Грозовые Птицы (СИ) - Котов Сергей - Страница 38

Я мог спиной определить, кто это. Взгляд был сильный, но добродушный. Саня, значит. Он никогда не беспокоил меня первым. Тактичный, блин. Как будто от этого мне легче.

— Ну привет, что ли, — сказал я молча, не оборачиваясь.

— Привет, — так же молча ответил Саня, — попал ты в переплёт, да?

— Ничего. Всякое бывало, — вздохнул я.

— Думаешь выкрутишься? — спросил он с искренним сочувствием в голосе.

— Не знаю, — честно ответил я, — ситуация, сам видишь…

— Ага, — кивнул он, — эх, знал бы, что оно так тут… точно погиб бы в бою. Глядишь и свиделись бы.

— Наверно, это было бы лучше, — согласился я.

— Всё ещё злишься на меня?

— Да, — честно ответил я.

— Чего так?

— Кажется, я горы люблю. Но теперь даже смотреть на них не могу.

— Ну извини… — в голосе Сани слышалось искреннее раскаяние, — я не специально. Просто… это казалось… ну не знаю, более правильным?

— А, может, ты и прав, — вздохнул я, — может, это правда было более правильным. Китайцы бы согласились. Ты выбрал хорошее место по фэншую, и должен был возродиться где-то в лучших условиях. Хочу верить, что так оно и есть.

— Думаешь, не бывает мира для погибших альпинистов? — хмыкнул Саня.

— Для погибших альпинистов-самоубийц? — уточнил я.

— Я не хотел…

— Не ври самому себе.

— Я не планировал так… точно.

— Но лез упорно, зная, что шансов почти нет. Я видел отчёты.

— Понимаешь… мне становилось легче! Это ощущение, что… не знаю, что мир уравнивает шансы! Веришь мне? — спросил он с обычной мукой в голосе.

— Верю… — тихо ответил я, — но хочу надеяться, что ты переродился.

— А что, если это будет преследовать меня после перерождения? Что, если мне — ребёнку будет это сниться? Я буду кричать во сне, бегать к родителям, просить утешения?

— Не будет, — ответил я после небольшой паузы, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно увереннее.

— Я хочу тебе верить… — вздохнул Саня, — но пока мне становится только хреновее…

— Я знаю.

— Ничего ты не знаешь… хотя стараешься… — он вздохнул, — я его глаза видел, понимаешь? В самый последний момент. Он знал, что происходит, ему было невыносимо больно. Но он хотел жить до последнего. Даже понимая, что уже остался инвалидом… кажется, он почуял, что я собираюсь сделать. Кажется, он молил меня, что не надо… что, если он не хотел прерывать свои мучения? А?

— Любой бы захотел это остановить, — сказал я, всё так же стараясь держать твёрдый тон, — я так точно. И если бы ты это сделал для меня — я был бы благодарен.

Саня промолчал. Ощущение взгляда исчезло.

Я, наконец, повернулся к своей кровати. Кажется, я видел след, где он сидел — но не мог вспомнить — может, это я сам присаживался до того, как сделать пару шагов по камере…

Мучительно выдохнув, я опустился на кровать и закрыл лицо руками.

И в этот момент открылась дверь.

У входа стоял Тревор. Он держал в правой руке распечатки каких-то документов и довольно улыбался.

— Ну что? — спросил он, — отдохнул?

Удивительно, но в его голосе вовсе не было издевки.

— Вроде того, — сухо ответил я.

— У тебя что, боязнь замкнутого пространства? — недоверчиво спросил он, — ты чего такой кислый? С такими показаниями в разведку не берут?

— Нет у меня никакой боязни, — ответил я.

— Вот и отлично. Знаешь, я думаю, мы можем обойтись без наручников. Просто иди впереди меня, ладно? Но без глупостей. Ты же разумный человек — понимаешь, где оказался, да? И я уже продемонстрировал свои добрые намерения.

«Добрые намерения!?» Я готов был взорваться. Но логика одолела эмоции. Что могут знать жители этого мира о по-настоящему серьёзных посттравматических расстройствах? Едва ли очень много. Они ведь не умирают по-настоящему!

Значит, скорее всего, в моём одиночном заключении не было злого умысла.

Мне действительно оказали королевский приём, вместо обещанных мучений. Будем исходить из такого понимания ситуации.

Тревор привёл меня в ту же комнату, где мне показывали портреты. Кушетки тут не было — поэтому он сразу указал мне жестом на диван с атаманкой.

— Присаживайся, — сказал он, — давай, наконец, поговорим. Кстати, меня впечатлило твоё поведение в заключении. Невероятный оптимизм. Забота о сохранении своего тела… или ты просто фанат ощущений? Есть и такие.

— Там не было книг, — я пожал плечами.

— Книг? — переспросил Тревор немного растеряно, — ах, да. Не знал, что ты религиозен. Положил бы парочку. У нас они не запрещены, даже те конфессии, которые проповедуют только на вашей стороне.

— Это было бы здорово, — честно сказал я.

— Ну да ладно, — Тревор придвинул к себе стул и сел напротив меня, опустив руки на спинку, — давай уже говорить. Сразу раскрою некоторые карты: это помещение — самая изолированная и безопасная от прослушивания часть нашего языкового сектора. Мне стоило огромных трудов создать такое место. Нас никто не услышит. Конечно, ты можешь мне не верить. Но сначала послушай, что я тебе расскажу. Уверен, ты изменишь своё мнение.

— Ты… умеешь расположить к себе, — осторожно заметил я, — еда была по-настоящему хорошей.

— Спасибо! — осклабился Тревор, — ну и давай к делу. Знаешь, зачем мне нужен был перерыв?

Я молча пожал плечами.

— Странно. Думал, ты догадался уже. Как ты понимаешь, никто из людей, которых ты узнал на фото, не имеет о тебе ни малейшего понятия. Они тебя никогда не видели. Это доказано.

— Ты их проверял так же, как меня? Серия портретов?

— Конечно, — Тревор пожал плечами, — догадаться не сложно. Это значит, что ты с ними встречался в обстоятельствах, которые находятся вне сознательных воспоминаний этих людей. Причем эти обстоятельства имеют для тебя большое значение, учитывая эмоциональную реакцию.

— Допустим, — кивнул я.

— Мы к этому ещё вернёмся, — улыбнулся Тревор, — теперь другая важная часть. И с этого момента, как я надеюсь, между нами возникнет настоящее доверие и чувство партнёрства.

Я критически взглянул на него.

— Татуировки, — сказал Тревор, — ты знал, что они бывают у новорожденных практически исключительно на нашей стороне?

— Нет, — искренне ответил я.

— У нас это довольно частое явление, — продолжал он, — причем заниматься изучением, каталогизацией изображений и символов, расшифровкой и интерпретацией запрещено под угрозой ссылки в вечный штрафбат. Кстати, тут давно научились их делать самостоятельно. И вот что интересно: невозможно предугадать, какая татуировка останется на теле после перерождения. Иногда врождённые татуировки исчезают, иногда те, что были сделаны здесь, выдерживают много перерождений.

Я был искренне удивлён. Странно, почему я сам об этом не подумал раньше?

— В то же время на вашей стороне это настолько редкое явление, что многие, даже опытные воины, понятия не имеют, что это такое, — продолжал Тревор, — возможно, поэтому, твоя татуировка с группой крови не привлекла должного внимания контрразведки.

Я промолчал; Тревор вздохнул и глянул на меня испытующе, будто собираясь с силами. Он выглядел как новичок на крещенских ныряниях в прорубь. И это его состояние здорово сбивало меня с толку. Я не мог понять — игра ли это? И если игра — то на каком уровне?

В следующую секунду Тревор вдруг начал раздеваться. Для начала скинул китель, потом — стянул майку. Подошёл ко мне. Протянул руку, демонстрируя внутреннюю часть предплечья. Там были едва заметные нити шрамов, складывающиеся в корявые буквы: «find Rus Int».

— Шрамы, даже зажившие — крайне редкое явление. Встречаются куда реже, чем татуировки, — продолжал Тревор, — а мой случай, насколько мне удалось выяснить, вообще уникальный, — он снова взглянул мне в глаза, наблюдая за реакцией. Мне же просто нечего было сказать. Я был очень недоволен собой — за то, что не обратил внимание на такую важную деталь в жизни этого мира, которая, к тому же, могла дать информацию к размышлению о том, что тут происходит и как отсюда выбраться.