Созданный монстр (СИ) - "Liziel" - Страница 76

Металлическую человекоподобную боевую машину, способную в одиночку в полном обвесе с трансформацией уничтожить целый город.

Но о чем думает такая машина?

Лаккомо стоял почти неподвижно, холодно и жадно вглядываясь в глаза механоиду и пытаясь понять, что ему нужно. Маленький хрупкий человек напротив сходящей с ума боевой машины.

В какой-то момент глаза механоида начали заметно краснеть, и металлическая маска стала приобретать раздраженное и злобное выражение. Но Лаккомо, впадая в редкое состояние заинтересованного умиротворения, только склонил голову на бок и чуть вздернул одну бровь.

Неужели рискнет?

Ну давай…

Секунды молчаливого противостояния, казалось, растянулись надолго. Но вскоре машина не выдержала более сильного давления и сдала еще дальше назад, вжимаясь в стену. Более того ее спектр глаз, являющихся по факту не более чем датчиками настроения, резко изменился на желтый. А потом и вовсе начал сползать на зеленое состояние паники.

Лаккомо очнулся от инстинктивной попытки уверенно передавить более крупное существо, опешил и удивленно уставился на механоида.

— Что ты такое? — прошептал он себе под нос.

Но машина суетливо отвела взгляд, попыталась завлечь себя чем-нибудь другим, снова покосилась на камеру, потом открытую дверь за спиной человека, вновь на камеру и так по кругу…

И тут Лаккомо почувствовал ее страх.

Не увидел, не придумал по набору действий, а именно почувствовал, как скользкое холодное месиво, расцветающее у механоида изнутри.

Машины так не боятся. Более того, машины вообще не умеют бояться.

— Посмотри на меня, — сказал Алиетт-Лэ тихо и ошарашенно, но из его уст это прозвучало как шипящий приказ.

Существо, еще недавно выдаваемое за робота, повиновалось. А потом замерло против воли, скованное человеческим взглядом — Лаккомо всматривался внутрь.

Сквозь бесполезную обшивку, минуя механику и сложную систему проводящих каналов, не заостряя внимание на глазах, которые зеленели с каждой секундой. Алиетт-Лэ потянулся своей мыслью к источнику страха, вглубь силового кристалла, который фонил всем комплектом эмоций, свойственных живому организму.

И впервые за все время прошлых проверок и попыток достучаться — ему отозвались. Ярким потоком ощущений, приправленным дикой паникой. Там был и холод от пустоты, и страх от узкого пространства. Боль от скованных и приколоченных связок, и мука от слишком обостренного восприятия. Нет, в глубине машины не было живого организма как такового. Не было биологического тела, но были тонкие энергетические связи, заполняющие металлическое тело. Все его конечности, пластины, броню, все это заполняли невидимые простому глазу каналы, как кровеносная система расходящаяся от единого центра. И этим центром являлся кристалл.

Заявлено, что внутри боевых механоидов на кристаллы записывали программную начинку искуссвенного интеллекта. Но Лаккомо своим внутренним взором видел самую обыкновенную душу. Запертую, против воли посаженную в кристалл, и только недавно осознавшую свое существование. Она была когда-то живым существом. Иначе не металась бы сейчас в панике, пытаясь вырваться из кристаллической оболочки. Механическое тело было ей чуждо, а пробудившиеся на грани гибели воспоминания сбили заложенную программу. Машина отказалась сражаться дальше и выполнять приказ. Ее душа вспомнила другое время, вспомнила прошлое, существо осознало себя бывшим человеком и начало петь на поле боя. Но как так получилось? Кто попал в машину?..

Лаккомо попытался обратиться к сознанию механоида напрямую и услышать ответ от души. Пускай существо не могло говорить, зато могло поделиться эмоциями. Но стоило Алиетт-Лэ надавить чуть сильнее, задеть хрупкие пласты чужой ауры, как все всколыхнулось, словно он коснулся открытого нерва. Машина в панике заскрипела конечностями по полу и начала вжиматься в шлюзовую стену. Где-то остались вмятины на панелях, от слишком резкого удара локтем пробило целую переборку и затронуло внутренние коммуникации. Несколько ламп предупреждающе мигнули, но остались гореть. Полиморф пытался уползти подальше от опасного маленького человека, приносящего странную боль в ядро кристалла.

Алиетт-Лэ мигом свернул все воздействие и отступил на шаг. Зеленые глаза машины со страхом смотрели на него, не мигая, а металлическая ладонь рефлекторно прикрывала грудину.

Умоляя одним взглядом, полиморф слабо помотал головой.

Лаккомо кивнул, отступая еще на один шаг.

Больше он не будет его пытать и допрашивать.

Через пару секунд, командир корабля почувствовал, как его обдало слабой волной благодарности, и на этом он окончательно прервал свой ментальный контакт с машиной и закрылся сам. Незачем полиморфу слышать тот гнев, что стал разгораться у него в душе.

Развернувшись на пятках, Лаккомо стремительно направился к двери. Больше ему не о чем общаться с машиной. Ярость на всю систему и Федерацию, казалось, стала застилась взор, и Алиетт-Лэ закрыл за собой дверь не глядя, автоматически. Взбешеные глаза смотрели строго перед собой, а мыслью Лаккомо был уже не здесь.

Остановился он только пройдя молчащих членов экипажа. Те не посмели как-то останавливать его, вставать на пути или окликать — все знали, когда у Его Величества такие глаза, то лучше переждать.

Но Лаккомо, не поднимая взгляд светящихся глаз, развернулся к своим людям. Подождал пару секунд, словно смакуя приятное сладкое чувство заполнившей его ярости, и сказал спокойным, тихим и ласковым тоном, от которого у всех прошел холодок по спине:

— Информация про полиморфа в шлюзе должна оставаться в тайне. Никто, включая членов нашего экипажа, не должен узнать о случившемся. Все дальнейшие распоряжения вы получите от меня позже по личным каналам. Сейчас же мы отправляемся на Торию. Мне нужно поговорить с братом.

На борту крейсера «Стрела». Эскадра особого назначения «Белый шторм».

В это же время.

Огромный ангар, рассчитанный на два десятка крупных механоидов, пустовал. Из смотрового окна операторской была хорошо видна единственная машина, стоявшая в крайней секции правой стены. Восхитительная в своей устрашающей уродливости пятнадцатиметровая гора брони, разнокалиберных орудий и двигателей. Приглушенное за ненадобностью освещение погружало механоида в полумрак, отчего на его корпусе вытягивались еще более жуткие тени. Черно-серая туша на очень маневренных и устойчивых ногах с двойными суставами как будто ненадолго замерла неподвижно. Раздвижные лопасти крыльев почти прижаты, но не до конца. Мощные манипуляторы рук с обвесом орудий не висели по бокам, как полагается, а чуть напряженно застыли, согнутые в локтевых суставах. А видавшую множество боев броню покрывали царапины, засечки и пятна копоти. Часть из них были старыми — техники сочли повреждения незначительными и не стали заменять детали. А часть оплавленных вмятин была свежей — вчерашний боевой вылет дался механоиду нелегко, но он хотя бы вернулся с победой. Единственный уцелевший из своей боевой группы. После чего самостоятельно проследовал к отведенной для него стойке и замер в такой позе, позволив безопасно отключить себя до следующего вылета.

Но в тени дальнего полутемного угла ангара МЕГ-114 выглядел так, словно намеренно погасил все огни, включая вечно синие светокристаллы, и неподвижно ждал следующей жертвы для кровавого убийства и уничтожения.

Считается, что люди связанные с точными науками и прикладной работой не могут быть суеверны. Однако, это большое заблуждение. Именно техники, всегда знающие свою работу и наизусть помнящие строение каждой детали в машине, невольно боялись таких механоидов больше всего. Суеверие помогало объяснять нелогичные вещи. Подсознание иной раз вопило и требовало не приближаться вопреки требованиям рабочего порядка. Им приходилось чинить, копаться во внутренностях машины и невольно оглядываться на цифровой массив данных, чтобы по какой-то невозможной случайности механоид не вышел из стазиса.