Бессмертный избранный (СИ) - Леру Юлия - Страница 92

Он считает, что во всем виноват Серпетис.

И я боюсь его разубеждать в этом, потому что вера его в отца слишком слепа, и он, скорее, решит тогда, что виновата во всем я. Я не хочу его потерять снова. Серпетису все равно, ему не нужна любовь брата, которого он никогда не знал. А мне нужен сын.

— Где твоя Уннатирь? — спрашивает Кмерлан, оглядываясь вокруг. Он замечает таз с водой и мыло. — Ты собралась купаться? Я прервал тебя?

— Я никуда не тороплюсь, — говорю я с улыбкой. — Позволь мне посмотреть на твою косу поближе.

Он садится рядом со мной на постель и поворачивается спиной, и я провожу пальцами по темным волосам, таким же, как мои. Коса заплетена крепко, ни волоса не выбивается из сплетения. Я наклоняюсь и целую Кмерлана в макушку совсем легким поцелуем, и тут же охаю. Ребенок толкается в животе, сильно, почти до боли, словно ощутил совсем рядом присутствие своего брата.

— Ты чего, мам? — спрашивает Кмерлан, поворачивая голову, чтобы взглянуть на меня.

— Ничего, — говорю я. — Ничего, неловко наклонилась.

Я слышу голос Унны за шкурой, и вот она оказывается в сонной со стопкой свежих покрывал и одеждой в руках. Она склоняет голову при виде Кмерлана:

— Фиоарна.

— Оставь нас, — говорю я ей, и, положив белье на постель, Унна выскальзывает из сонной, не сказав ни слова. Она не любопытна.

Я снова чувствую, как толкается ребенок, но теперь успеваю сдержать удивленный возглас. Кмерлан рассказывает мне, как попросил одну из девушек заплести ему косу, и как ловко и быстро она это сделала, он даже не заметил.

За шкурой снова голоса, и на этот раз я это кто-то чужой. Я едва успеваю накрыться одеялом до шеи, чтобы спрятать тело, как шкура поднимается. Унна кажется разъяренной квочкой, у которой пытаются украсть цыплят, она заступает дорогу воину в два раза больше себя и пытается заслонить дорогу.

— Разве ты не знаешь, что в сонную син-фиры запрещено заходить мужчинам? — спрашивает она, глядя в лицо ошарашенного солдата. Его лицо мне знакомо, это кто-то из охраны Шудлы. — Ты должен выйти и передать послание через меня!

Воин отодвигает ее и отступает в сторону, давая дорогу самому Шудле и почти вталкивая в сонную какую-то незнакомую женщину, которую я пока не успеваю разглядеть. Кмерлан соскакивает с моей постели в мгновение ока, отступает к окну, держась подальше от советника отца, но не покидает сонной.

Заметив фиоарну, воин тушуется. Одно дело — опальная правительница, совсем другое — любимый сын нисфиура Асморанты. Он оглядывается на Шудлу, и тот милостиво разрешает ему уйти.

— Жди за шкурой, — и воин исчезает, оставив нас.

Правая рука владетеля земли от неба до моря и до гор, Щудла мог пройти мимо охраны у моего порога без малейшего сопротивления. Этот натиск, эта сила были демонстрацией — чтобы еще раз напомнить мне, какое положение я теперь занимаю. Женщина, которую он привел с собой, жмется к стене за его спиной и, кажется, даже плачет. Кто она и зачем он ее привел? И почему он вошел в мою сонную в дни, когда это запрещено делать мужчинам?

— Ты нарушаешь запрет правителя, — говорю я.

— Правитель и послал меня к тебе, — отвечает Шудла, склонив седую голову и глядя в пол. — Син-фиоарна и определенный наследник Асморанты Серпетис передал послание с южной границы Шинироса. Оно срочное. Прости, что пришлось потревожить тебя, син-фира. Но дело важное и касается благополучия — твоего и твоего ребенка.

Я неосознанно подтягиваю колени к груди, не зная, что сказать в ответ.

Серпетис передал послание мне? Он говорил о ребенке — об избранном, которого зачал по воле Энефрет с женой своего отца? Нет, этого не может быть. Он не обменялся со мной и парой слов с тех пор, как мы пришли в Асму, а про ту ночь вообще словно забыл, как будто ее и не было.

— Что за послание? — спрашивает Кмерлан, разрывая повисшую тишину.

Шудла склоняет голову теперь уже перед ним.

— Повитуха для син-фиры, — говорит он, и я чувствую, как кровь бросается мне в лицо.

Серпетис прислал мне повитуху? Он сам решил поиздеваться надо мной по примеру своего отца или они сговорились?

Я едва сдерживаю гнев.

— Повитуха? — повторяю я. — Повитуха? Но у меня есть повитуха, мне прислуживает Уннатирь из Шинироса!

Мланкин разрешил Унне остаться, если это означало, что я не буду его беспокоить и не буду покидать сонную. Неужели он решил нарушить данное им слово? Неужели ко мне решили приставить нового соглядатая, раз старый покинул Асмору, чтобы присоединиться к войскам на границе?

Шудла оборачивается и делает женщине знак выступить вперед. Я удивленно вздыхаю, разглядев ее, Кмерлан и Унна тоже.

Темные волосы. Сероватая, как выбеленный солнцем камень, кожа. Темные круглые, как у рыбы, глаза. Она одета в одежду с чужого плеча и кажется моей ровесницей или чуть постарше. Женщина находит меня взглядом и тут же падает на колени и лбом касается пола. Шудла подпрыгивает на месте от неожиданности, но не пытается ее поднять. Кажется, он вообще избегает касаться ее.

— Встань! — говорю я резко и громко. — Встань и назови свое имя!

Она послушно поднимается, оглядываясь вокруг, и прижимает руку к груди.

— Л’Афалия, — женщина снова падает на пол и снова касается камня лбом.

Это странное имя для наших краев, но я уже поняла, что она — не из Асмы и, скорее всего, даже не из Асморанты. Почему Серпетис прислал мне чужеземку? В голове крутятся одни вопросы, на которые у меня пока нет ответов.

— Поднимись же, — нетерпеливо говорю я. — Ты пришла от Серпетиса?

Она кивает.

— Зачем он тебя послал?

Женщина что-то говорит и запускает руку в волосы, поворачиваясь ко мне спиной — неслыханное неуважение, поскольку я не закончила разговор. И я уже готова вспылить, когда Л’Афалия снова падает на колени и обнажает затылок.

На шее женщины горит знак Энефрет — такое же колесо, как у меня и Унны. Шудла наклоняется, чтобы разглядеть поближе, но женщина отскакивает от него так быстро, что мы едва замечаем ее движение. Вот она стоит на коленях на полу — а вот уже почти рядом с Кмерланом, замершим у окна. Она отшатывается и от него и растерянно замирает, встретившись со мной взглядом.

— Оставь нас, Шудла, — говорю я, поворачиваясь к нему, и он все-таки вскидывает на меня полный подозрения взгляд.

Колесо явно не нарисовано человеческой рукой. Любой, хоть раз видевший магические метки, скажет, что это — одна из них. И то, что я отсылаю верную собаку правителя из своей сонной, заметив на коже чужеземки этот знак, может значить очень многое.

— Что мне сказать правителю, син-фира? — Шудла опускает взгляд, словно и не пронзал меня только что своим взглядом, и я точно знаю, что уже к концу дня Мланкин будет знать обо всем, что здесь только что случилось. — Ты согласна оставить эту женщину у себя в услужении?

Он так поглощен обдумыванием увиденного, что даже спрашивает моего согласия. И я его даю.

— Да. Она будет жить с другими девушками на моей стороне дома. Я признательна син-фиоарне за то, что позаботился обо мне. Я оставлю эту девушку в помощь Уннатирь.

Шудла уходит, и я поворачиваюсь к Кмерлану. Он все еще стоит у окна и не спускает с меня глаз, и на лице у моего сына ясно написан вопрос.

— Син-фира. — Он не называет меня мамой, когда хочет спросить о чем-то важном. — Син-фира, это ведь магия у нее на коже?

Я открываю рот, сама еще не зная, как ему объясню, но тут моя новая повитуха делает шаг в его сторону и качает головой, протягивая руки ладонями вверх и поднимая их к небу.

— Инифри, — говорит она. Потом поворачивается ко мне и медленно, проговаривая с трудом явно непривычные для нее слоги, произносит имя на асморский лад: — Энефрет.

— Я расскажу тебе, — говорит Унна быстро, пока Кмерлан не успел ничего спросить. — Если син-фира позволит, я тебе расскажу.

Но мой сын переводит взгляд с меня на Л’Афалию и обратно, и с лица его пропадают все краски.

— Она — маг, — говорит он. И прежде чем я успеваю что-то сделать, он выхватывает из-за пояса сокрис нож и бросается вперед.