Когда распахиваются крылья (СИ) - Самарова Екатерина Андреевна - Страница 26

     – О, поверь, если бы кто-то стащил этот нож, Тёмка бы уже не плакал, – туманно ответил Гоша.

     Он ещё некоторое время промолчал, с тоской наблюдая за Тёмкой, а потом продолжил:

     – Да, Вася, я все ещё на его стороне. Мне, в общем-то, неважно, верите вы в меня или нет. Я в себя верю, этого вполне достаточно. К тому же – так уж странно вы устроены – люди, кричащие, что не верят в Бога, просто обижены на меня. Они так стараются отрицать веру в моё существование, что всеми своими поступками лишь укрепляют её. Так что не принимай за чистую монету слова того, кто говорит, что он не верит. Он верит, только говорит о своей вере другими словами. Человек всегда нуждается во мне, что бы он ни говорил. Есть только один способ избавиться от этой зависимости – принять ответственность за свою жизнь на себя и стать свободным, стать Творцом своей судьбы. Но это очень сложный и трагический путь, редко кто выбирает следовать им. И, знаешь ли, среди таких людей не распространено кричать, что они в меня не верят. Я им просто не нужен, вот и все. Но даже и они хотя бы один раз в жизни все-таки нуждаются во мне, и раз этот всегда один и тот же – смерть. Даже таким людям нужно знать перед смертью, что жизнь все-таки имеет смысл, и смысл этот – Я.

     Гоша ненадолго замолчал, продолжая буравить взглядом Тёму, а потом добавил:

     – Так что, Вася, Тёмка не отказывается от Бога. Он просто очень сильно на него обижен.

     – За что?

     Гоша не ответил и перевёл свой взгляд на меня. Мне тут же стало неуютно, как будто меня просквозили рентгеновские лучи и узнали все мои тайны.

     – Знаешь, Вася, – вместо ответа задумчиво проговорил Гоша, – а вы с Тёмкой очень похожи…

     – Я? С ним? – я даже поперхнулся. – Вообще ни разу!

     – Похожи, похожи. Для вас обоих эта скамейка под старушкой-черёмухой занимает важное место в жизни. Вот только ты сюда приходишь по главной дороге в любое время, а Тёмка пробирается огородами и только вечером. И совсем не потому, что так быстрее.

     – А почему?

     Гоша не ответил и продолжал загадочно смотреть на Тёмку, словно знал, о чём тот сейчас думает. Да он и знал, наверное. Ведь сейчас Тёмка наверняка говорил с Богом, хоть, может быть, и сам этого не понимал. Не зная, что сказать или сделать, я незаметно подошёл к Гоше и встал за его спиной, упорно следя взглядом за прыгающими по голым веткам яблони и задорно чирикающими воробьями. Почему-то я не мог смотреть на Тёмку – вся его скрюченная корявая фигура, сырые всхлипы, дрожание спины внушали какую-то болезненную неловкость, из-за которой хотелось закрыть глаза, заткнуть уши и вмиг оказаться где-нибудь в другом месте. «Пожалуйста, замолчи, замолчи», – сам того не осознавая повторял я, продолжая высматривать воробьёв. А Гоша все смотрел и смотрел, явно не собираясь никуда уходить.

     Наконец не выдержав, я осторожно, скорее, из приличия, а не по каким-то другим причинам – ну и стоять молча и слышать Тёмкины сдавленные рыдания было уже невыносимо, – спросил шёпотом:

     – Может, ему помочь как-то?

     Гоша, тяжело вздохнув, проговорил:

     – Даже если бы ты это искренне сказал, сейчас ты помочь ему не сможешь.

     Я опять порозовел и неуверенно спросил:

     – А все-таки из-за чего это он?

     – Надеюсь, ты когда-нибудь узнаешь. А сейчас я не могу тебе сказать: это не моя тайна. И уж тем более не твоя. Сегодня мы уже ничего не сможем сделать. Поэтому давай-ка по домам. К тому же, кажется, тебя уже дома ждут.

     – И ты… Ты просто оставишь его так? – удивился я.

     – Ну да, а что такого? Ты же сам хочешь уйти отсюда поскорее и не видеть плачущего Тёмку…

     Я передёрнулся. Зачем обязательно так прямо говорить? Да, хочу, очень хочу, но я – это я, а ты… Как бы это сказать… Немножечко Бог! Ты же вроде должен заботиться о нас?

     – Ничего я не должен, – ответил Гоша на мои мысли. – И никто никому не должен, пора бы это уже понять. Кстати, – он повернулся ко мне, – обрати внимание на собственный пример: как легко скидывать ответственность, когда знаешь, что рядом с тобой всемогущий Бог, который в силах разрулить все проблемы. Только, Вася, ты ошибаешься, как и ошибаются многие другие: я не разруливаю проблемы, это, так сказать, не моя специальность. Вот Тёмка тоже ошибается, думая, что его несчастья – из-за меня.

     – То есть ты ему не поможешь?

     – Из всех здесь присутствующих помочь Тёме может только он сам. Если, конечно, он будет знать, ради чего – ну или кого – ему помогать себе. Если будет этот кто-то, возможно, Тёмка сможет понять, почему он настолько важен в этой жизни. И, опять-таки, из всех здесь присутствующих я меньше всего подхожу на эту роль.

     – А кто же тогда подходит, если это не ты? Нас тут всего трое.

     – Вася, включи голову, сложи два и два, тогда и поймёшь, – усмехнулся довольный собой Гоша.

     Мне вдруг стало обидно. Что это за несправедливость – требовать от меня, четырнадцатилетнего школьника, понимания вселенской божественной мудрости! Может, и мудрости-то никакой нет – с таким-то Богом!

     – Я не тупой, знаю, сколько будет два и два! Но я все равно не понимаю!

     – Значит, ещё не время, – просто ответил Гоша, не обратив внимания на мой обиженный голос, – наберись терпения. Но вот что ещё, Вася, – Гоша окончательно отвернулся от Тёмки и повернулся ко мне, – пока ты ещё здесь и не получил новости из дома, я хочу тебя попросить.

     – Помочь Тёмке? Не буду я ему помогать! Ни за что! Я знаю, что это неправильно, что всегда нужно помогать, что это нужно относится к другим людям, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе. Но это же Тёмка! Он никогда не будет относиться ко мне хорошо! Так почему я должен?..