Акула пера в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 28

— Здравствуйте! — кто-то вдруг цепко ухватил меня за рубашку. — Вы ведь в газете работаете?

Я едва не врезал локтем — манера хватать людей за одежду меня всегда бесила. Обернувшись, я столкнулся нос к носу с юношей лет восемнадцати — белобрысым и каким-то встревоженным. Ничего себе манеры у молодого джентльмена! Освободив свою рубашку из его цепких пальцев, глянул на него сверху вниз:

— Работаю. Белозор моя фамилия.

— Так это вам дядя Петя звонил? Ну, про кладбище?

Какой еще… А-а-а! Который про разобранную плитку!

— Звонил, точно. Я порекомендовал ему, куда обратиться.

— Он сейчас в реанимации лежит, с черепно-мозговой травмой, в коме, — на парня было жалко смотреть.

— Та-а-а-ак! — совсем как Викторович сказал я. — Пошли в редакцию, обсудим.

* * *

Глава 14, в которой шеф одобряет расследование

Вся эта глава основана на слухах и домыслах многолетней давности, и никакого отношения к доблестным коммунальщикам моего родного города не имеет, они люди героические, на таких мир держится.

— Гера, ты не охерел? — спросил шеф очень вежливо. — Какое, к лешему, кладбище? Какое, к чертовой матери, расследование?

Он мне живо напомнил того редактора из фильма: "Мне нужны фотографии Человека-Паука!" В такой ярости я его еще не видал.

— Слушайте, заявление в милицию он написать не сможет — в реанимации лежит. Идти к Привалову или Соломину с пустыми руками, мол "дядя Петя звонил" — это просто смешно. Но и проигнорировать не могу — в конце концов, я сам ему предложил сначала просто поговорить. А теперь у человека трещина в черепе!

— Белозор, что с тобой творится в последнее время? Мы что — "Нью-Йорк Таймс" по-твоему? Мы — районная газета! "Маяк"!

— Вот именно что — "Маяк". "Светить всегда, светить везде…" — и всё такое прочее. Ну, давайте я просто похожу, посмотрю, поспрашиваю… Если будет что-то серьезное — сразу в милицию.

— Сразу — ко мне! В милицию — потом!

— То есть — вы не против?

— Катись к черту, Белозор, как ты меня достал!

— Служу родной редакции!

— Двери плотно закрой, паяц! Что за вожжа тебе под хвост попала, а?

Найти ниточки к этому делу было довольно просто: соболезнования и объявления о смерти в нашей газете печатались на последней страничке. Поэтому я ухватил подшивку за последний месяц и отправился в кабинет — расследовать. А еще мне нужна была структура районного коммунального хозяйства, чтобы понять — кто конкретно отвечает за кладбищенские дела.

* * *

Работа с подшивкой дала мне дюжину фамилий умерших и их адресов: народ еще указывал адреса и время выноса тела. "У шаснаццаць гадзин адбудзецца вынас цела" — так и писали. В справочной я получил шесть номеров телефонов, из которых поговорить согласились четыре, а на мои вопросы о странностях во время похорон утвердительно ответили двое.

Одна — бабуля лет семидесяти — сидя на лавочке, вытирала уголком платочка глаза:

— В комиссионке костюм майго Хвёдара убачила! Я яму сама на отвороте буквочку "З" вышивала — Звертовские мы… А потом пошла себе штось с одежи присмотреть — а там костюм… С буквочкой… Это что это делается?

Костюмов в Союзе однотипных было пруд пруди, с разнообразием ассортимента проблемы существовали. Но с буквочкой вышел прокол — и бабуля сумасшедшей не выглядела. Выкупить костюм не выкупила — денег не хватило. Но адрес комиссионки дала.

Второй — пыхтящий и матерящийся лысеющий дядька, тоже рассказал нечто удивительное:

— Приехали, мы, значит, отца моего хоронить… А там — в яме вода стоит! Откуда вода? Бог знает. Ну не в жижу ж эту гроб опускать… Дал ихнему главному четвертак — тут же через десять метров могила нашлась, сухая. Ну, так там захоронили. А вечером кум мой свата своего на тот свет провожал — как раз та могила, что для папаши моего им пришлась… И никакой воды! Чудеса!

Да уж, чудеса. Про это схему я как раз кое-что знал.

Наведался и в больничку — пытался узнать о судьбе пострадавшего дяди Пети, но дальше вахты меня не пустили, медсестра строго глянула сквозь очки и отрезала:

— У него Тиханович — лечащий врач! Поправится ваш дядя Петя! Но пока в себя не приходил.

Ну, раз Тиханович…

Пришлось заходить с другой стороны: копать под коммунальщиков.

«Участок гражданского обслуживания» — так называлось подразделение, отвечающее за все вопросы, связанные с уходом советских людей в мир иной. По крайней мере в Дубровице. Уборка кладбищ, могильные земляные работы, даже изготовление памятников и оград, и — в случае необходимости — приведение в порядок тела усопшего и всё в том же духе. Товарищ Глинский Кирилл Иванович числился начальником участка. Некто Большаков — бригадир РКО (рабочих по комплексному обслуживанию) — был ответственным за все работы по благоустройству на Старорусском кладбище.

Вооружившись удостоверением и диктофоном, я отправился в контору участка гражданского обслуживания — она располагалась как раз напротив кладбища.

— Нету Кирилла Ивановича, он территорию обходит! — тут же отправила меня куда подальше суровая моложавая женщина. — Приходите завтра.

Найдем и на территории. Бешеной собаке пару километров — не крюк.

Начал поиски с кладбища еврейского. Здесь шумели тополя, пара пожилых женщин наводила порядок вокруг специфических каменных надгробий, пели птички и только-только начинали цвести белые вьюнки. Всё это было очень живописно, но Глинского тут не было, а потому — поиски продолжились.

Нашелся начальник участка в самом дальнем углу Старорусского кладбища, в тени гигантских тополей, которыми заросла вся территория этого последнего пристанища бренных тел. Глинский костерил и материл двух понурых работяг, которые смотрели себе на носки ботинок.

— Как можно было пролюбить фамилию? Ну как? Летчик, герой, получил ранение, сражаясь за нашу Дубровицу, умер в госпитале! Куда дели табличку? Где я теперь фамилию возьму?

— Дык медная была, может бичи… — попробовал оправдаться один, перебрасывая из руки в руку черенок метлы.

Я обратил внимание на пальцы работяги: на фалангах виднелись характерные синие отметины.

— Бичи! — хмыкнул Глинский. — Документы профсоюзиха пролюбила, табличку — вы, горемычные… Где я теперь фамилию найду?

— Борисов, — сказал я. — Борисов его фамилия.

Герман Викторович писал про этого летчика. В небе над железнодорожным мостом через Днепр после освобождения Дубровицы он таранил немецкий бомбардировщик, не пустив его к переправе через реку, выпрыгнул с парашютом и неудачно приземлился на лесной массив. Лечился в госпитале, но умер от гангрены. Похоронили на городском кладбище, и, с подачи Волкова и Белозора, году эдак в две тысячи девятнадцатом его могила была благоустроена, сооружен мемориал.

— Спасибо… — удивился Кирилл Иванович. — А ваше лицо мне знакомо… Вы из газеты, да? Белов?

— Белозор.

— А-а-а-а, тогда всё ясно. Может, имя-отчество героя тоже подскажете?

— Инициалы были И.И. Год смерти — 1944, зима, январь или февраль. Больше ничем полезен быть не могу.

— Очень, очень хорошо… Идите уже отсюда, горемычные! — взмахом руки он отправил работяг, и они, косясь на меня исподлобья, двинули куда-то в сторону выхода. Глинский повернулся ко мне: — Ты ведь не за этим пришел?

— Да вообще-то за этим. Тут на кладбище полно военных захоронений, а еще говорят — немецкий бургомистр похоронен… Хотел с вами пообщаться, узнать, кто помогает досматривать могилы павших героев, какие организации, предприятия, инициативные граждане… Может — благодарность кому-то хотите через газету выразить?

Хорошо быть газетчиком в эпоху газет! Моя значимость в глазах Глинского выросла прямо на глазах, и он принялся разливаться соловьем, и провел целую экскурсию по кладбищу. Я мельком осмотрел и могилы Ваньковых-Ваньковичей, и свежие кучки песка — как раз там, где внезапно появились грунтовые воды…