко и спокойно. Надо заставлять его перемещаться, выдавать себя и стрелять. Тогда Буторин его засечет, подберется к нему с другой стороны и возьмет его. Интересно будет узнать, что это за тип и чего ему здесь нужно. Наметив себе следующую позицию, Сосновский вскочил и бросился в сторону, пытаясь разглядеть противника между камнями. Он успел это сделать в последнюю секунду, не целясь, выпустил очередь из автомата и тут же рухнул на траву. «Не попал, – с огорчением подумал Михаил. – А может, и хорошо. Он нам для информации нужен целенький и невредимый. Тащи его потом, раненого, на себе столько верст! Хотя у него оленья упряжка, она нам может пригодиться». Оленей ненцы учат не бояться резких звуков и выстрелов. Других просто не используют с нартами.

Незнакомец не стрелял. Это удивило Михаила. Он был убежден, что не попал в него, стреляя практически наугад. Бывают, конечно, чудеса, не зря говорят, что пуля дура. Мог случайно и попасть. Сосновский прополз еще метров десять, порвав на колене штаны. Магазин в автомате лучше сменить. В этом осталось всего два-три патрона. Отсоединив магазин, он бросил его рядом на камне и достал из подсумка на ремне полный. И тут шелест камня под чьей-то ногой привлек его внимание. Звук исходил справа, совсем не с той стороны, откуда Михаил ждал своего противника.

Вставить магазин и передернуть затвор было делом одной секунды. Сосновский повернулся на бок и нацелил свое оружие туда, оттуда раздался подозрительный шорох. Он даже успел прикинуть, что стрелять придется по ногам, потому что времени на рукопашную схватку у него не будет. Враг появится сразу, готовый стрелять на поражение. «Глупо я его проворонил», – подумал Сосновский со злостью. Но это была не самая большая беда. Боковым зрением он заметил движение, но быстро повернуться в противоположную сторону он уже не смог. Противник обманул его, видимо, бросив горсть камней в сторону от себя. И теперь он подобрался с другой стороны. Внутри у Михаила все похолодело от ощущения неизбежного. Он поворачивался с автоматом навстречу опасности, за доли секунды поняв интуитивно, что не успеет выстрелить первым.

Длинная очередь прорезала воздух, отдавшись эхом среди скал. Темноволосый мужчина в ненецкой одежде, готовившийся убить Сосновского, рухнул на бок, и его автомат покатился по камням. Михаил с шумом выдохнул и вытер потный лоб рукавом. Откуда-то снизу Буторин сказал с недовольством:

– Ты чего подставляешься, Миша? А если бы я не успел?

– Перехитрил он меня, – ответил Сосновский, поднимаясь и подходя к убитому незнакомцу. – Еще бы секунда – и мне конец.