Личная награда Альфы (СИ) - Лошкарёва Виктория Витальевна - Страница 6

— К сожалению, из тебя не вышло ученого, но у тебя были высокие оценки в школе, значит, ты вполне можешь понять курс, на который была зачислена… У отца есть связи — тебе найдут хорошее место после окончания учебы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Я… я подумаю, — ответила я маме. Просто потому, что не хотела её огорчать. Для себя я уже всё решила: я не хочу, я не буду жить в Оксфорде рядом с родителями.

Мне понадобилось ещё шесть дней, чтобы убедить себя в том, что я сделала правильную вещь.

Я ведь всё это время подсознательно винила себя в предательстве: я бросила Джоша, просто поставив его перед фактом своего ухода, даже не попытавшись каким-то образом исправить наши отношения.

В глубине души я считала, что его безэмоциональное поведение утром, в день моего отлёта; это его мелочное письмо с перечислением моих вещей на электронную почту— всего лишь защитная реакция его психики на предательство. Джош просто не догадывался, что я несчастлива. Ведь если не обращать внимания на те чувства, что бродили в моей душе, то мы нормально жили. Как все.

Это ведь была не вина моего парня в том, что я не получала кайф от ведения домашнего хозяйства; это я, я выросла неправильной!

Чувство вины давило на меня как стопудовая гиря.

Мысленно я много раз защищала себя перед мамой — я действительно приехала в Россию только потому, что у меня не было никакого другого выбора; но как я могла оправдаться перед своим парнем? Перед тем, с кем делила дом, кровать, своё тело… ещё какое-то время я ходила как в воду опущенная, кляня себя, на чем белый свет стоит, пока не стала приглядываться к отношениям Ольги и Николая.

Да, мои русские друзья жили совсем по-другому. Благодаря финансовым возможностям, им не приходилось думать о быте, и это поначалу сбило меня с толку. Но потом я увидела, что дело не в глажке рубашек или ежедневной готовке еды — дело в отношении друг к другу.

Николай оберегал Ольгу. Она была его главным сокровищем, за которым мужчина тщательно следил. Он не пропускал ни одного заинтересованного, направленного в её сторону, чужого взгляда; молча злился, когда она по ходу шутила с окружавшими нас мужчинами, и сам отстранялся от настойчивых женских ухаживаний — когда таковые случались.

А ещё он всегда оказывался рядом со своей невестой, успевая предугадать сильный порыв ветра или скользкую дорогу. Он всегда заботился о том, чтобы Ольга не замерзла, не проголодалась, не устала… Я видела, как мои друзья тянутся друг к другу, отплетают друг друга не только телами, но ещё и душами — и отчётливо понимала, что у нас с Джошем этого не было и помине.

Если бы не секс и короткие поцелуи утром перед учёбой, мы могли бы легко сойти за соседей, а не за влюблённых.

Когда я призналась в этом самой себе, мне стало легче дышать… Прошло ещё какое-то время, прежде чем я поняла, что в этом не было ничьей вины: возможно, мы просто не достаточно совпали; возможно, между нами не было той самой «химии», которая присутствовала в отношениях Ольги и Николая… Так или иначе, я действительно сделала правильную вещь — пусть и неуклюже, причинив этим Джошу боль. Но, рано или поздно, он все равно поймёт, что я была права.

И, почти простив себя за причинённую боль другому человеку, я почувствовала, что пришло время возвращаться назад.

Тем же вечером я объявила о своем решении друзьям.

— Ты уверена? — спросил Николай, покосившись на свою невесту. — Ты могла бы неплохо устроиться здесь, в Петербурге. Мне всегда нужны хорошие переводчики.

— Я не достаточно знаю русский, — рассмеялась я, польщённая предложением Ольгиного жениха. — Спасибо вам.

— Но что ты будешь делать дома? — нахмурилась Ольга. — Алексис, ты собираешься вернуться в университет?

Я замотала головой.

— Нет.

— Тогда что тебя держит в Англии?

Я улыбнулась, мысленно поблагодарив Ольгу за заботу.

— Оль, мне пора начинать жить самостоятельно. И это удобней делать дома.

Подруга склонила голову набок и тяжело вздохнула, примиряясь с моим решением.

Это были незабываемые петербуржские каникулы…

Уже в аэропорту, когда мы прощались перед долгим расставанием, Ольга спросила, жалею ли я, что так резко изменила свою судьбу.

— Нет, — замотала я головой и, не удержавшись, все же высказала вслух то, что меня так долго беспокоило. — Я жалею только о том, что причинила боль Джошу… Мама сказала, что он переживает.

— А вот насчёт этого я бы беспокоиться не стал, — фыркнул Николай, стоявший неподалеку. — Алексис, он старше и опытней тебя — он должен был почувствовать, что с тобой происходит что-то не то. А его всё и так устраивало.

Оля же, взяв меня за руку, осторожно заметила.

— Я согласна с Колей, подружка. Мне кажется, этому парню было … не до тебя.

— Оля, ты же знаешь, как я не люблю откровенничать. Джош мог просто не заметить.

— Мне не нужны слова, чтобы понять, когда Оля себя плохо чувствует, — протянул Николай, обняв Ольгу за плечи. — А я, между прочим, далеко не самый чувствительный человек в мире.

Моя подружка, греясь в крепких объятиях своего жениха, согласно кивнула.

— Этому твоему Джошу просто было выгодно иметь тебя под боком. Помнится, ты говорила, что твой парень работал на твоих родителей.

— До сих пор работает, — кивнула я.

Ольга недовольно фыркнула.

— Вот видишь… — Вздохнув, она призналась. — Знаешь, а я ведь твоему Джошу долгое время симпатизировала.

Произнося эту фразу, Ольга стояла, прислонившись к Николаю спиной. Не знаю, как она почувствовала, что Николай раздраженно сузил глаза — но подружка практически тут же к нему обернулась, чтобы объяснить.

— Коль, Алексис познакомилась с Джошем через своих родителей. Почти как мы. — Потянувшись на цыпочки, она чмокнула своего жениха. — Я думала, что у них будет всё как у нас… а вышло всё иначе.

Покосившись на меня, Ольга покачала головой.

— Алексис, ты знаешь, как я не люблю советовать.

Это правда, подружка всегда считала, что все личные вопросы человек должен решать сам.

— Но я скажу тебе: ты поступила как надо.

Я улыбнулась, прикрыв глаза.

— Я знаю, Оль… Просто мне все ещё сложно принять эту правду.

После разговора с друзьями мне стало немного полегче. Не скажу, что совсем легко: я по-прежнему чувствовала за собой легкую вину: перед Джошем, перед родителями… даже перед самой собой — я прекрасно понимала, что сама, своими руками, разрушила свой уютный мирок…

Разрушить — разрушила, а создать новое сразу не смогла.

Это было, оказывается, ох как непросто — создать что-то своё, новое. Каждый день для меня превращался в борьбу за существование.

Особенно тяжело было в первое время, когда я только переехала в Лондон.

Я тогда работала на двух работах: курьером в одной строительной компании утром и посудомойкой в ресторане вечером. Денег всё равно едва хватало, поэтому приходилось питаться остатками с кухни, а иногда даже заглядывать в фуд банк — место, где люди без денег могли взять себе некоторые продукты, чтобы не умереть с голоду. Я сняла крошечную студию в одном из старых домов Ист-Энда. Соседка слева работала ночной бабочкой и принимала клиентов прямо у себя в квартире, сосед справа, кажется, обворовывал машины, и иногда к нему вламывались полицейские.

Длинными зимними ночами, дрожа от холода под толстым одеялом (у меня просто не было денег на обогрев квартиры), я плакала, кляня себя за неуживчивый характер. А потом засыпала, просыпалась — и начала по-новой бороться за место под Солнцем.

Я по-прежнему редко общалась с родителями, которые не понимали моего состояния, не понимали, почему я бросила университет — и винили меня в том, что я сама разрушила свою жизнь. Правда, отец пару раз предлагал мне финансовую помощь — если я, наконец-то, начну слушаться маму.

Однажды мы даже встретились с ним в Лондоне. Он приехал по делам лаборатории и позвонил мне с предложением встретиться. Я тогда наивно подумала, что это первый сигнал к примирению… Отец чаще всего выступал медиатором в наших спорах.