Полуостров Сталинград (СИ) - Чернов Сергей - Страница 49

Делаю пометку в памяти. Век живи — век учись. Об этом тоже надо сочинить памятку.

— Таким образом, навесной миномётный и гаубичный огонь становится больше психологическим оружием. Радиус поражения снижается в два и более раз. Часто мины и снаряды не взрываются. Вследствие этого нашим артиллеристам придётся сделать акцент на стрельбе прямой наводкой и с использованием картечи.

Далее генерал переходит к другой теме.

— Ещё один способ обернуть лёгкость грунта в свою пользу. Минные поля мы выстраиваем так. Сначала вырываются ямы по типу воронок от авиабомб. В них могут поместиться один-два солдата. Воронки размещают так, чтобы танки могли пройти между ними впритирку. В каждую воронку две-три противопехотные мины…

— Зачем три мины? — благожелательно заинтересовался мой Климовских.

— Если подорвётся один, то другой солдат может счесть, что стихийный окоп разминирован и безопасен.

— Танки будут объезжать воронки, в которых могут застрять, и поэтому объехать противотанковые мины не смогут, — продолжает Шлемин.

Азиатская хитрость! Этот доклад мы пока распространять не будем. Посмотрим, что получится. Так-то, раз напоровшись, немцы могут подрывать противотанковые мины артогнём прямой наводкой. Но тем самым появиться ещё одна воронка, только нужно…

— Противотанковую мину надо закладывать глубже, — замечаю Шлемину. И поясняю дальше:

— Чтобы при разминировании артогнём получилась достаточно большая воронка. Да, танк всё-таки преодолеет, но какое-то время его уязвимость повысится. Возможно, в этот момент даже стрелять не сможет…

— Мина будет поблизости от большой воронки и просто увеличит её размеры, уничтожив свободный проход для танков, — тут же развил и опроверг мою мысль Шлемин.

— Куда ни кинь, для фрицев всюду хрень, — соглашаюсь. Так ещё лучше. И заглублять не надо, а то мороки с этим…

— Вашему 603-му окружённому полку рекомендую поступать так же, Александр Васильевич, — смотрю на начштаба 13-ой армии. Петрушевский кивает.

И звонок из Москвы по ВЧ прерывает совещание. Хотя оно уже финиширует.

— Вроде всё решили, товарищи? Составляем описание вчерашнего сражения и рассылаем всем. Про радиоглушитель помалкиваем. Памятку для стрельбы и способов минирования в местности со слабым грунтом не забудьте. На этом всё, товарищи.

Когда спустился вниз, в трубке слышу голос Иосифа Виссарионовича.

— Почему не докладываете о вчерашнем, товарищ Павлов?

— Только что подготовили полную сводку, ждите телефонограммы.

— Я так понимаю, что вы дали фон Боку по зубам?

— Да, товарищ Сталин. Им не удалось продвинуться ни на метр. Наоборот, мы отвоевали назад километра полтора.

— Вот видите! А вы сомневались, что вам удастся отстоять Минск.

— Если немцы не ослабят напор, то через неделю-полторы Минск придётся оставить, — мой бодрый тон никак не вяжется с содержанием.

— Пачиму? — возмущение прорывается акцентом.

— За один день обороняющаяся группировка истратила примерно восемь эшелонов боеприпасов. Мои предвоенные запасы подходят к концу, а поставки не регулярны. Мне просто стрелять будет нечем.

Конечно, я малость лукавлю. У 10-ой армии не только ничего не забираю, а у неё четыре склада ГАУ только второй категории. Не только ничего не беру, но даже чуток подбрасываю. 10-ая армия — мой накопительный счёт. Но вообще-то проблема с боеприпасами есть. Она не острая, но есть. Например, подумываю хотя бы одну дивизию Минского ополчения вооружить за счёт трофеев. На дивизию его хватит. И боеприпасов тоже. Чего добру пропадать?

— Ви получите боеприпасы, — мрачно заявляет Сталин. И отключается.

Получим. Наверное. По моему глубочайшему убеждению Одесса более важна, чем Минск. Для Приморской группировки Жуков и перехватывает эшелоны со снарядами, которые предназначаются мне. Я даже и не возражаю. Хотя лучше бы Константиныч им авиацией помог.

Окончание главы 10.

31 августа, воскресенье, время 08:30.

Минск, штаб Западного фронта.

Проехался по опустевшим городским улицам. Город будто спрятался в собственное подполье. Патрулей больше, чем гражданских. Так выглядит мобилизованный город. Не про горожан речь, что взялись за оружие и встали в строй. Сам город готовится к битве.

Необычная тишина. Нет, шумят деревья под ленивым ветерком, в отдалении слышны голоса, проехала редкая машина. Но это к штабу, съезжаются мои генералы. Позвал двоих, Копца и Климовских, будет кто-то ещё, гнать не буду. Сегодня выходной. Так-то с 22 июня никаких выходных, но фрицы притихли, зализывают раны, так что два-три дня у нас есть. В войсках моё присутствие не требуется, все знают, что надо делать. Военнопленных, которых мы прихватили больше тысячи человек, скинули на конвойников НКВД, дальше их распределят по трудовым батальонам или сформируют новый. Хотя взятых из одной части старались раскидывать подальше друг от друга. Захваченная боевая техника отправляется в Гомель, не нуждающаяся в ремонте — трофейному управлению. Трофейные грузовики ремонтируют в Минске. Собирают и разбитую технику. Самолёты и двигатели разбитых в хлам танков и прочей наземной техники. Стране нужен дюралюминий!

Наверх поднимаемся втроём, не считая адъютантов. Нам предстоит по-настоящему генеральская работа, шевелить мозгами.

Надо сказать, гибель Никоненко кольнула мне сердце. Пожалуй, первый раз за всё время войны, почувствовал настоящую утрату. Большие планы связывал с этим парнем. Смутные, но огромные. Ясное дело, не только с ним. Всё думаю, как мне встроиться в систему власти. Как самому стать властью. Не для того, чтобы плевать всем на головы, власть это инструмент. И для этого нужны верные люди, собственная спецслужба нужна. Настоящая власть от должности не зависит, реальна, хотя и парадоксальна ситуация, если мой человек будет занимать более высокий пост, чем я. И при этом он — мой человек, а не наоборот.

Моя власть, как командующего фронтом, делегированная. Мне её государство доверило. Но если снимут с должности, тут же моя власть и кончится. Поэтому она не моя. А мне нужен инструмент, подконтрольный лично мне. Как оружие с авторизацией. Есть авторитет в войсках, это да, только моё. Мой преемник, придя на моё место, его не унаследует.

Сила человека… вернее, тут надо уточнить. Не физическая или интеллектуальная, а социальная или даже политическая, измеряется силой людей, которые идут за своим лидером. Если говорить конкретно и в связи с Никоненко, то мне нужны такие люди, способные на многое с оружием в руках. И подконтрольные лично мне. Хотя бы частично. Тогда я и буду по-настоящему силён.

До конца не ясно, погиб Никоненко или нет, но чую, нет его в живых. Формально даже посмертно его наградить не могу, нет доказательств его смерти. Числится пропавшим без вести. Блядский высер! Других слов нет!

Входим в кабинет, — посторонние мысли оставляю за порогом, — Саша приносит все сообщения от группы Никоненко. Расстилаю на столе карту.

— Смотрите, товарищи генералы. Первая точка, где Никоненко наткнулся на высокую плотность войск…

Согласно каждому сообщению разведгруппы мы очерчиваем зону, которую немцы закрыли с надёжностью банковского сейфа. Граница по большей части совпадала с границей лесного урочища.

— Этот край Лавориш… тьфу! Язык сломаешь! Ла-во-риш-кесского леса мы даже отбомбили. С севера такого мощного охранения Никоненко не обнаружил, — отмечаю на карте, — но углубиться ему не дали. За ним началась охота. Закончилась она здесь (пометка на карте). Половина его роты благополучно ушла на восток к Западной Двине.

— Я так понял, самому Никоненко уйти не удалось? — Копец смотрит с огорчением и сочувствием.

— По-видимому, нет. Наши чайки, что летели ему на помощь, застали момент, когда их уже добивали. Ну, они и устроили прощальный салют и похороны тем эсэсовцам, что их прихватили.

— Эсэсовцы? — уточняет Паша.