Блудная дочь - Джексон Лайза - Страница 46
- Предыдущая
- 46/77
- Следующая
Он враскачку сошел с крыльца, сел за руль и завел мотор. Пикап сорвался с места и исчез за деревьями, оставив за собой едкую бензиновую вонь. В поле фыркнула и снова затихла лошадь.
– Он думает, что это ты убил Калеба, – прервала молчание Шелби.
– С чего бы вдруг?
– Не знаю. Но мне кажется, Шеп в этом убежден.
– Просто не знает, за что ухватиться. – Нейв повернулся к дверям: – Пошли, выпьем чего-нибудь.
– Я лучше пойду, – покачала головой Шелби. Вечер принес ей слишком много волнений; она чувствовала, что должна остаться одна, вдали от Нейва, чтобы вздохнуть спокойно и привести в порядок мысли и чувства.
– Если хочешь, оставайся.
Эти слова повисли в воздухе, словно на невидимых нитях.
– Я... нет, лучше не надо.
Боже, какое искушение снова ощутить на себе сильные руки Нейва, лечь с ним в постель, а наутро проснуться и любоваться тем, как на любимом лице играют блики солнца. В горле у нее вдруг стало сухо, словно в пустыне.
– Я не кусаюсь.
– Еще как кусаешься! – улыбнулась она. – Я уж помню!
– Ах ты, распутница!
– Это я-то?
Она не успела сделать шаг назад – Нейв обхватил ее, крепко прижал к себе.
– Конечно, ты.
И губы их слились в жарком поцелуе – поцелуе, обещающем новый день и новую страсть.
– Конечно, – повторил он, поднимая голову и глядя на нее темными, как полночное небо, глазами.
– Мне надо взять сумочку, – смущенно пробормотала она.
Уголки рта Нейва приподнялись в озорной мальчишеской улыбке, столь памятной ей с юности.
– Я принесу.
Он отпустил ее, и она, едва переставляя ноги от нахлынувшей внезапно слабости, медленно направилась к машине. Отъезжая, Шелби неотрывно смотрела в зеркало заднего вида на Нейва, стоящего на крыльце, и сердце ее переполнялось любовью и нежностью.
Господи, что же с ней произошло? Забыв доводы рассудка, свои цели и обещания, данные самой себе, она заново влюбилась в человека, которого... Шелби до боли в руках сжала руль. Что за идиотская мысль! Разумеется, она его больше не любит. Просто поддалась влиянию минуты, позволила чувствам взять верх над разумом. Да, она легла с ним в постель, но при чем тут любовь? Да, он сжимал ее в объятиях, целовал, твердил, что все будет хорошо – и прочее, что обычно говорят в таких случаях, – ну и что с того? Такое случается сплошь и рядом.
«Но не со мной. Со мной это в первый раз».
Сжав губы, она сказала себе, что в другой раз так не сделает. Больше не позволит увлечь себя с избранного пути. У нее одна цель – найти Элизабет.
Во что бы то ни стало.
Подъезжая к Бэд-Лаку, Шелби заметила в зеркале заднего вида сдвоенные огни фар. Кто-то ехал за ней след в след. Нажимала ли она на акселератор или сбрасывала скорость – неизвестный преследователь держался на одном расстоянии.
«Не выдумывай глупостей, – сказала себе Шелби, стараясь припомнить, когда впервые заметила эту машину – сразу ли после того, как выехала на шоссе, или преследователь поджидал ее на одном из поворотов. – Это ничего не значит».
Однако взгляд ее не отрывался от зеркала. Перед самым въездом в город она притормозила, надеясь разглядеть своего преследователя – однако тот, словно сообразив, что в свете фонарей цвет и марка автомобиля станут приметны, свернул на первом же повороте и скрылся во тьме.
Шелби вцепилась в руль и тихо выругалась.
Прежде она никогда так не нервничала. И не выдумывала всяких мелодраматических ужасов.
Это свидание с Нейвом так взвинтило ее. И еще весть о смерти Калеба. И бесплодные поиски Элизабет. И сам Бэд-Лак – душный пыльный городок, переполненный тайнами и ложью, среда обитания хмурых, озлобленных людей, связанных друг с другом узами темного товарищества и такой же темной вражды.
Мимо мелькали знакомые здания – аптека, продуктовый магазин. Лавка Эстеванов была открыта; из распахнутых дверей доносилась зажигательная национальная мелодия, и Вианка, стоя на пороге и затягиваясь сигаретой, проводила Шелби пристальным недобрым взглядом.
За прошедшие десять лет лавка совсем не переменилась, и Шелби попыталась представить, что произошло здесь в ночь убийства. Насколько она понимала, Рамон дежурил в лавке один. К полуночи его должен был сменить сын Роберто. Вианка работала в тот же день раньше; но незадолго до полуночи она забежала к отцу, чтобы о чем-то поговорить с ним. Когда она уходила, отец сказал ей, что пойдет в подсобку, выкурит сигарету. Больше живым его не видели; а три часа спустя тело его с дырой во лбу было обнаружено в мусорном ящике на другой стороне улицы. Орудие убийства – револьвер тридцать восьмого калибра – так и не нашли.
Судья рассказывал Шелби, что расследование шло очень туго. Были опрошены десятки свидетелей и подозреваемых. Врагов у Рамона Эстевана было куда больше, чем друзей, – и из-за тяжелого, неуживчивого характера, и прежде всего потому, что он трудился не покладая рук и преуспевал. Соотечественники-мексиканцы завидовали ему; англоязычные жители Бэд-Лака считали выскочкой. Для них была оскорбительна сама мысль, что лавка какого-то мокроспинника-мексикашки процветает, когда сами они перебиваются с хлеба на воду. Эти люди не хотели понять, что семейство Эстеван добилось успеха неустанным тяжелым трудом, а может быть, в глубине души все понимали и еще сильнее ненавидели Рамона, превосходившего их не только благосостоянием, но и упорством и трудолюбием.
Росс Маккаллум не раз громогласно выражал неприязнь к «этому черномазому, который нос задирает перед порядочными людьми». Бэджер Коллинз однажды разбил камнем окно в лавке. А когда Нелл Харт, официантку из местной забегаловки, кто-то заметил с Эстеваном в автомобиле, ей пришлось уехать из города. И не потому, что Рамон был женат, а потому, что он «черномазый», а она «белая».
Этот предрассудок был в Бэд-Лаке всеобщим: даже отец Шелби, судья, который по самой своей должности обязан быть справедливым и беспристрастным к любому, независимо от цвета кожи, национальности или религии, – даже он не скрывал, что не одобряет поведения Нелл.
Конечно, это было давным-давно – больше двадцати лет назад, еще при жизни матери Шелби. Однако старые предрассудки живучи; Шелби догадывалась, что и теперь, под внешним глянцем политкорректности, в городке процветает нетерпимость и вражда.
На следующем перекрестке она свернула направо, проехала мимо магазина сельскохозяйственной техники и остановилась перед внушительным двухэтажным зданием на Либерти-стрит. Здесь располагался офис отца, куда Шелби очень хотелось попасть. Не заглушая мотор, она вышла из машины и без особой надежды на успех подошла к дверям. Разумеется, и парадный, и черный ход были наглухо заперты, а на окна наклеено предупреждение взломщикам, гласящее, что в доме включена сигнализация.
Однако Шелби не хотелось сейчас возвращаться домой. В такое время работала только лавка Эстеванов, поэтому Шелби вернулась туда и, войдя, попросила у Вианки стаканчик кофе.
– Еще что-нибудь? – сухо поинтересовалась из-за кассы Вианка, почти не разжимая ярко накрашенных губ. Если бы взгляд ее мог убивать, Шелби уже лежала бы в гробу.
– Нет, спасибо... хотя подождите.
Она с утра ничего не ела; до сих пор волнение мешало ей ощутить голод, но сейчас при взгляде на прилавок со сладостями Шелби почувствовала, как голодна.
– Вот это, пожалуйста, – она указала на пакетик конфет «М&М».
– Si. – Вианка пробила покупки в кассе. – С вас доллар восемьдесят пять центов. – Руки ее с алым лаком нервно порхали над кассой, выразительные глаза смотрели в сторону. Шелби протянула ей бумажку в пять долларов, получила сдачу и отошла в сторонку, туда, где мерцали хромом несколько столиков и высокие табуреты. Бросив в бумажный стакан пакетик растворимого кофе и забелив его сливками, она поднесла стакан к губам. Дверь распахнулась, вошел кто-то еще, но Шелби даже не оглянулась. С наслаждением прихлебывая горячую жидкость, она размышляла о том, как же попасть в офис к отцу. Может, стащить ключи? Или зайти туда, как бы случайно, в рабочее время, а потом спрятаться в туалете? Или...
- Предыдущая
- 46/77
- Следующая
